— Куда?

— На кухню.

— Покажите сначала помещение.

Шишмарев обошел комнаты, расспросил, кто где помещается. «Под канцелярию хватит двух…» Приказал не трогать Прасковью Егоровну. «Было бы варварством…» Тут на шум явился со своего чердака Слава. «А это чей мальчик?.. Здравствуй. Как зовут?.. Что у тебя за книжка?..» Слава в тысячный раз читал «Героя нашего времени». Шишмарев улыбнулся, потрепал мальчика по голове. Печорин решил вопрос. «Вы останетесь в доме, — это Вере Васильевне. — Тем более жена офицера…» Дал указание перенести вещи Веры Васильевны за перегородку, в комнату Павла Федоровича. «А вас попрошу устроиться где-нибудь еще, — это Павлу Федоровичу. — Женщина с детьми нам не помешает, а вы… — Вежливая усмешка. — Нет оснований не доверять, но — мера предосторожности, в штабе всякие разговоры… — Вежлив безукоризненно. — Михаил Гурьевич, займитесь… — Одному из офицеров, тонконогому, тонконосому и, как выяснилось чуть позже, тонкоголосому; он представил его Вере Васильевне: — Поручик Рижский, наш адъютант… — Назвал существо у машинки: — А это Астров, полковой писарь. Ваши соседи. Михаил Гурьевич, чтоб все в ажуре…»

Поклонился, ушел. Квартирьеры отвели командиру полка дом Заузольниковых, после этого всё без сучка и задоринки, даже Гарбуза не выявлял свой железный характер. Прасковью Егоровну вообще никак не потревожили, вещи Веры Васильевны и диван перенесли за перегородку, Павел Федорович перебрался в кухню, в залу внесли какие-то ящики, тюки, Ряжский расставил чемодан-кровать, и не прошло часа, как Астров застрекотал на машинке.

Вечером Шишмарев пришел в штаб, выслушал доклады, отдал распоряжения, подписал приказы, постучал в перегородку, спросил:

— Вы дома?

Вера Васильевна вышла в залу.

— Я вас слушаю.

— Зачем так официально? Хочу с вами познакомиться… — В голосе никакой двусмысленности, скорее это дань вежливости, чем любопытство. — А где ваш сын?

— У меня их два.

— Познакомьте меня.

Вера Васильевна позвала мальчиков: не стоило обострять отношения с непрошеными гостями, тем более что сами они не давали к тому поводов, да и в присутствии мальчиков разговаривать спокойнее, чем наедине. Она пригласила Шишмарева на крыльцо, всё на виду, еще спокойнее.

В штаб приходили, уходили. Стрекотала машинка. Рижский кричал что-то по телефону. Раза два выглянул на крыльцо Астров, в первый раз Шишмарев подписал бумагу, во второй раз поморщился, выставил писаря.

— Успеется.

Чаще задавал вопросы мальчикам, реже Вере Васильевне, к Пете у него интерес вскоре пропал. Петя молчалив и застенчив, «да» и «нет», «да» и «нет» — вот и весь разговор, а Слава любит поговорить, и к тому же надо говорить. Он показывает свою образованность, говорит и про школу, и про Оскара Уайльда, и про Наполеона…

Шишмарев попросил мальчика показать ему село. Они сходили к церкви, к исполкому, перешли реку, поднялись к школе, вернулись обратно. Слава попросил разрешения попечатать на машинке. Шишмарев приказал Астрову поучить мальчика, похвалил Славу, обещал утром дать пострелять из револьвера и ушел спать. Следом за ним ушел Ряжский. Слава пристал к Астрову, чтоб тот поучил печатать. Астров взял какие-то исписанные с одной стороны листки, показал, как вставлять бумагу, ударять по клавишам, переводить каретку. Напечатал несколько фраз, урок ему вскоре надоел, собрался ужинать, сказал, чтоб мальчик сам учился печатать, не маленький, а если позвонит телефон, чтоб сразу бежал в кухню и позвал бы его, Астрова.

Он ушел, а на столе остались лежать приказы. Слава принялся читать. Он не думал, что все будет так просто — писарь легковерен сверх всякой меры, писаря обмануло отношение к мальчику командира полка. Сунул в карман исписанные листки. На глаза попалась рапортичка на довольствие, и Слава принялся перепечатывать ее — если кто придет, скажет, печатает для практики первый попавшийся текст.

Астров вернулся. На минуту заглянул Гарбуза, придирчиво посмотрел на писаря.

— Никуда не уходи, — приказал Гарбуза. — Здесь и ночуй, поручик небось не придет до утра. — Пальцем указал на мальчика. — А этот чего здесь?

— Подполковник велел обучить на машинке, — объяснил Астров.

— Машинку ломать, — недовольно сказал Гарбуза и угрюмо поглядел на Славу. — Шел бы спать…

Он ждал, когда мальчик уйдет, и тому пришлось подчиниться, пошел к себе за перегородку, а Гарбуза сразу же убрался после его ухода.

Вера Васильевна постелила постели, уложила Петю, легла сама.

Слава перекинул ноги через подоконник.

— Куда это? — встревожилась Вера Васильевна.

— Выхожу один я на дорогу…

— Я тебя серьезно спрашиваю?

— Поброжу немного.

— Ты точно не от мира сего, вокруг война…

— Я далеко не пойду.

Слава спрыгнул в палисадник. Сбегать, что ли, за поповский перекат? «Пить-цить-пить!» Первый день оккупации. Вдруг его дожидаются?..

6

Все трепетало в лунном свете, все светилось ноч-ным волшебством: и листья кленов, и дома на пятачке, и дорога.

Мальчик перелез через забор, спрыгнул позади хаты Волковых, прислушался. Мерный шум несся точно из-под земли, наползал, предостерегал. То корова пережевывала свою жвачку в хлеву у Волковых, то сквозь стену слышался чей-то шепот. Или это показалось ему? Сам придумал шепот?..

Мертвенный зеленовато-молочный свет заливал площадь, исполком высился черной глыбой, окна посверкивали серебряным блеском, да поодаль белело здание бывшей питейной лавки.

У лавки стоял караул, деникинцы хранили в ней реквизированные продукты. Двое солдат сидели на ступеньках низенького крылечка, винтовки лежали перед ними прямо на земле, они курили. Цигарки вспыхивали красными точками, и гуще становилась возле солдат тьма.

Побежать?.. Обязательно остановят!

Его окликнули:

— Кто там?

— Я, — сказал Слава.

Кто ты?

— А у нас штаб стоит, — нашелся мальчик.

Один из солдат узнал его.

— Это тот пацан, что ходил с подполковником.

Слава сделал несколько шагов, его не остановили. Мальчик свернул к реке, вниз. Черт возьми, как хрустят ветки! На реке темно, хоть луна и высвечивает из-за облака. Перебегает запруду. Вверх, вверх, вот и лужайка…

«Пить-пить-пить! Пить-пить-пить!» Свисти, свисти, все равно никого… «Пить-пить!»

— Ой!

— Почему так поздно? Я уж хотел уходить.

— Откуда вы, Степан Кузьмич? Я просто так пошел, не думал, что вы здесь.

— Как не думал? Я велел Терешкину передать, чтоб ты как-нибудь вырвался.

— Даже не видел его.

— Что у вас?

Слава доложил — штаб, Шишмарев, машинка, — отдал захваченные бумаги.

— Молодец, — похвалил Быстров. — Завтра сюда опять, только пораньше, ночью не надо, лучше под вечер, когда светло, меньше подозрений.

— А увидят?

— Ну и пусть, пошел погулять.

Быстров крепко, по-мужски, пожал ему руку.

— А теперь спать, спать беги!

За стенкой спорили… Кто спорит? Как хочется спать! Раз, два, три! Слава вспрыгнул на подоконник…

Через минуточку в дверь:

— Можно?

— Входи, входи…

На него не обращают внимания. Астров сидит у машинки. Ряжский у телефона. Филодендрон задвинут в угол, загораживает киот, Шишмарев стоит у стола, а на столе, на краешке стола, сидит еще один офицер, круглолицый, голубоглазый, белолобый — есть такие скучные девки, на них долго никто не женится, а если женится, то умирает с ними со скуки.

Слава довольно скоро разбирается в споре. Тот, что на столе, настаивает собрать волостной сход, выбрать волостного старшину. Армия уйдет вперед, надо оставить свою власть, восстановить старые институты. Деникин, как известно, несет свободу и демократию, пороть будем потом, поэтому не нужно назначать, назначения никогда себя не оправдывают, пусть сами выберут, мы не позволим выбрать кого не надо, и откладывать с выборами не стоит, необходимо до ухода восстановить старые институты…

А полковник возражает: