Он замялся немного, а потом произнес: ровно через месяц. И добавил: нам дали разрешение очень быстро.

По его взгляду я поняла, что это вранье. Выезд – это процесс, в этом я убедилась потом лично, на своем примере. И он об этом выезде знал уже давно. Просто не хотел мне говорить. Это потом я поняла, что с его стороны это было благородно – не хотел расстраивать меня в моем положении.

Он говорил что-то ещё о детях, о том, что с такой фамилией у них нет здесь никакой перспективы. А Аллочке прочат большое будущее. Она очень талантливая скрипачка и в Нью-Йорке сможет учиться в Джульярдской школе.

Я кивала, как китайский болванчик, а он обнял меня и прошептал:

– Ты же у меня умная и все сама понимаешь.

– Я умная, только не у тебя, а у себя, – мне казалось, что я слышу свой голос со стороны. И это был совсем чужой голос.

А потом я попросила его больше не приходить. Совсем. Тихо так попросила, без криков и эмоций.

– А он?

– Попытался обнять, но я ничего не почувствовала от его прикосновения – как будто лампочка погасла. Горела, горела и вдруг – темнота. И безразличие. Это потом были слезы. И злость, и обида, и непонимание – как он мог так поступить. Сейчас, когда мне до родов осталось так немного. И он уедет, не увидев нашего с ним ребенка. Я восприняла это, как предательство, и это было очень больно.

Мама утешала, как могла. У нее была своя версия происшедшего: она была уверена, что его жена все узнала и организовала этот отъезд, чтобы оторвать его от меня. Сделала все, чтобы сохранить семью. Родители очень не одобряли эту связь, не понимали мой развод с Борей. Мама всегда говорила: чужой муж своим не станет. Семья всегда перетянет. Вот и перетянула – на другой континент.

Маша молчала. Перед ней разворачивался настоящий фильм, а точнее – сериал. Но участниками этого сериала были не какие-то абстрактные персонажи, а ее близкая подруга. Хотя после этой исповеди она засомневалась – близкая ли? Как много она не знала. Не интересовалась или Людмила сразу, в начале их знакомства, выставила шлагбаум – сюда нельзя? Они общались так давно, что вспомнить это не представлялось возможным. Да, скорее всего, этой темы они не касались: Людмила часто рассказывала про работу, про родителей, про сына. На этом все. Она жила настоящим, словно стерла все то, что осталось там, за спиной, в прошлой жизни. Мать-одиночка, каких понаехали десятки тысяч.

– А потом родился Алечка, – продолжила Люда. – На тридцать седьмой неделе. Он словно чувствовал, что его папа уезжает навсегда и мечтал его увидеть, хотя бы разок.

– Увидел? – с надеждой спросила Маша.

– Нет, ты что. После той встречи я о нем ничего не слышала. Дети его перестали ходить в музыкалку. Он не звонил. Ну, и не появлялся. Та, последняя встреча, и была, по сути, нашим прощанием.

Когда родился Алечка, отступило все – боль, злость, обида. Я была всецело занята сыном. Он оказался похож на моего папу, то есть от Виктора в нем не было ни единой точки. Так, наверное, Бог распорядился, избавив меня от постоянных воспоминаний.

А потом появились проблемы, не появились, конечно, а стали заметны. Это было, как лавина – по возрастающей. Поставили диагноз, который не предполагал улучшения. Где только я с ним не была, по каким специалистам его не таскала. Родители очень помогали, не знаю, что бы я делала без них. А потом они как-то резко сдали, особенно папа – посыпались болячки: одно за другим. Было очень тяжело. Когда Алечке было около пяти, его врач сказала: вам бы уехать, ребенку нужен более профессиональный уход. Насчет лечения не уверена, а вот комфортные условия жизни вам точно обеспечат. К тому же – море и солнце, овощи и фрукты. Езжайте, фамилия позволяет. Родителей уговаривать не пришлось. Они как будто ждали этого толчка с моей стороны. Подали документы, занялись приватизацией квартир, а потом и продажей. Все шло, как по маслу, на удивление. Но все равно заняло больше, чем полгода. Я не жалею ни о чем, хотя бы родителей здесь поставили на ноги, насколько это возможно в их возрасте. С врачом очень повезло – знающий, внимательный, да и вообще – медицина на совершенно другом уровне. Тяну их, как могу. Ну, а про Алечку ты все знаешь. Он в хорошем месте, ухожен, просмотрен. Сердце мое спокойно за него. Потому и смогла так окунуться в этот бизнес – он требует больших вложений, ему надо отдаваться, иначе ничего не достигнуть.

Люда посмотрела на часы.

– Ну, и загуляли мы с тобой, Маруся, а завтра рано вставать. У меня первая лекция уже в восемь тридцать, да и вам лучше пораньше выехать, пока попрохладнее. А почему я тебе все это рассказала? Сама не знаю. Наверное, чтобы предупредить – не залипай. Береги свои границы. Это я тебе, как доморощенный психолог говорю. Хотя, чушь все это. Процесс этот неконтролируемый, голова в какой-то момент отключается напрочь. По себе помню. Просто посмотрела на тебя за ужином и мне показалось, что процесс пошел.

– Ты о чем это?

– Все о том, Маруся. Ты, может, ещё ни о чем не догадываешься, а я уже считываю ситуацию. Что, не так?

Маша почувствовала, как лицо залило горячей волной.

– Да, мы такие – музыканты, филологи, и прочие художники, – философски заметила Люда. – ТДО. Слышала?

Маша пожала плечами.

– Тонкая душевная организация. Нам немного надо, чтобы крышу снесло. Мы горазды напридумывать то, чего нет. Нафантазировать, а потом утонуть в этой фантазии. Но кто предупрежден – тот вооружен, а я тебя предупредила.

Маша кивнула, все еще находясь под впечатлением от услышанного. Люда. Такая позитивная и энергичная, всегда с улыбкой и с настроением. Лёгкая, спонтанная, разбирающаяся во многом, начитанная и эрудированная. Как же много пришлось ей пройти в этой жизни. Не сломалась, не ожесточились.

А ещё Маша подумала про эффект бабочки. Если бы тогда, много лет назад, кто-то другой отправился бы на этот городской конкурс хоров, то не встретила бы Люда Виктора. И не было бы этой обжигающей страсти, заставившей ее забыть обо всем. Жила бы она по сей день со своим Борисом, возможно бы родила малыша. И не случилось бы в ее жизни этого тайфуна, этого стихийного бедствия. А было бы тихое ровное существование во вполне благополучной семье, с мужем, фарширующим курицу, маринующим баклажаны и называющим ее Люсенькой. И это был бы не самый плохой вариант.

– Люд, ты что-нибудь слышала о них? О Боре и о Викторе?

– Да, конечно, на одной планете живём. Боря в Германии, женат уже очень давно. Двое взрослых детей. Общие знакомые доложили. А Виктор… Набрела как-то в Фейсбуке на профиль его жены. Видела фотографии дочки. На сцене, со скрипкой в руках. Красавица. Она и ребенком была чудесным. А про сына ничего – ни строчки, ни фото. Вот и вся информация.

Они, не сговариваясь, свернули к гостинице. Маша молчала, переваривая услышанное. Почему именно сейчас Люда открылась, поделилась историей своей жизни? Хочет предостеречь? Защитить? От чего? Глупости какие. Просто они с Аркадием на этой конференции оказались не у дел. И если бы отель был в центре или если бы у нее была машина… Или если бы, на худой конец, она умела и любила плавать… А так делать ей абсолютно нечего. Ей просто скучно и почему не составить компанию такому же скучающему постояльцу их отеля? Они оба взрослые люди, он женат, она бабушка почти взрослой внучки. И что это Людмила вообразила?

– Маруся, ты завтра с утра тут не копошись, меня не буди.

Людмила вышла из душа привычно обернутая полотенцем. Халатов в этом отеле не было.

– Я тут эсэмэску получила. Мы завтра в 10 начинаем. Хочу отоспаться. Тебе хорошо съездить, место изумительное. Да, воды возьми пару бутылок, как минимум. И фрукты с завтрака не забудь – кафе там по дороге не будет. Спокойной ночи.

На завтрак они с Ариком пришли почти одновременно. Почти всегда занятые столики у бассейна были пусты – народ спал. На бирюзовой воде крошечными звездочками плясали блики от солнца, приятный ветерок раскачивал верхушки пальм, и Маша подумала: если где-то есть рай, то, наверное, он выглядит именно так и так же пахнет кофе и свежей сдобой.