– Танечка! Маша! Я уже гуляю… Давайте играть в куклы!

– Идём, – отозвались подружки и сбежали вниз по лестнице.

Со стороны казалось, что Люся полностью занята игрой. На самом деле она внимательно следила за обстановкой на улице. Они договорились с отцом: если нагрянут немцы – надо начать ссориться с девочками, громко кричать и плакать. Если войдут во двор незнакомые подозрительные люди – запеть звонким голоском…

Вот пришёл и поднялся к ним старый друг отца, подпольщик Александр Никифорович.

Появилась какая-то женщина. Люся собралась уже запеть песенку, но незнакомка спросила:

– Девочка, тебя не Люсей зовут?

– Да, Люсей, тётенька… А что?

– Не у тебя ли мама портниха? Ей нитки нужны? Я могу поменять на муку.

– Нитки всегда нужны! А нет ли у вас ещё и шерсти, чтобы носки вязать?

– Нет, вот шерсти – нет.

Это были пароль и ответ. И Люся тихо пояснила: «Второй этаж, квартира двадцать три».

Так собиралась подпольная группа для обсуждения текущих дел. «Гости» знали: если всё же объявится полиция с фашистами, то Татьяна Даниловна тут же поставит на стол сковороду с жареной картошечкой на сале и стаканчики для самогона, будто празднуют её именины.

Приходилось Люсе встречаться с товарищами отца и в городе. Однажды ей поручили повидаться с Александром Никифоровичем на углу двух указанных улиц и передать поддельные пропуска. Они предназначались для группы бежавших из плена красноармейцев.

Люся вышла к намеченному месту с корзинкой в руках. Ей навстречу уже шёл дядя Саша, но вдруг позади него из переулка вынырнул немецкий патруль. Люся тут же поставила корзинку с морковью и свёклой на мостовую. Это был сигнал об опасности. Но она не растерялась и успела прошептать прошедшему дяде Саше: «Через пять минут на площади…» Смелое было решение – передать корзинку, на дне которой лежали документы, в людном месте, где ходило много немецких солдат и офицеров. Но Люся правильно рассчитала: пусть думают, что внучка принесла деду овощи, и они не скрывают своей встречи прямо в центре оккупированного города.

– Молодец, смелая ты и находчивая! – похвалил и погладил её по волосам дядя Саша.

Они будто беззаботно сидели на лавочке, разговаривали и улыбались. Мимо проходили фашисты и полицейские, которые и не догадывались, что у них в корзинке под овощами фальшивые пропуска для красноармейцев, которые завтра же уйдут в партизаны.

В конце декабря, когда по доносам предателей начались аресты в Минске, несколько дней прятался по подвалам и в развалинах секретарь подпольного райкома партии Григорий Смоляр. Он пришёл на окраины города из партизанского отряда, но узнал, что две конспиративные квартиры провалены. И остался без приготовленных для него поддельных документов и без крыши над головой. Вооружён он был лишь пистолетом с двумя десятками патронов. Он почти не ел и зарос щетиной. В таком виде нельзя было попадаться немцам на глаза. Оставался последний, запасной адрес: ул. Немига, дом 25, кв. 23.

Добравшись незамеченным до нужного дома, подпольщик ещё раз оглянулся по сторонам, вошёл во двор и поднялся на второй этаж и постучал в дверь.

– Кто? – спросил детский голосок.

– Здесь живёт портниха? У меня в деревне есть шерсть, чтобы вязать носки. Меняю на муку.

– Мы уже достали шерсть. Но у мамы кончились нитки! – Это был пароль.

Люся впустила гостя в коридор, а сама вышла во двор и осмотрелась: никого, всё тихо. Она вернулась, пригласила его войти в комнату и сказала:

– Спокойно вокруг. Мама и папа скоро придут. Располагайтесь.

– Спасибо! – выдохнул подпольщик и попросил: – Мне бы чаю стакан и хоть что-то поесть. И надо побриться. А пока я прилягу, сил нет…

Он расстелил шинель в углу комнаты, положил под голову шапку, под неё сунул парабеллум и провалился в сон, почувствовав себя в безопасности.

Когда пришёл отец, Люся уже нагрела гостю воды, чтобы побриться, и накормила его картошкой с подсолнечным маслом.

– Здравствуйте, товарищ Скромный (это была подпольная кличка Смоляра)!

– Здравствуйте, товарищ Герасименко! Вот славная у вас дочь: приютила меня, помогла… Спасибо вам!

Обсудили положение. Решили, что Смоляр поживёт два-три дня в комнате Люси, которая выходила окном не во двор, а на улицу Революционную. А тем временем ему подготовят поддельные документы.

25 декабря к ночи Николай Евстафьевич принёс новый паспорт, куда уже вклеили фотографию Смоляра, перевели с помощью яичного белка синюю печать и даже продавили фотографию и страницу ещё второй, объёмной печатью.

– Документы в полном порядке! Завтра утром вам можно перебираться в другое место. Запоминайте адрес новой явки: улица Железнодорожная, дом 3. Пароль: «Могу вырыть погреб и построить сарай». Ответ: «Погреб уже сделал брат. А сарай нам не нужен», – сказал отец и добавил: – Я сейчас ухожу, надо успеть мне выйти за город до комендантского часа. До встречи, товарищ Скромный!

Но только стемнело – в крепкую, из белорусского дуба, дверь застучали приклады.

– Открываем! Сейчас, – крикнула Татьяна Даниловна, и тихо успела сказать Смоляру: – Выпрыгивайте в окно из Люсиной комнаты на Революционную, а там – сразу направо за угол!

Через минуту в квартире хозяйничали полицаи и солдаты.

Они нашли пишущую машинку, на которой печатали листовки; запрещённый радиоприёмник и красный пионерский галстук Люси. Этого уже было достаточно, чтобы арестовать хозяев.

Их выгнали во двор: «Быстро! Ничего не брать с собой! Шнель!»

В тюрьме мать и дочь бросили в переполненную уже камеру. Татьяна Даниловна всё время обнимала и прижимала к груди Люсю. На вопрос, за что их задержали, они отвечали уклончиво – нарушили комендантский час. Люся помнила, что отец учил: «Никогда не откровенничай с незнакомыми людьми. Среди любопытных могут быть провокаторы, шпионы». Вот и здесь, среди десятков измученных, голодных арестанток могли быть подосланные агенты гестапо – тайной немецкой полиции.

Сначала хитрые расспросы о пишущей машинке и радиоприёмнике, а потом – недели избиений и пыток. На них донёс предатель, сообщив немцам, что вся семья – подпольщики, тесно связанные с партизанами. Но ни мать, ни маленькая Люся не были сломлены. Так и не назвала двенадцатилетняя девочка имена бывавших в их доме людей; адреса, куда носила она листовки и поддельные пропуска для бежавших из плена.

Через три месяца Люся, истерзанная и совершено измождённая, с трудом вышла в тюремный двор. Везде стояли часовые. Лаяли сторожевые собаки. Над Минском стояло зарево пожара – партизаны взорвали в пригороде склад с боеприпасами. Борьба с захватчиками продолжалась. Люся пошатываясь, отказавшись от помощи взрослых, с трудом поднялась в машину, которая увезла её с матерью и другими пленницами на расстрел…

Мама Вали часто вспоминала, каким ласковым и заботливым он был в детстве. Ещё в школу не ходил, и вот однажды, когда Анна Никитична работала с раннего утра в поле, вдруг явился к ней в обед и принёс узелок с забытой едой.

– Милый мой, далеко же из дома одному идти!

– Ничего, мамочка, мне не трудно. Зато ты голодной не будешь!

А отец вспоминал, как любознательный Валя часто листал у дяди Афанасия его научные книги по агрономии, рассматривая картинки. А потом ему купили много-много детских книжек, и он стал учиться читать. Да так преуспел, что среди зимы, на два года раньше срока пошёл в школу.