Покуда Павел Федорович мысленно подсчитывал убытки, покуда казаки подкатывали бидоны к дверям, покуда Слава дивился, как легко и весело умеет грабить этот вежливый и, должно быть, опытный по этой части офицер, Бобка выступил в защиту хозяина: рванулся из-под амбара и сквозь голенище сапога прокусил офицеру ногу.

— Ах ты…

Для выражения своих чувств господин ротмистр воспользовался весьма нецензурными словами. Взвыл, схватился за ногу, побледнел, его точно подменили, торопливо полез в кобуру за револьвером.

— Ах так…

Щелкнул взведенный курок.

И с такой же стремительностью, с какой пес накинулся на грабителя, Слава бросился к Бобке, прильнул к нему, обнял, заслонил своим туловищем.

— Отойди! — закричал Гонсовский. — Отойди, сукин сын! Пес будет наказан!

Слава еще теснее прижался к Бобке: не мог, не мог он предать друга!

— Отойди, щенок! Тебе говорят…

Казаки с интересом смотрели на своего офицера, они-то хорошо знали, что господин офицер не умеет прощать своих обидчиков.

— Считаю до трех, слышишь? Не отойдешь, пристрелю вместе с собакой!

— Слава!

Позади Гонсовского стоял Павел Федорович. Голос его прервался, визгливая нотка повисла в воздухе. Он не рискнул броситься к мальчику и насильно оттащить его от собаки, чего доброго, Гонсовский не дождется, выстрелит, и тогда поминай как звали, однако и мальчика отдать на расправу не позволяла совесть.

— Уйди, слышишь? Сейчас же уйди…

Казаки знали, ротмистр Гонсовский не врет, им и не такое доводилось видеть…

Павел Федорович забежал сбоку.

— Господин ротмистр, пощадите… Дурак, дурак, разве не видите? Пощадите мать! Мальчишка еще…

Но тут появился Ефим.

— Так что подводы прибыли.

Гонсовский поиграл губами.

— Так, так… — Посмотрел куда-то поверх мальчика. — Вернусь через пять минут. Собаку я все равно не прощу. Чтоб тебя здесь не было. Пеняй потом на себя…

И ушел распорядиться погрузкой овса.

Павел Федорович присел на корточки.

— Чего ваньку валяешь? Не знаешь, что ли? Кутеповские офицеры на все способны. Только мать обездолишь…

Он еще что-то говорил, но Слава уже не слушал. Он прижался к Бобке и вместе с ним полез под амбар. Они забирались все дальше и дальше. «Смотри, Бобка, — бормотал мальчик, — пристрелит он и тебя и меня, я тебя сейчас отпущу, только ты, дурень, не убегай от меня, смотри, без меня ни шагу»… Отстегнул под амбаром ошейник, обнял Бобку за шею и пополз в лаз, ведший в проулок за амбаром.

А ротмистр Гон’нсовский, приказав застелить подводы брезентом и не оставлять в амбаре ни зернышка, вернулся к пасеке, увидел затянутую под амбар цепь, усмехнулся, нагнулся, сунул дуло в дыру и, не глядя, разрядил всю обойму.

5

Кавалерийская часть, которую ротмистр Гон’нсовский обеспечивал фуражом, мелькнула и исчезла где-то в стороне Ливен, и в Успенском снова наступило затишье.

И у Астаховых все вошло в свою колею, Павел Федорович припрятал все, что можно, Федосей и Петя сторожили на хуторе сад. Обмолачивать хлеб Павел Федорович воздерживался, хлеб стоял в скирдах, так легче избежать реквизиций. Кухарки Нюрка и Надежда хлопотали с живностью — коровы, птица, да и лошадей обихаживали они. Вера Васильевна пыталась иногда помочь, но большую часть ее времени поглощали заботы о сыновьях, постоянные постирушки, ремонт и перелицовка одежды и, разумеется, подготовка к урокам в школе — Лафонтен и Мопассан без словаря Макарова не давались: посреди черноземных орловских степей французские вокабулы выветривались из памяти необыкновенно легко. Один Слава ничего не делал, погруженный в мечты о подвигах, впрочем, его и не звали работать. Павел Федорович махнул на него рукой — да лежмя лежала совсем одряхлевшая мать Астахова, Прасковья Егоровна: и рада бы в рай, да грехи не пускали.

К ней первой и проникли завоеватели в образе мордатого молчаливого солдата. Он стоял перед старухой, и здесь-то и увидела его Вера Васильевна: солдат как солдат, маловыразительная физиономия, одет небрежно, хоть и по форме, и белый — на плечах погоны.

Непрошеным посетителям вопросов лучше было и не задавать, так как последовать могли самые непредвиденные ответы, но поскольку солдат предстал перед Верой Васильевной в единственном числе, она рискнула к нему обратиться:

— Вы кто?

Солдат не снизошел до ответа.

Тогда Вера Васильевна осмелела.

— Кто вы такой? — прикрикнула она на солдата. — Что вам нужно?

— Комендант, — соблаговолил сказать он.

— Какой комендант? — растерялась Вера Васильевна.

— Штаба, — добавил солдат. — Мы ваш дом займаем под штаб.

Вера Васильевна все не могла понять.

— Да кто вы такой?

— Гарбуза, — невозмутимо назвался солдат. — Ефрейтор Гарбуза.

— Бог ты мой, решительно ничего не понимаю! — воскликнула Вера Васильевна. — Какой комендант? Какой Гарбуза?..

Тут появился Павел Федорович.

— Молчите, молчите, вы все испортите! — крикнул он, становясь между солдатом и свояченицей. — Говорите со мной, я хозяин.

— Не треба. — Солдата не интересовали хозяева. — Говорить будете промеж себя, а мне зараз очистить всю помещению.

Павел Федорович знал уже, в чем дело, в волости расквартировалось какое-то армейское соединение, в Успенском размещался штаб, и под канцелярию отвели дом Астаховых.

— Простите, с кем имею…

— Ефрейтор Гарбуза, — еще раз представился солдат. — Комендант штаба.

Ефрейтор и — комендант! Павел Федорович не знал, что комендант в данном случае значило то же, что завхоз.

— Освобождайте помещению, — сказал Гарбуза. — Сей минут подполковник будут.

— Куда ж я ее? — Павел Федорович указал на мать. — Человек непереносимый.

— Ничего не знаю, — сказал Гарбуза. — Убрать, и вся недолга.

— Невозможно…

— Ничего не знаю.

— Ну и убирай сам, — рассердился Павел Федорович: все же перед ним только ефрейтор и при том в единственном числе. — Видишь, в каком она состоянии?

— А не уберешь, — невозмутимо пригрозил Гарбуза, — лягешь рядом с ней.

— Можно ко мне, — предложила Вера Васильевна.

— Куда к вам? — рассердился и на нее Павел Федорович. — А вас куда, подумайте!

Они бы, конечно, не осилили этого коменданта, но, на их счастье, в отведенное помещение прибыла канцелярия.

Сгибаясь под тяжестью ноши, появилось некое белобрысое существо в гимнастерке с солдатскими погонами.

Не задавая вопросов, оно прошло прямо в комнату, занимаемую Верой Васильевной, неуверенно осмотрелось, грохнуло ношу на стол, развязало веревочки, стянуло скатерку, это оказалась пишущая машинка, существо подергало на «ремингтоне» рычажки и еще раз неуверенно осмотрелось.

— Гарбуза, что ты за комендант? — капризно пожаловался прибывший.

— Момент! — воскликнул комендант.

Но опять ему не пришлось ничего сделать, в комнату вошли офицеры. Солдат у машинки и Гарбуза вытянулись.

Их было трое, старший из них, подполковник, остановился посреди комнаты, двое других, помладше и помоложе, принялись беспеременно заглядывать во все углы и то садиться, то вскакивать, точно они на ощупь проверяли прочность кресел и стульев.

— Где хозяин? — обратился подполковник к коменданту.

Павел Федорович сам выступил вперед.

— Командир полка Шишмарев, — представился подполковник, протягивая ему руку. — А вы?

— Астахов, Павел Федорович, земледелец, — назвался тот, вежливо прикасаясь к протянутой руке. — Устроим вас честь по чести…

— Нет, я квартирую напротив, здесь будет канцелярия, — сказал Шишмарев, поглядывая на Веру Васильевну и указывая на соседнюю комнату. — А кто у вас здесь?

— Жена брата, — объяснил Павел Федорович и не удержался, добавил: — Тоже офицер.

— Где?

— В армии.

— В какой?

Павел Федорович соврал бы, но побоялся Веры Васильевны: подведет.

— В царской. В царской он служил, до сих пор еще не вернулся… — все-таки соврал и поспешил вернуться к злободневным делам. — Мы сейчас выберемся…