Я всего на мгновение торможу его: чтобы передать запрос на помощь по рации в штаб и чтобы прицепить поводок к ошейнику. А потом мы бежим.

В течение двадцати минут лес наполняют спасатели. Мне на выручку выходят все, и мы привычно прочёсываем секторы, переговариваясь по рации.

По счастливой – для меня, а не для него – случайности именно я натыкаюсь на мужчину, пытающегося уйти кустами. Я замечаю его раньше, чем он меня, и подаю Бимо знак молча дожидаться меня на тропе.

В условиях зимы и снега подкрасться бесшумно невозможно, но к этому я и не стремлюсь. Лишь подбираюсь на максимально близкое расстояние. Когда муж Лады, которого я узнаю по снимкам с недавнего репортажа о её похоронах, поворачивается на звук и видит меня, я, не медля ни секунды, бросаюсь на него и валю с ног, придавливая своим телом.

Хочется хорошенько выбить всю дурь из этого лощённого напыщенного индюка, но есть задача поважнее. Первоочередная.

– Где она?! – спрашиваю у него.

– Кто? – по-дебильному округляя глаза, спрашивает придурок.

С размаху ударяю его по роже, откровенно наслаждаясь хрустом костей или зубов. Он стонет от боли, и я встряхиваю его.

– Учти, долго цацкаться с тобой я не собираюсь. – предупреждаю единожды. – Где Лада?

– Так это ты её новый трахарь? – ухмыляется он разбитыми губами. – Понятия не имею, где моя шлюхастая жёнушка.

Бью его снова. И снова. И снова. Бью, спрашивая одно и то же:

– Где Лада? Что ты с ней сделал, мерзавец?

Несмотря на вполне приличный вид снаружи, парень вскоре кажется мне абсолютным психом. Чем больше и сильнее я бью его, тем громче он ржёт, сильнее выводя меня из себя. Я уверен, произошло непоправимое. И это сводит меня с ума.

Колька буквально сшибает меня с Алексея.

– Глеб, ты сбрендил?! – окуная меня головой в снег, говорит друг. – Все руки уже разбил. Давай-ка я тебя сменю!..

Постепенно к нам подтягиваются все парни. Колян нависает над мужем Лады и тихо цедит сквозь зубы:

– Без обид, мужик. Нас много, ты один. Мы можем пытать тебя часами, а потом прихороним там, куда не ступает нога человека. Тебя же никогда не найдут, дурень! Это наша вотчина, даже ежели запрос на поиски получим, оформим в лучшем виде. Либо ты можешь помочь моему другу найти девушку и будешь жить. Решайся, это хорошая сделка. Я таких, как ты, как облупленных знаю: тебе ведь собственная шкура куда дороже какой-то бабы, да?

– Да не знаю я, где она. – поворачивая голову набок, сплёвывает он кровь.

Ощущая новый прилив ярости, я снова бросаюсь в его сторону, но парни удерживают меня.

– Правда не знаю, – говорит муж Лады. – Думал, в дом забежала. Выкурить хотел. Ждал, пока крыша не обвалилась, а она так и не вышла. Видно, не в дом побежала, а в лесу затаилась, вот и упустил я её. Искал потом, но так и не нашёл. Увидел фонарик и начал отходить, прячась за деревьями, пока этот меня не свалил.

– Что за дом? – спрашиваю я.

– Не знаю, хижина какая-то в лесу. Рядом сооружение ещё из брёвен, вроде башни, – отвечает мужчина.

– Это старая противопожарная станция с каланчой, – говорит мне Ванька. – На моём участке, сто раз мимо проходил. Раньше вахтовики в сезон лесных пожаров приезжали, там жили. Я у Аркадьича спрашивал.

– Дорогу найдёшь? Проверить нужно. – бросаю самому молодому спасателю отряда.

– Да, идёмте.

– Глеб, да нет там её, – хватает меня за рукав Николай. – Он же сказал…

– А ещё он столкнул Ладу со скалы, и она чудом выжила, – отмахиваюсь я. – С него станется живьём её спалить, а потом заливать байки, что она в лесу потерялась. Я должен проверить, Коль. Если её там нет, будем искать дальше.

– Ладно, – соглашается тот, быстро пиная москвича. – С этим что делать?

– Пара человек, думаю, управится, чтобы оттащить его в штаб, я вернусь и вызову полицию. А остальных всё же вынужден просить пойти со мной.

– Да, конечно, Глеб. Это как раз не обсуждается, – качает головой приятель и отдаёт распоряжения: – Саня, Костян, вы товарища к Аркадьичу ведите, глаз не спускайте, попытается уйти, вырубайте нахер. Остальные с нами. Пойдём дальше зазнобу давыдовскую искать, а то жрать самим придётся готовить.

Его шутливый тон немного разряжает обстановку, но не для меня.

В голове набатом звучат слова Алексея: “Ждал, пока крыша не обвалилась…”, и я не представляю, как буду жить дальше, если опоздал.

***

Весь недолгий путь, следуя за Ванькой, я пропускаю все разговоры коллег. Мысли путаются от осязаемого, такого реального страха потери. Неожиданно Бимо, идущий рядом с моей ногой, напрягается и вытягивается, начинает вырываться. А в следующее мгновение я вижу среди деревьев зарево пожара и кидаюсь туда со всех ног.

Если совсем недавно на этой лесной полянке и стоял дом, то теперь от него осталось одно лишь напоминание. Крыши и стены повалились, образуя бесноватое пламя, взмывающее практически до небес, почти до самых верхушек елей и сосен, выжигая снег и всю растительность под ним вокруг себя.

Непослушными руками привязываю сопротивляющегося пса подальше от огнища и подхожу ближе, пока жар пламени не становится невыносимым. Внимательно изучаю две пары следов к избе. И лишь одну – обратно. Изучаю весь периметр, все возможные отходы к лесу. Ничего…

Горечь дыма перемешивается с горечью внутри. Если Лада в этом доме… Шансов нет. Ни единого.

Я падаю на колени, не обращая внимания на жидкую кашицу грязи вперемешку с золой. Вспоминается почему-то не Лада. Вспоминаются Аня и девочки. Я не смог их спасти, вот и Ладу не уберёг. Не имел права на это счастье, вот Бог или кто-то другой забрал её у меня. В назидание. В качестве немого укора за прожитую зря жизнь. За загубленные жизни. За то, что я никогда не любил жену, как должен был. Как любил Ладу.

Где-то за спиной воет Бимо, кто-то кричит. Но боль оглушает. Я немею, впадаю в оцепенение, мечтая лишь об одном – сдохнуть, чтобы не чувствовать этой боли. Чтобы не жить с осознанием, что встреча с Ладой не была наградой. Что с самого начала я был прав: судьба не оставляет вторых шансов.

Мужики начинают забрасывать пламя снегом. “Это бесполезно,” – хочу сказать я, но губы не слушаются. До меня даже не сразу доходит, зачем они делают это. Они не пытаются спасти Ладу. Они останавливают огонь, чтобы он не перекинулся на деревья.

Проходит несколько минут или несколько часов, прежде чем передо мной остаётся лишь дотлевающие обгоревшие брёвна и доски. Я взираю на абсолютно бессмысленные действия: спасатели отряда зачем-то слаженно разгребают завал.

Я не могу заставить себя подняться. Не могу им помочь, потому что сам вид пепелища снова и снова возвращает меня сразу в две реальности, в прошлое, когда в пожаре погибла моя семья, и настоящее, этот огонь, забравший у меня Ладу.

Тогда я так и не смог вернуться к работе в пожспасе. Помню, как приступил к работе спустя несколько недель после гибели семьи, но так и не смог войти внутрь горящего дома. Смотрел на огонь, слышал детские крики изнутри, но застыл, видя перед глазами лишь мёртвых Аню, Алю и Яну, и всё думал: кричали ли мои девочки, успели ли испугаться или ушли тихо стараниями своей матери?

Вернувшись тогда со смены, где на счастье никто не пострадал благодаря работе моей бригады, мне предложили отпуск. Я пил беспробудно, уволился со службы, заблудился в своём горе. Проклинал Ладу, виня её во всех бедах. Так продолжалось, пока мать не слегла. Только это и привело в чувства. В заботах о матери после инсульта на стакан не оставалось времени. Я продал свою квартиру и перебрался к матери. Она протянула около двух лет. Похоронив её рядом со своей семьёй, я собрал вещи и попросился в Алтайский псо в надежде, что горы меня исцелят.

Но исцелила меня Лада. Именно её появление вернуло меня к жизни. Именно рядом с ней я начал снова дышать, чувствовать, любить, снова испытал желание жить. А теперь её больше нет.

Я медленно поднимаюсь, отвязываю Бимо. Дома у меня имеется запас огненного пойла, как раз на этот случай. И теперь он точно наступил.