И ничего, получилось.

Любят.

Все любят: и кампильцы, и пятерка спасенных братьев, получивших в дар краденые одежды вкупе с прочим барахлом, и мамаша их замученная любит, и Опекун Мира, чей безмолвный приказ погнал Кришну в Кампилью, для знакомства и присмотра за неугомонными Пандавами, и наивный Ушастик, чьи серьги…

Да, серьги.

Жалко.

— Скорее! Едут!

Вопль мальчишки-наблюдателя, примостившегося на самой верхушке громадного карпала, сперва всполошил стаю воронья, и птицы черной тучей прянули в небо.

Следом очнулись люди.

Как был, голышом подхватившись с циновок, Карна опрометью вылетел из шатра. И со всех ног кинулся к берегу самой языкатой в мире речушки, прозванной в честь богини красноречия. Видимо, богиня во время оно соизволила омыть здесь ноги, иначе только шутнику или придурку взбрело бы в голову назвать эту поилку для коз — Сарасвати, то бишь «Богатая Водами». Впрочем, Карне сейчас было не до названий, богинь и шутников.

Следом спешил верный слуга с ворохом одежды, поминутно роняя то повязку для чресел, то размотанный тюрбан, то пояс с пряжкой из черненого серебра. К плебейским выходкам господина слуга давно привык. И все-таки негоже знатному встречать еще более знатного, сверкая с кручи голой задницей…

Из-за поворота дороги на противоположном берегу сперва раздался громоподобный топот, а вскоре и показался слон-гигант. Белый. Не боевой: где наконечники на бивнях? где металл налобника? да и беседка на могучей спине сверкает украшениями вместо того, чтоб щетиниться копейными жалами. Но в эту минуту слон казался самим Айраватой-Земледержцем: тяжко попирая землю, он несся ожившим холмом, терзаемый стрекалом в руках бешеного ездока.

И вовсю трубил на бегу, будто узрел самку в течке.

Острый глаз Карны сразу разглядел: ездок не просто бешеный. Он и в самом деле Бешеный. А позади него в углу беседки сидит на сложенных вчетверо коврах Боец. Мрачнее тучи. Губы кусает. Чистый Индра в гневе: того и гляди разразится перуном. Впору ждать, что следом из-за поворота выметнется не отставшая свита, а буйная дружина Марутов с молниями наперевес.

Слон с разбегу вломился в речную гладь, заставив «Богатую Водами» встать на дыбы, и в сверкании брызг пронесся мимо кручи, где ожидал Карна. Бешеный кубарем скатился с его спины, следом прямо из беседки прыгнул Боец, не дожидаясь, пока умелые анги успокоят животное. И оба царевича — косая сажень в плечах, дай волю, гору своротят! — наперегонки понеслись к Ушастику.

Видимо, задались целью перещеголять приятеля в выходках.

Карна шел навстречу царственным друзьям и понимал: тишь да гладь последних месяцев разметана вдребезги.

Как река — слоном.

…Гонец от Черного Баламута прибыл в Хастинапур на десять дней позже Карны. Сам Карна к этому времени продолжал ломать голову: рад ли Грозный чудесному спасению Пандавов и мирному разрешению дела? Или только делает вид, что рад? Или даже вида не делает?

Во всяком случае, на Совете он туманно заявил:

— Мне не по душе раздор с сыновьями Панду. О Боец, подобно тому, как ты смотришь на царство как на наследие отцов, точно так же смотрят на него и Пандавы!

Регент замолчал, а собравшиеся еще долго переглядывались.

Что хотел сказать этим престарелый сын Ганги?

Короче, гонец от Кришны оказался весьма кстати: привезенные им известия проливали бальзам на рану. Да, братья-Пандавы с матерью успешно добрались до места ссылки. Да, стараниями Черного Баламута удалось примирить разгневанного тестя-Панчалийца с пятеркой зятьев. Баламут оказался выше всяческих похвал: длинная история о прошлых рождениях Черной Статуэтки в его изложении неизменно заканчивалась одним выводом — девица была просто обречена на многомужие. Обречена судьбой. Законом. Богами. Кармой. Обстоятельствами. Случаем.

Достаточно?

Панчалиец счел, что достаточно.

Единственное условие, которое поставил гордый раджа панчалов: его дочь не должна жить со ссыльными. Ответ из Города Слона последовал незамедлительно: крепостца, где сидели битые Пандавы, нарекалась Индроградом[142] (насмешка? намек?) и давалась братьям в удел. Пусть правят. А если местные вожди лесовиков возмутятся…

Увы! Надежда исполнилась лишь частично. Вожди и впрямь возмутились. Результатом было послание из Индрограда в Хастинапур: «Живя здесь, сыновья Панду по велению Стойкого Государя и Грозного убили всех других царей. В нашем лице Веды обрели усердных толкователей, обряды — щедрых устроителей, а народ — доблестных защитников. Ом мани!»

Грозный вкупе со Слепцом тщетно пытались припомнить: когда это они отдавали такое веление «толкователям, устроителям и защитникам»? По всему выходило, что никогда. Но худой мир лучше доброй ссоры, и дело пришлось замять. Тем паче что дань из окрестностей Индрограда теперь поступала исправней прежнего.

Время шло, в Городе Слона игралась свадьба за свадьбой — Слепец усердно женил свое многочисленное потомство, рассчитывая на еще более многочисленных внуков. Женился и Карна, вняв уговорам родителей. И не вняв уговорам доброжелателей: взял за себя тихую девушку, дочь отцова друга, вместо того чтобы закреплять новообретенную знатность женитьбой на невесте с родословной. «Это кони должны быть породистыми!» — заявил сутин сын и ернически заржал в голос, заставив издалека откликнуться всю конюшню.

Доброжелатели разом заткнулись.

Сейчас жена Карны была на сносях, и Ушастик не шибко-то хотел покидать супругу даже на неделю — но пришлось.

Около месяца тому назад из Индрограда пришла очередная депеша. Звали на новоселье. Дескать, обустроясь на новом месте, братья-Пандавы приглашают всех раджей Великой Бхараты почтить их удел своим присутствием. Особенно подчеркивалось: ждут Бойца. Ждут с нетерпением. Мечтая о приезде Слепцова первенца, как воробей в летний зной мечтает о дожде. Как мечтает скупец о сокровищнице Куберы, как брахман — о райских мирах, аскет — о духовных заслугах, а также как этот… как его?.. об этом… как его?!

Короче, ждем.

На Совете было решено не отказывать, да и Боец соглашался на примирение. Опять же интересно было увидеться с беспокойными Пандавами — неужто и впрямь образумились? Сопровождать брата вызвался верный Бешеный, их слепой отец по вполне понятным причинам остался дома с остальными сыновьями, а Грозный ехать и не собирался.

И без новоселий дел по горло.

Вот так и вышло, что, проводив Бойца до мелкой Сарасвати — границы Пандавского удела, — Карна надолго застрял там лагерем в ожидании возвращения друзей.

Сам он, хоть и обладая титулом раджи ангийского, здраво решил не дергать тигра за усы.

А то развопятся потом по городам и весям: «Ах, скорый на руку и язык! Ах, герой, который бесподобен сбивать с толку тех, кто сам впадает в заблуждение! Ах…»

Нет уж, обильные заслугами! Мы и здесь подождем.

Дождался.

— Козлы! Нет, Карна, ты понимаешь…

— Да погоди ты, Бешеный! Отдышись сначала. Вон Боец — в шатре заперся и никого видеть не хочет. А ты тут со своими воплями…

— Да я, пока из этих гадов душу не выну, ног не омою! Спать зарекусь! Нет, ты понимаешь, что удумали, сволочи! Они же публично объявили подготовку имперских обрядов! От своего имени! При куче свидетелей! Нашли в глуши какого— то вшивого брахмана, сделали своим семейным жрецом, а тот и рад стараться… Не удивлюсь, если он завтра объявит весь удел Обителью Тридцати Трех!

— Обряды? Ну и что?

— Как что?! Ах ты, орясина непросвещенная… Ладно, об обрядах потом. Нет, ну каковы суки! Зовут во дворец — выстроили себе халабуду! — сами ласковые-ласковые, коврами стелются… мы с Бойцом губы и раскатали. Заходим в первый зал — а под ногами вместо пола вода. Я одежду подобрал, чтоб не намокла, а эти ухмыляются — пол, оказывается, целиком из горного хрусталя, и снизу рыбки плавают! Смолчали. Идем дальше. Второй зал, стоим на пороге: такой же пол. Я вперед, Боец за мной… Оказалось, это купальня! Мы в нее плюх! — как были, при всем параде. Выбрались наружу, мокрые, вода ручьями, водоросли к роже липнут, а они уже внаглую ржут! И тесть их, и остальные… хотят сдержаться, да рты сами луками гнутся! Понял, зачем нас звали? Ославить, на посмешище выставить…