- Угомонись, - останавливаю я героического суту. Он ведь, когда меня из Вайкунтхи выдергивал, с "охранничками" братца Вишну разминулся, а я ему рассказывать поостерегся, да и не до того было… Или действительно бунт?!
- Кажется, наш друг Равана тоже решил принять участие в конце света, - хихикает из-под дерева толстый Жаворонок. - И пока мы тут мудрствуем, он уже занялся делом.
Матали с недоумением таращится на благодушного толстячка, которого не удалось пронять столь тревожной вестью, а я тем временем принимаю решение.
- Передай Марутам, чтоб были в боевой готовности, но тревогу пока не объявляй. Сначала я сам разберусь. Ну а уж если услышите…
Мы услышали.
Все.
Над нашими головами снова грохочет (что-то многовато в последнее время Громовержцев развелось!), кони испуганно ржут, и из эфира выпадает наш друг Равана собственной персоной. Как и было обещано, с обмякшим телом братца Вишну на плечах.
Вслед за предводителем горохом сыплются и остальные ракшасы, которых я уже имел счастье лицезреть в Вайкунтхе.
Матали кидается вперед, норовя закрыть меня собой, я с одобрением киваю и аккуратно отстраняю живой щит в сторону.
- В чем дело, Равана?
- Ох, умаялся… Да с Опекуном что-то стряслось! Не разберу: помер, что ли, или жив еще? Ну-ка, погляди. - И бывший Бич Трехмирья осторожно, как ребенка, укладывает недвижного светоча Троицы на траву.
После чего с видимым удовольствием потягивается, разминая затекшие плечи.
- И куда ты так рванул, придурок?! - обращается он к ошалевшему Матали. - Еле-еле тебя из виду не потеряли! Тут у вас на небесах сам бхут ногу сломит!
- Это я рванул?! - искренне обижается мой сута. - Да будь у меня кони посвежее…
Жестом я останавливаю готовую вспыхнуть перепалку. Брихас и Жаворонок уже хлопочут над по-прежнему недвижимым Опекуном Мира, и там я явно лишний. А посему я собираюсь расспросить Равану о последних событиях в Вайкунтхе.
- Да какие у нас события? - пожимает своими необъятными плечищами Равана в ответ на мой вопрос. - Сидим мы у "Приюта…", простоквашу хлебаем… Тут Опекун по дороге бежит. Простоволосый, взмыленный, прямо не сур-небожитель, а подпасок, у которого овцу сперли! Подбежал к нам, руки простер, потом упал навзничь и дергаться стал. Все его крылачи со страху разлетелись, а я вижу - неладно дело! Подхожу, глядь: у Опекуна уже и пена на губах, глаза закатились, белками сверкают… Хрипит он, корчится, дальше дернулся жутко, будто путы какие порвать хотел - и все. Лежит, камень камнем, не дышит… Неужели, думаю, окочурился? Хотя кто его знает: вам, сурам, дышать положено или нет? Никогда раньше не задумывался… Стою я над Опекуном дурак дураком: Проглота нет,прислуга под лавки забилась… о мудрецах приютских, подопечных, даже как-то и не вспомнилось. Получается, один у меня выход - к тебе его тащить. Брат ты ему… старший, опять же Владыка Богов и все такое. Да и, кого я тут, кроме тебя, знаю! Не к Брахме ж ломиться!..
Ревун уставился на меня честными глазами, налитыми кровью, и я едва не отвел взгляда. Мне было стыдно. Мертвый царь ракшасов, оказывается, спешил ко мне за помощью, брата моего на загривке тащил-надрывался, а я - Марутов по тревоге поднимать да за ваджру хвататься!
- Мои парни, ясно дело, следом увязались, - продолжает Десятиглавец, мало интересуясь душевными терзаниями Индры. - Выбрались мы на пути сиддхов, у кого дорогу ни спросим - все от нас шарахаются. Хорошо, я колесницу твою заметил и вот этого. - Ра-вана кивнул на моего суту. - Мы к нему, а он от нас! Ну, тут я и смекнул, куда он своих кляч погонит… Пришлось поднажать, чтоб из виду не упустить. Так и добрались, - заканчивает рассказ царь ракшасов.
И устало вздыхает полной грудью.
Тем временем Словоблуд с сыном, хлопотавшие над Опекуном, наконец поднимаются с земли.
- Ну, что с ним?! - выдыхаем мы с Раваной в один голос. - Жив?
Брови Словоблуда изумленно ползут вверх. Не иначе на лысину забраться решили.
- С каких это пор суры умирают, Владыка? Он без сознания. Хорошо бы привести его в чувство… амриты чашечку… Мы попробуем, но лучше послать за Ашви-нами-целителями или за лекарем Дханвой.
- А заодно белого Айравату привести, - хмыкаю я, облегченно вздыхая. - Этот когда трубит - мертвые встают!
- Могу я крикнуть, - тут же вносит предложение верный Матали. - Ты же знаешь. Владыка, с моим даром…
- Если ты крикнешь, Опекун попросту оглохнет. Да и мы с ним заодно, - остудил я своего суту. - Уж лучше пусть Айравата постарается. Зря мы, что ли, слоника из океана мутовкой вытряхивали? А ты, Матали, гони к казармам: пусть кто-нибудь из дружины едет искать Ашвинов, другого пошли за Дханвой, и еще кого-нибудь, чтоб привел слона. Мы же, в свою очередь…
- Здорово! - Мне на плечо бухается когтистая лапа, прерывая речь.
Я оборачиваюсь и чуть не лобызаю в клюв гарудо-образного ракшаса, который препирался со мной еще в Вайкунтхе.
- Ну, ты даешь! - восторгается клювастый. - Наш пострел везде поспел! Слушай, ты не знаешь, где тут Индра? Всю жизнь мечтал хоть одним глазком на него взглянуть - так, может, после смерти доведется?
Ну конечно! Спутники Раваны к нашим разговорам не прислушивались, глазея все это время по сторонам, и вот теперь клювастый узнал во мне знакомца.
- Гляди, - благодушно разрешаю я, выпячивая грудь.
В ответ ракшас заходится хохочущим клекотом, отчего еще больше начинает напоминать Гаруду в приступе веселья.
- Ну, шутник! Ну, зубоскал! Что мне на тебя лыбиться? Мне Индру подавай!
- Это Индра, богохульник… - шепчет ему Словоблуд, делая страшное лицо.
- Врешь, старый хрыч! - В голосе клювастого прорезается некоторое сомнение. - Он мне сам говорил: ракшас, дескать, потомственный… разве что булки любит…
Равана, усмехнувшись, приходит мне на помощь:
- Владыка, где прикажешь разместить моих подчиненных?
Клювастый меняется в лице (если только его рожу можно назвать "лицом"!) и оторопело бормочет:
- Так ты и взаправду… тово… Владыка Индра? Ну, суры-асуры, угораздило влипнуть…
Однако бухаться на колени он и не думает. В общем, правильно, потому что только коленопреклоненных ракшасов, возносящих хвалу Громовержцу, мне сейчас и не хватало!
- Матали, - окликаю я моего суту, готового умчаться в любой момент, - проводи этих достойных ракшасов в казарменную кухню. И пусть их там накормят до отвала. Молока не давать! Козлятину пусть жарят или еще чего… Скажешь: я лично велел!
Восторженный галдеж оглашает окрестности, а клювастый нахал бухается-таки на колени.
- Владыка! Истинно, Владыка Индра! Верую! Всем сердцем!
- Да иди уже, иди! - отмахиваюсь я от уверовавшего ракшаса, однако тот не отстает. - Иди, говорю, а то все без тебя съедят!
И клювастый вприпрыжку уносится догонять колесницу со товарищи.
Я смотрю ему вслед и думаю о том, как мало нужно для счастья отдельным существам.
А мне что, много надо?!
Время идет, я стою, и втайне мне хочется, чтобы так оно продолжалось всегда: тишина, бессмысленный покой, заботы ждут, пока Индра соизволит обратить на них внимание…
Время идет.
- Шевелится, что ли? - бормочет за моей спиной Равана, разглядывая тело Опекуна.
И почти сразу выясняется, что не перевелись еще в Первом Мире Громовержцы.
Небо в очередной раз разверзается (ну что это за путь сиддхов такой, с которого все прямо на голову валятся?!), и из прорехи с оглушительным клекотом рушится Лучший из пернатых!
Разумеется, первое, что замечает Проглот: над бесчувственным Опекуном Мира склонился Равана. Вот-вот проклятый неблагодарный ракшас свернет шею обожаемому господину! И орел наш немедленно кидается на защиту Опекуна, всем телом отшвыривая Деся-тиглавца в сторону.
Будучи оскорблен в лучших чувствах и совершенно озверев от грубого обращения, Равана мигом вскакивает на ноги. После чего, полностью оправдывая свое прозвище, с утробным ревом прыгает к Гаруде, опуская на шею Лучшего из пернатых кулак-кувалду.