Ярцев шел сзади цепочки и по выработанной у разведчика привычке попытался посчитать, сколько же впереди солдат. Но ветер и слепящий глаза снег мешали. Он досчитал до десяти, а дальше’ все тонуло в белой пляшущей мгле. Так они шагали минут десять-пятнадцать, шли с зажмуренными глазами.

Механически шагая, Ярцев в мыслях уже находился в расположении разведроты. Отчетливо представлял себе их теплую землянку и даже то, как повар наполняет его котелок вкусно пахнущей едой.

Идущие впереди Ярцева цепочкой солдаты нет-нет, да менялись местами. Тот, что шел впереди всех, пробивая дорогу в снегу для идущих сзади, быстро уставал.

Ярцев сразу заметил эту обычную армейскую смену направляющих и схитрил. Не желая утомлять и без того уставших разведчиков, чтобы не пробивать дорогу в снегу, выдерживал изрядный разрыв между собой и идущей впереди группой. Словом, берег силы своих ребят.

Так вот, после одной из таких замен солдат, оказавшийся в цепочке замыкающим, сначала бодро шагал, а потом вдруг неожиданно остановился. Костя, хотя и замедлил шаги, подошел к нему почти вплотную. Очень хотелось Ярцеву ругнуть солдата, но тот его не заметил, и Костя молча остановился. Солдат же засеменил, догоняя своих.

Солдат был одет в такую же, как и разведчики, грязно-белую куртку с поднятым и сильно затянутым у самого подбородка для тепла капюшоном. Но вот голенища сапог… Затвор на висевшей за спиной винтовке… Ведь это все было не наше, а вражеское, немецкое. Ярцев это рассмотрел: на идущих солдатах все точно такое же, как и на этом солдате, — немецкое снаряжение, а на одном еще болтался цилиндрический противогаз…

Раздумывать не было времени, Ярцев выбросил свой автомат привычным движением вперед и положил палец на спусковой крючок. Он напряг зрение и наконец пересчитал силуэты идущих впереди немцев. Двадцать два!

Холодный пот прошиб его. Винтовки у всех идущих висели на ремне за плечами, это несколько успокоило его. А у одного из идущих в середине не было ни автомата, ни винтовки. Значит, офицер, решил Ярцев. Выходит, наши разведчики пристроились к немцам и столько времени топали за ними! Хорошо, что немцы их не заметили. А куда же немцы идут? Он взглянул на светящийся компас и чуть не ахнул от удивления. Немцы шли прямо в наше расположение. Это его не успокоило. Семеро против двадцати двух! Он еще раз посмотрел на компас: не ошибся ли? Нет, идут, куда нужно!

Ярцев ведет свою группу правильно, да к тому же ведь сзади них остались два наших опорных пункта. Но куда же прутся фашисты?

Ярцев на ходу, не оборачиваясь, отвел руку назад и, схватив за рукав идущего за ним Есенко, потянул вперед. Когда тот, утопая в снегу, очутился сбоку, Ярцев, наклонившись к нему, зашептал: «Передай назад, по цепочке: мы идем след в след за немцами. Не разговаривать, оружие к бою, следите за мной и всей цепочкой солдат впереди нас. Проверить гранаты. Оружие держать так, чтобы сразу открыть огонь».

По времени они уже вот-вот должны войти в лес, пройдя по которому километра два попасть в расположение полков нашей дивизии. «В лесу действовать будет значительно труднее и неудобнее», — мелькнуло у Ярцева. Правда, за деревьями легче укрыться. Но и немцы получат укрытие!

Можно было сразу открыть огонь по вражеской цепочке, пока эти дураки не знают, что находятся на нашей территории. Но это сделать невозможно, метель закрывает впереди идущих, половина немецкой цепочки просто не видна.

Словом, пока Костя прикидывал, как поступить, немцы начали спускаться в низинку. Шагающий впереди офицер неожиданно поскользнулся и упал. Ярцев же и все наши разведчики, идущие последними, оставались еще в это время на некоторой возвышенности. И тут сразу хорошо стала видна вся немецкая цепочка.

К упавшему офицеру бросились несколько солдат, помогая подняться. Все остановились. Ярцев толкнул Есенко, показывая ему условный знак: «За мной, разомкнись!»

Костя сорвался с места и, утопая в снегу, побежал вперед по возвышенности, а следом за ним — разведчики.

К моменту, когда офицер поднялся из сугроба и пропустил вперед себя пробивать дорогу в снегу очередного солдата, семь наших разведчиков редкой цепочкой стояли параллельно немцам, выше их и на расстоянии каких-нибудь пятнадцати-двадцати шагов.

Уже кое-кто из немцев с удивлением посматривал на них, в это время Ярцев что было силы закричал и разведчики тоже: «Хэнде хох!» Прозвучала сухая автоматная очередь. Направляющий немец, тот, которого поставили пробивать дорогу в снегу, упал, срезанный Ярцевым. Немецкая цепочка остановилась, и солдаты недоуменно смотрели в сторону наших разведчиков.

Если бы у немцев винтовки были хотя бы на плече, они могли бы открыть ответный огонь. Но винтовки висели за плечами, тот, кто попытался бы снять винтовку, был бы сразу пристрелен. Немцы с опаской глядели друг на друга. Постепенно поднимали руки.

Поднял руки и офицер.

Тогда Ярцев крикнул Борину. Тот приблизился к немцам и, подзывая поочередно к себе солдат, деловито поворачивал их спиной и вынимал из винтовок затворы.

К офицеру подошел сам, вынул из кобуры его парабеллум.

Когда закончилось разоружение, Борин построил немцев в колонну по два. Разведчики окружили их, и процессия медленно тронулась вперед. Немецкий офицер — всю дорогу что-то бормотал.

Через час эта колонна, провожаемая удивленными возгласами наших солдат и офицеров, повыскакивавших из блиндажей, уже стояла перед штадивом. По случаю небывалого события к ним вышел генерал Ванин с переводчиком и со всеми свободными офицерами штаба.

Ярцев коротко доложил о пленении немцев.

Это был саперный взвод, он возвращался после минирования неожиданно замерзшего болота. Командир взвода, пожилой лейтенант в очках, считал виновником потери ориентации ветер.

— Ветер переменился, — устало и виновато повторял он, будто оправдываясь, будто стоял он не перед нашим, а перед своим начальством.

Надо сказать, что немецкие солдаты не разделяли огорчения своего командира, война для них так неожиданно и благополучно окончилась…

Это были не просто пленные, а пленные с картой интересующей нас местности. На ней с немецкой педантичностью были нанесены все виды укреплений и минные поля. Нам оставалось только перенести эти сведения на нашу аэрофотосъемку, и точная карта расположения противника была готова.

Опять новый участок фронта. Здесь много перелесков. В одном из них расположилась наша разведрота.

Летняя теплая ночь. Чуть тлеет костер, не для тепла, а для дыма, отгоняющего комаров.

До передовой от нас километра полтора, а по прямой, пожалуй, даже ближе. Оттуда доносится стрельба из пулеметов, винтовок, автоматов. То быстрая и злая, то медленная, ленивая.

Время от времени там, на передовой, наступает короткая тишина. Через ровные промежутки времени беззвучно вспыхивают в черном бездонном небе немецкие осветительные ракеты. Они на мгновение как бы приподнимают ночной полог над передовой.

Я сижу на каком-то ящике. Далекая легенда из языческого детства Древней Руси донесла до нас предание о зацветающем папоротнике в самую короткую ночь самого длинного дня Ивана Купалы. Сегодня такая куцая ночь, но наши ребята, ушедшие в темноту, на нейтралку, ищут не цветущий папоротник, а обыкновенного фрица, именуемого официально «языком». Шутники говорят, что на войне первой погибает правда, так вот ее с превеликим трудом приходится добывать разведчикам через этих самых «языков»…

Где-то там, на передовой, работают две наши поисковые группы. А разведчики, которые остались здесь, в роте, не спят — сидят у костра или в наспех сооруженных шалашиках, прислушиваются к стрельбе, долетающей с передовой. Слушают, не затеяли ли наши товарищи какую заваруху.

Мы по треску автоматных очередей, строчкам пулеметов, торопливому буханью гранатных разрывов и минометной стрельбе точно определяем, не начали ли наши разведгруппы бой с врагами.