— Трахнем их и сразу когти рвать, ищи ветра в поле, а нас в лесу!

— В деревне или в лесу ты немцев считал?! Вот то-то же… Помолчи!

Он же мечется между нами, глаза кровью налились, уже не просит, а ругает нас:

— Трусы вы! До деревни далеко, а мы за одну минуту разделаемся с этими палачами. Те, что остались в деревне, не успеют даже за околицу выбежать, мы уже в лесу будем!

— А если и в лесу полно фрицев?

— Давай лучше трахнем их, а то поздно будет!

Немецкий солдат, который читал приговор, уже перешел к поочередному перечислению имен и фамилий поляков, приговоренных к смерти.

— Ну давай же, старшой! — Я уже заразился журавлевским накалом, и сам думаю: надо бы ударить, но сдерживаю себя: — А если из деревни с собаками выбегут фрицы?

— Успеем уйти в лес! В нем чертова гибель ручьев. По ним отходить будем. Не возьмут след собаки на воде.

Тут неожиданно вмешивается до сих пор молчавший Шестернин:

— Дурья твоя голова! Как мы будем стрелять, когда сзади фрицев крестьяне стоят? Убьешь одного фрица и десять крестьян!

Действительно, немецкие солдаты стояли на фоне толпы, и если бы мы начали стрелять из автоматов по ним, то пострадали бы мирные люди.

— Вот смотри, — продолжал Шестернин. — Тот фриц, что читает, и офицер стоят удобно, их легко щелкнуть.

Сухов, аккуратный и исполнительный, вдруг обратился ко мне:

— Слушай, Костя! У меня есть немецкая наствольная насадка для бесшумной стрельбы. При стрельбе щелчок все равно получается громкий, ты ведь это знаешь… Но тут так кричат, что щелчка никто не услышит. Да не сразу сообразят, откуда и кто стреляет. Давай выстрелим по читающему. Он упадет, к нему обязательно подбегут солдаты, тогда мы по куче откроем огонь.

Пожалуй, но я еще колебался.

А он продолжал:

— Я не берусь стрелять, Борин отличный стрелок! Пусть он возьмет мой немецкий автомат, насадку я уже надел.

— Согласен, — неожиданно сказал я.

Борин бесшумно поменялся автоматами с Суховым, чуть раздвинул сено, увеличивая щель между жердями, прицелился в читающего. Мы же разобрали каждый себе по фрицу и тоже изготовились для стрельбы.

Надрывно плакали и кричали женщины и дети. Понуро стояли, как на похоронах, сняв шапки, усатые старики, а фашист читает фамилии.

В это время вдруг возник гул моторов, в небе над нами проносилось звено «мессершмиттов». Лучшего момента не дождешься. Я нажимаю на плечо Борину: «пора». Он целится. И неожиданно раздался действительно негромкий, как при закрывании портсигара, щелчок. Гул пролетающих самолетов поглотил его.

Немец смолк на полуслове, покачнулся, у него подогнулись колени, и он рухнул на землю. Но наши предположения не оправдались. Шеренга солдат как стояла, так и продолжала стоять. А вот офицер действительно бросился к упавшему и наклонился над ним.

Раздался второй щелчок — и офицер ткнулся головой в землю подле своего солдата. Будто поклонился партизанам.

Тогда шеренга немецких солдат дрогнула, и они как по команде бросились к упавшим солдату и офицеру.

Прошло мгновение, и как только все фашисты сгрудились над упавшими и очутились в свободном пространстве между партизанами и толпой крестьян, я вполголоса скомандовал: «Огонь одиночными». И мы стали стрелять по серо-зеленой куче. Как всегда в таких случаях, в кого-то попало три пули, а в кого-то ни одной. Я и Борин стреляли в тех палачей, кто еще стоял на ногах.

На автоматическую стрельбу ставить наши автоматы было нельзя. Не рискнул я. Если в деревне оставались еще немцы, то до них донеслись бы автоматные очереди, они бы всполошились. У тех солдат, которые приготовились расстрелять партизан, были только винтовки. А одиночные выстрелы в деревне примут за стрельбу по партизанам.

За несколько минут все палачи уже валялись на земле, хотя кое-кто из них катался раненным. Мы распахнули ворота риги, выбежали из нее, а польские партизаны как стояли, так и продолжали стоять на месте. Они ничего не понимали. Произошло все так молниеносно, что они еще не сообразили в чем дело; они были потрясены приговором к смерти и не могли поверить в чудо. Мы выбежали из риги с криками: «Бегите!» И стали в спины толкать всех, показывая на лес. Кто-то из них заметил на наших пилотках звездочки и закричал: «Матка боска, Червоне вуйско!» Они бросились к нам, а крестьяне развязывали им руки. Но нам было не до их благодарностей.

— Быстрее, быстрее в лес, бегите! — кричали мы, — Берите оружие у фашистов.

Партизаны хватали оружие убитых, а кое-кто уже бросился в лес. Разбегались и крестьяне.

В лесу мы никого не встретили. А через некоторое время со стороны деревни услышали беспорядочную стрельбу. Она подхлестнула нас, и мы бегом, пересекая ручьи и мелкие лесные речушки, устремились дальше. Остановились, прислушались. Вокруг было тихо. С предосторожностями пошли на восток. А как стемнело, в стороне деревни небо засветилось сполохами пожара. Видимо, фашисты подожгли деревню.

На четвертую ночь мы благополучно перебрались через линию фронта и доставили сведения о бродах, — закончил свой рассказ Костя.

Вот что скрывалось за скупыми словами моего донесения о выполнении группой Ярцева поставленной задачи. Доложить иначе, как было, тогда я не мог, потому что все произошло у Кости в нарушение установленного порядка.

Под натиском Красной Армии немецко-фашистские войска отступали на Запад, огрызаясь и оставляя за собой разрушенные города, и сожженные села.

Наша дивизия преследовала противника, стараясь окружить и уничтожить его отдельные части, не давая закрепиться на выгодных рубежах. Поэтому разведвзводы, разбитые на группы, все время находились впереди наступающих войск, стараясь не отрываться от противника, не спускать с него глаз и все время докладывать командованию о действиях немецко-фашистских войск. Такую задачу выполнял и Костя Ярцев со своей группой разведчиков.

Костя понимал, что, судя по поведению противника, в последние дни его быстрое, без боев, отступление свидетельствовало о желании оторваться от наших войск, отойти на заранее подготовленные рубежи. Поэтому Ярцев старался не отставать от вражеских войск. И все-таки, поднявшись на покрытую мелким кустарником песчаную возвышенность, Ярцев вдруг потерял из виду отступающие части врага.

Его группа убыстрила свое движение, шла еще часа два вперед, но вместо отступающих обнаружила идущих навстречу немцев.

Ярцев догадался, что отступавшие, дойдя до возвышенности, видимо, свернули в сторону и остановились на той же возвышенности. А Ярцев со своей группой проскочил вперед. Ему надо было возвращаться, но сначала переждать, пока пройдут идущие навстречу немецкие войска да заодно определить их численность. Навстречу шел немецкий полк.

Когда наши разведчики, повернув обратно, скрытно добрались до возвышенности, на которой потеряли немцев из виду, то убедились: на склонах, в заранее подготовленных окопах, расположились отступавшие немецкие части. Вот тебе и на! А на месте, где прошла группа Кости и где окопов тогда не было, теперь зарывался в землю немецкий полк, который они встретили.

Немцев было много вокруг. Попытки разведчиков перейти днем неожиданно возникшую линию вражеской обороны не удались. Пришлось дожидаться темноты. Но где пересидеть?

Подумав, Костя повел группу к чернеющему вдали лесу. Стали скрытно туда продвигаться.

Пока удача сопутствовала им. Однако скоро они наткнулись на немецкого солдата. Он стоял на коленях возле кустов, спиной к ним, и накачивал камеру своего велосипеда. На него бросились с ножами сразу Шульгин и Лаптев. Солдат не успел даже вскрикнуть. Взяли документы, полевую сумку и электрический фонарик.

Тело солдата вместе с велосипедом оттащили в кусты. Сумка солдата была полна писем, видимо, это был военный почтальон. Маскируясь, пробирались к лесу. Он оказался редким. В поисках укромного места для отдыха подошли к зарослям боярышника, росшего вокруг старой противопожарной смотровой вышки.