Таггер выпрямился, его козырек медленно скользнул к затылку мужчины. Тот явно очень спешил на поезд.

Капюшон повернулся вправо, затем влево и снова обратился к спине мужчины.

17:14.

Алексис увидел, как по толпе прокатилась волна возбуждения: вдали послышался гул приближавшегося поезда.

Таггер придвинулся к человеку в костюме, оказавшись всего в нескольких сантиметрах от него.

Шум локомотива и скрежет стальных колес о рельсы становились все громче, перегружая телефонный динамик.

Внезапно мужчина оказался в воздухе. Выброшенный толчком вперед, он раскинул руки в стороны, словно пытаясь взлететь, на его лице застыли изумление и ужас.

В ту же секунду парень схватил стоявшую рядом женщину и тоже швырнул ее на рельсы. Она рухнула в пустоту сразу, увлекая за собой коляску, откуда выпала маленькая белая фигурка и одеяло, – вокруг раздались первые крики.

Модник едва начал замечать, что во внешнем мире за пределами его наушников и музыки что-то происходит, как таггер схватил его за плечи и столкнул вниз.

В этот момент мать ребенка с криком вставала на ноги. Она не успела подбежать к младенцу, как огромная масса заслонила правую часть экрана. Человек в костюме широко раскрыл рот, и тут на него налетел локомотив.

И разом подмял под себя.

Потом мощным ударом сбил женщину – Алексису показалось, что она мгновенно разлетелась на части. Меломан же не успел долететь до земли, как поезд, размозжив одним махом все кости, отпасовал его к краю перрона, как мяч.

В следующую секунду поезд заполнил почти весь экран, и его грохот частично заглушил крики толпы.

Камера упала, и стала показывать пол и носок поношенной белой кроссовки.

Все случилось менее чем за две секунды. Таггер действовал точно и решительно. Ни малейшего колебания. Никто даже не успел вмешаться или остановить его.

Офицер положил руку на экран, чтобы забрать телефон.

– Дальше там та же картинка длится несколько минут, пока свидетель не сообразил остановить съемку. Ничего интересного.

Алексис посмотрел на Людивину и Сеньона. Последний поднял брови и скривился.

– Жуть, – процедил он.

Полицейский кивнул и добавил:

– По словам очевидцев, после этого парень развернулся и бросился под поезд, который шел во встречном направлении, с другой стороны платформы. Никто ничего не мог сделать.

– Свидетели видели, как он прибыл на станцию? Пешком, на машине? – спросил Алексис.

– Насколько я знаю, нет. Думаю, у нас будут все протоколы допросов к завтрашнему дню. Дальше мы все просмотрим, и тогда…

– Долго планируете разбираться? – снова вступила Людивина, старательно улыбаясь, чтобы вопрос звучал не так саркастически.

– Учитывая, какой кошмар тут случился, СМИ будут стоять у нас над душой, ну и префект тоже, так что нет, будем работать быстро, не волнуйтесь.

– Пришлите отчет по видеозаписям с камер вокзала, если не сложно, – вмешался Сеньон.

Офицер кивнул. На его лице стало проступать раздражение.

– Самое главное для нас сейчас – установить личность таггера, – заключил Алексис.

Полицейский помахал его визиткой:

– У меня есть ваш номер и электронная почта, буду пересылать информацию сразу по мере получения. Можете рассказать чуть больше о трупах с таким же рисунком?

– На данный момент информации не так много, – солгал Алексис. – Если это вам поможет, я подготовлю краткий пересказ дела, когда мы узнаем чуть больше. Спасибо, что приняли нас. Завтра ждем от вас новостей. Держитесь, удачи!

Алексис дружески похлопал его по плечу и махнул своим людям на выход.

– Что думаете? – спросила Людивина.

– Псих-малолетка! – немедленно ответил Сеньон. – Ставлю десять евро, что он на учете в какой-нибудь психбольнице!

Людивина пристально смотрела на Алексиса, тот не отвечал.

– А ты как считаешь? – не отставала она.

– Что-то не клеится. Дело какое-то мутное. Вы видели, как тщательно он выбирал своих жертв? Сначала думал взяться за старушку, потом за двух ребят и в конце концов остановился на женщине с коляской.

Троица вышла за ленточное ограждение и направилась по привокзальной площади к машине.

– И главное, выбрал мужика, который его толкнул, – заметил Сеньон.

– Тут я сомневаюсь. Его он сбросил в отместку. Мне кажется, по-настоящему его привлекла женщина с коляской.

– Может, он ненавидит женщин и детей.

Алексис покачал головой, поморщившись:

– Не думаю, что дело в этом. Смотри, что он делает, прежде чем убить их. Он рисует на стене граффити на глазах у всех. Как будто хочет заявить что-то всему миру. Если присмотреться к его жертвам, то получается как бы… идеальная семья. Он замахивается на базовые понятия: женщина с ребенком, бизнесмен и красивый молодой человек. Успешный отец, идеальная мать и отличные дети.

– Думаешь, он хотел ударить по самому больному месту?

Людивина закивала:

– Алекс, пожалуй, прав. Он тщательно выбирал своих жертв. Не абы кого. Атаковал то, к чему общество наиболее чувствительно.

– Поищем среди радикалов? – предложил Сеньон. – Леваки, крайне правые, анархисты? Запрошу завтра в ГУВБ[3] все сведения по этим группировкам. И правда, мы же не спросили, вдруг у них что-то есть по нашему символу!

– Так и сделаем.

– У тебя расстроенный вид, – заметила Людивина. – Это видео тебя так накрыло?

Алексис открыл дверцу «Пежо-206», но остался стоять.

– Да все вместе. Сначала двое парней режут людей в разных концах страны, потом фотографии для педофилов, а теперь еще это? Полковник хочет расследовать дело по-тихому, чтобы не объясняться с политиками и СМИ, – я согласен, так лучше, но нам одним тут не справиться. Надо задействовать жандармерию в целом. Нужны эксперты, ресурсы и дополнительный персонал. Это огромное, неподъемное дело! И пока все идет в таком темпе, говорю вам, нас ждут новые сюрпризы!

Сеньон стоял у машины с другой стороны.

– Хочешь надавить на полковника?

Алексис поколебался, потом показал подбородком на станцию:

– Для начала надо будет надавить тут, чтобы вытащить максимум информации по этому парню. Его компьютер, мобильник, все.

– Полиция не отдаст дело.

– Это проблема полковника, пусть решит вопрос со следственным судьей. Наша главная цель – преступник. Он наверняка где-то или у кого-то научился рисовать свой символ. Я хочу раскопать, что он значит. Мы же искали дверь в мир этих чокнутых – теперь мы ее нашли.

Алексис в последний раз взглянул на привокзальную площадь, освещенную фонарями с желтоватыми лампочками. Вдалеке над крышей станции ярким светом горели белые шары.

Молодой жандарм представил, какой яркой и насыщенной выглядит кровь в свете прожекторов. Почти глянцевой.

За свою недолгую карьеру Алексису довелось повидать немало всяких ужасов. Порой совершенно безумных. Но здесь бессмысленность свершившегося не укладывалась в голове.

В глазах стояло лицо матери, понимающей, что все кончено. Для нее и для ребенка. Ее отчаянный крик. На видео не попал момент, когда локомотив смял ее тело, но Алексис легко мог это представить. Жесть.

Должно быть, в этом мальчике жила какая-то ненависть, если он так сильно хотел отомстить миру. И ненависть его была тотальной. Абсолютной.

Смертельной. Принадлежащей не только ему.

Жгучая ненависть. Бесповоротная.

Фанатичный культ разрушения. Боли.

Желание заставить мир страдать вместе с собой.

Алексис глубоко вздохнул и сел за руль. В конце концов, если вдуматься, это не безумие. Парень все рассчитал. Он хотел вызвать потрясение. Заставить общество содрогнуться.

Это была месть.

Алексис захлопнул дверь.

Вдалеке кто-то разговаривал.

Мягкие, спокойные голоса. Приятные.

Они звучали все громче.

Алексис с трудом разомкнул веки – за время сна они как будто скукожились и теперь едва прикрывали глаза. Он потер их, словно пытаясь размять, что-то буркнул. Никак не проснуться. Голова словно ватная. Его еще обволакивал уютный кокон теплого одеяла, и только щеки, как зонд, ощущали прохладный воздух квартиры.