– Ты же моя сестра, – мы замолчали, передавая друг другу бутылку и сигарету. Почти как в старые добрые, когда приходилось прятаться от нянек, чтобы изрядно набраться или покурить. Наверное, нас с братом можно было назвать теми самыми богатенькими ребятами, которым пофиг на всех остальных, избалованные, наглые, попробовавшие почти все из-за доступности и дозволенности. Это могло быть правдой, но не было. Может быть, только наполовину. Но мы привыкли заступаться друг за друга. По крайней мере, я и Матиас. Сестра никогда не стремилась оказаться в мире беззакония и безбожия.

– Ты совсем не рада, что вернулась? – спросил брат, выпуская в потолок дым, витиеватыми узорами растворяющимся на белом полотне. Я усмехнулась, забирая у него сигарету. Рада ли я?

– Не знаю, – призналась я, – не думаешь, что у этого какой-то особый подтекст?

– Разве не сама захотела?

– Учеба закончилась, – я пожала плечами, меняя сигарету на бутылку виски, – отец сказал, что я нужна ему здесь.

– Думаешь, что-то назревает?

– Вряд ли ему понадобился бухгалтер под рукой, когда на хвосте полиция, а за забором война с двумя семьями.

– Спрятать информацию?

– Проще в Канаде, – мотнула головой я, задумываясь о таком скором возвращении. И правда, смысл? И отцу, и всему бизнесу было бы проще, если бы я осталась в Канаде, где никто не знал, кто я. Там же и легче убрать меня, вместе со всеми знаниями. Это было слишком.

– Мне тоже ничего не известно, я думал, что ты по нам соскучилась, – усмехнулся брат, глянув на меня с легкой улыбкой.

– Не дождешься, медведь, – я потрепала его по светлым волосам, все-таки понимая, что брата мне там не хватало, его шуток, задорной улыбки, небывалой серьезности, когда это требовалось. Пожалуй, если бы и нужно было подорвать кого-то из семьи Перес, то Матиас бы в этот список точно не вошел.

– Я безмерно рад, что у нас такие теплые отношения, Луиза, – ядовито проговорил Матиас, затем еще раз глянул на меня, – Пора спать, – и, поднявшись, вышел из комнаты, оставляя за собой полную тишину. Я достала из кармана брюк пачку сигарет, закурила, пытаясь уложить события одного дня в голове. Вот я и вернулась из скучной, предсказуемой жизни в давно забытое безумие. И, признаться, иногда мне не хватало этого сумасшествия, будто это уже давно было частью моей сущности. Той ее темной стороны, что скрывалась за семью замками. Той, что жаждала крови и пепла, упивалась властью, с радостью пила лучший виски и курила прямо в комнате с белоснежным ковром, не заботясь о том, что искры могли испортить мягкую поверхность. Мы все уже давно прогнили. Эта испорченность текла по венам вместо крови, насыщала легкие вместо кислорода. И я удивлена, что первым словом всех трех детей семьи Перес было не «дерьмо».

Единственной подругой, которая у меня была, можно назвать водителя по имени Генри. И то «подругой» он оказался неважной, разговаривал мало, сплетни не пускал, кофе на миндальном молоке не пил. С добавлением виски, кстати, тоже. Только молча таскал пакеты, которые я набивала почти в каждом бутике, щедро раскидываясь деньгами отца. Зато Генри выглядел так, будто сошел с обложки какого-нибудь журнала: черные волосы, переливающиеся на свете солнца, бронзовая кожа, широкие плечи, карие глаза, пухлые губы и прямой, красивый нос. И к тому же у Генри присутствовала куча других преимуществ. Например, заднее сидение в машине, где вполне удобно можно было поместиться вдвоем в поиске быстрого удовольствия и удовлетворения своих потребностей. В прошлом. Сейчас Генри был женат. Что немного усложняло задачу быстро и без последствий забыться на несколько минут. Но с другой стороны облегчало жизнь, не оставляя времени на бессмысленные разговоры. Так что целое утро Генри мрачной тенью следовал за спиной, изредка шурша пакетами. Не скажу, что это не доставляло мне удовольствия.

Сейчас я снова смотрела на промелькивающую за окном машины Испанию. И в этот момент она казалась более привлекательной, чем вчера. Даже компания бывшего любовника была в сотни раз приятнее компании отца. Наверное, это многое говорило о семейных отношениях.

Я открыла окно, намереваясь закурить, но успела только сунуть сигарету между губ, которая буквально выпала из губ, улетев куда-то вниз. Только не это.

Машину окружило несколько черных внедорожников. Паника мгновенно разлилась по телу, заставляя тупо пялиться на Генри в поиске ощущения безопасности.

Скажи, что все будет хорошо. Скажи это!

Но мужчина молчал, а я чувствовала, как паника заставляла ладони дрожать. Мы здесь совсем одни. И нам вряд ли кто-то сможет помочь.

Генри достал пистолет, попутно набирая номер главы охраны отца.

Из автомобилей почти сразу появилось несколько человек с оружием и в масках. Дело полная дрянь.

Дверь с моей стороны открылась. Фигура в маске нависла надо мной, воображение почему-то дорисовывало ехидную усмешку на его губах, которая, казалось, виднелась даже сквозь черную ткань.

– Твою мать, – я пнула мужчину куда-то в грудь, захлопывая дверь и отодвигаясь в противоположный угол сидения. На выборе «бей или беги», обычно я выбирала «бей».

– Не рыпайся, – Генри в полной собранности и бешенстве развернулся в мою сторону. И в этот момент раздался звук выстрела, на несколько секунд оглушив и заставив потеряться в пространстве. Пуля пробила лобовое стекло, войдя ровно в голову водителя, окрашивая все вокруг мелкими брызгами крови. Глаза Генри раскрылись в удивлении, изо рта вылетел невнятный хрип, а я просто смотрела на то, как его веки медленно опускались, а тело плавно накренялось вперед. Словно в замедленной съемке, за которой я наблюдала со стороны.

Будто под толщей воды я услышала звук открывающейся двери, но сознание вернулось слишком поздно. На голову опустился мешок, скрывая все краски эмоций и покрывая тело связывающим чувством страха. Так и хотелось орать о том, что я была права. Мать его, я так и знала, что рано или поздно меня прикончат.

– Генри! – крикнула я, почти сразу же ощутив сильную хватку на локте. В ответ прозвучало лишь молчание, пробирающее липким холодом и страхом в волосы на затылке.

– Вот мы и встретились, птичка, – вкрадчивый голос раздался прямо около уха, и если бы сейчас на мне не было мешка, то горячее дыхание точно бы коснулось шеи.

– Иди к черту, – голос больше походил на змеиное шипение, так и хотелось плюнуть ядом им в лицо, смотреть на то, как эти люди корчатся от боли за то, что вообще посмели прикоснуться ко мне. Кто-то усмехнулся, а потом меня просто запихнули в машину, словно товар. Впрочем, именно им я сейчас и была.

Луиза Перес – старшая дочь Фелипе Перес, ей двадцать два года, и всего день назад она вернулась из Канады, где училась в магистратуре на экономическом факультете. Похвально. В любой семье всегда должен быть свой врач, юрист и бухгалтер. На все случаи жизни, так сказать. Интересно, кто из остальных его детей врач, а кто юрист? Сын Матиас в свои восемнадцать еще не получил образования, о младшей дочери Марии неизвестно ничего. Фелипе самый старший глава из всех существующих в городе семей. Удивительно, что он до сих пор не передал власть сыну. Хотя, судя по возрасту и коротком досье от Дэна, все было предельно ясно. Мальчик еще маленький. А вряд ли бы такой человек, как Перес, доверил Луизе что-то кроме счетов. И дело не в том, как я относился к женщинам или смотрел на мир. И с моей стороны было не то, чтобы смело, а очень смело забирать ее. Но я все же сделал это.

Луиза Перес сидела в нескольких сантиметрах от меня, буквально проедая легкие стойким и сладким парфюмом. Не сказать, что он был неприятным, скорее, очень приторным, и в закрытой машине чувствовался очень сильно.

Девушка даже не дрожала, она замерла, будто статуя, словно все ее чувства и страх выключили. Руки сцеплены в замок на животе, причем пальцы одной ладони медленно, едва заметно, но с напором трут тыльную сторону другой, спина неестественно прямая. Она буквально не позволяла себе бояться. Или такое было для нее не ново?