Эйс, полуавтономное расширение Вавилона, смерил нас холодным взглядом:

– Мы верим в то, что ваша троица не станет рекламировать наше путешествие. Последствия могут быть для вас самыми неприятными.

Сделав это суровое предупреждение, Эйс подошел к ушам приборной доски и свистом сообщил обратный курс на Вавилон, от которого нас отделял один перелет – в ту пору это равнялось одному часу полета на корабле с ионным двигателем.

Сквозь космическое пространство, а затем сквозь густую как суп атмосферу пронеслись мы, обитатели каюты, храня задумчивое молчание.

Вновь встав свободно под куполом Вавилона, Эйс воспрянул духом. То же самое произошло и с Сестрами, которые снова вернулись к ТИПовому общению.

– Охранителей ждет пара сюрпризов, – загадочно промолвил Эйс и поспешил куда-то по делам своего хозяина.

Мы с Сестрами отправились домой.

Вернувшись в свое коммунальное логово-норку-гнездышко, Джуди и Джеззи исчезли, оставив меня одного. Еще ни разу в жизни я не чувствовал себя настолько растерянным и сбитым с толку. Я довольно долго сидел, просто пытаясь связать воедино все, что произошло со мной. Затем, повинуясь некоему бессознательному, автоматическому импульсу, я вывел первую строчку:

«Все началось с того, что я убил дипломата...»

– Эй, Сэнди, что это ты делаешь со стеной? – полюбопытствовала Джеззи.

– Да, – подхватила Джуди. – Ты разрисовал все стены нашей чистенькой миленькой комнаты отдыха.

Продолжая сидеть на корточках, я посмотрел на обеих особ, только что вошедших в комнату. Несмотря на то что мы провели вместе не один месяц, я отличал их одну от другой лишь по багровому кругляшку засоса на шее у Джуди.

Я опустил на колено руку, в которой держал угольный карандашик, купленный в прошлом месяце в лавке художественных принадлежностей. И попытался восстановить максимум собственного достоинства, насколько такое возможно в обществе этой парочки.

– Я не пачкаю стены бессмысленными рисунками и каракулями, как это делают дети на оборотной стороне Садов. Я пишу. А поскольку в этом дурацком городе нет бумаги, то мне ничего другого не остается, как писать на стенах.

– Писать? – удивилась Джуди и замолчала.

– Я, кажется, поняла, – проговорила Джеззи, на которую в ту же секунду нашло просветление. – Как это старомодно и изящно. А что ты пишешь?

– Историю о том, как я в конечном итоге оказался здесь и что мне пришлось пережить. Я подумал, что это поможет мне лучше понять случившееся.

– Удачи тебе! – пожелала Джуди.

– Ты же знаешь, что стены впитают оставленные тобой значки, – сообщила Джеззи. – Смотри, первое предложение уже исчезло.

Я посмотрел в указанном направлении. Действительно, стена снова сделалась безликой, как и метановый океан, плещущийся по другую сторону от нее.

– Ну, тогда мне, наверное, следует писать побыстрее. – Я приблизился к стене и занес над ней угольное стило.

– Минутку, – остановила меня Джеззи. – Разве «написание» не предполагает тех, кому оно предназначается?

– Да, пожалуй...

– Дай нам минуту, – добавила Джуди, – и мы научимся читать.

– Тогда мы поможем тебе все лучше понять.

Я рассмеялся иронично-горько, предчувствуя недоброе.

– Помощи, подобной вашей, мне, видимо, больше не нужно.

– Да ладно тебе.

– Мы избавили тебя от скуки.

Я устало покачал головой. Я знал, что Сестры все равно поступят по-своему, что бы я ни сделал. Поэтому я подождал, пока они ТИПнутся.

– Валяй!

– Мы готовы.

Я прижал кончик черного уголька к имитации настоящей белой стены и заново написал первое предложение.

Все началось с того, что я убил дипломата.

Он, вне всякого сомнения, искал моего отца и совершенно неожиданно наткнулся в отцовской библиотеке на меня и увидел, что я изучаю. Никаких сомнений в увиденном у него возникнуть не могло, ибо то, что я рассматривал, располагалось на всех стенах гипертекстовой комнаты – слова, картинки, видеоизображения, теснившиеся в наслаивающихся друг на друга окошечках. А поскольку он все это увидел, мне не оставалось ничего другого, как навсегда избавить его от возможности сообщить другим.

В мои планы не входило лишать его жизни. Но он стоял, изумленно уставившись на мою персону, и меня охватила жуткая паника. Рука бессознательно потянулась к столу и наткнулась на что-то твердое и тяжелое. Я схватил этот предмет, нанес дипломату удар, и дипломат рухнул.

Он лежал на полу, с внушительной вмятиной от удара статуэткой на залитом кровью виске. Кстати, статуэтка все еще была зажата в моей руке. Я добрую минуту стоял, уставясь на бронзовое изображение, прежде чем обнаружил в нем сходство с Основателем Мотеном, лицо которого я впервые узрел еще в младенчестве и с тех пор видел ежедневно.

В этот миг я понял, что нужно бежать.

Мелькавшие на стенах пиктограммы указывали, где находится выход.

Я выскочил из гипертекстовой комнаты и со всех ног пустился бегом через анфиладу пустых комнат отцовского особняка. Мой отец отсутствовал, занимаясь какими-то делами Охранителей, и забрал с собой весь местный персонал из числа людей. Остальных слуг я на этот день отпустил, освободив их от выполнения обычных обязанностей, и отключил все обслуживающие бытовые автоматы. Именно в такие редкие часы относительной свободы я осмеливался просматривать запрещенные материалы, за изучением которых и застукал меня дипломат. (О том, что мне пришлось претерпеть для того, чтобы заполучить эти инфокэши, я даже не рискую рассказать.)

Ох уж эти незваные, любознательные иностранцы! – думал я, мчась во весь дух по облицованным мрамором и устланным коврами коридорам. Из-за одного такого я вынужден расстаться с единственным знакомым мне образом жизни.

В следующую секунду я подумал о том, не стало ли сие драматическое происшествие тем самым окончательным толчком, которого я ожидал и который был предначертан мне самой судьбой. В конце концов, ведь я так долго мечтал сбежать отсюда...

Едва я достиг вестибюля, передо мной возник еще один незнакомец – он появился из-за настенного гобелена с изображениями эпизодов истории Истинной родины. Я замер на месте как вкопанный. Что это – ради святого Мотена – за открытый дом такой? Все двери настежь!

Незнакомец оказался жуткого вида коротышкой с бесстрастным лицом.

– Отправляйся за личным медальоном посланника! – приказал он мне.

У меня от удивления отвисла челюсть.

– Что-о-о?! Да как ты!..

– Забудь обо всех вопросах. Сейчас не время для них. Делай то, что я говорю.

За гобеленом послышалась возня, и огромное полотно заходило ходуном от чьих-то движений. Затем послышались какие-то приглушенные звуки. Неужели это сдавленный женский смех? Я посмотрел туда, где нижний край гобелена не доставал какого-то дюйма до поверхности пола, и увидел...

Пару копыт? Именно, пару волосатых босых ног.

Я снова посмотрел на коротышку. Было в нем нечто такое, что заставило меня воздержаться от каких-либо препирательств. Я издал невнятный испуганный звук, что-то среднее между стоном и жалобным писком, повернулся кругом и побежал обратно. Кровь на полу уже успела немного свернуться и загустеть. Я наклонился над безжизненным телом и снял висевший на золотой цепочке личный медальон. Он имел вид красного дракона. (Мой личный медальон имел форму старинной серебряной монетки с дыркой посередине и был прицеплен к кожаному шнурку.) Я торопливо засунул находку в карман.

Вернувшись в вестибюль, я не слишком удивился тому, что за гобеленом никого не оказалось – все незваные гости куда-то исчезли.

Я выскочил из дома и запрыгнул в пятисильный флоутер. Затем каким-то образом очутился в космопорте.

Когда на таможне меня попросили показать личный медальон, я на мгновение задумался, не торопясь выполнить эту просьбу.