Почти сентябрь. Я и забыла, что здесь в это время года так жарко. Просто невыносимо и ужасно, как в аду, в который нас так заботливо ведет папочка. Господи, как же мне было хорошо жить там, где никто не знал ни меня, ни моего имени, ни положения. Просто Луиза Перес, приехавшая откуда-то из глубинки Испании и едва разговаривающая на английском. Там было просто. Не нужно слушаться отца, брата, который на четыре года младше, а по положению оказался старше. Не нужно бояться за то, что в любой момент вражда с другими семьями выйдет за рамки, и кто-то отправится на тот свет, как… мама. Я не должна бояться смерти, я с рождения ее вижу, мы все когда-то туда уйдем, но от мыслей, что при очередных разборках пулю может поймать Мария, Матиас или даже отец, вызывала во мне страх. Животный и первобытный. Такой, от которого сжималось все внутри, словно я девочка со стороны. А все совсем наоборот. Правда, убивать не приходилось. Зачем, если за тобой почти везде следует охрана.

Дом отца, а если точнее, наш семейный дом, находился почти на самой горе, открывая вид на прогнивший город и море. Я любила и ненавидела это место одновременно. С одной стороны, мама растила нас здесь, тут появилась наша семья. А с другой, гости в лице неприятных особ далеких от закона, поставки, разборки.

Страшно прятаться в потайных проходах, пока к дому колонной съезжаются огромные машины, напичканные оружием. Впрочем, даже к этому привыкаешь, а потом постоянно держишь в бардачке пистолет. И запасной в дамской сумочке. Но мне пока что ни разу не пригодились. Хотелось бы верить, что так и останется.

Оптимизм явно меня погубит, учитывая то, как напряглись отношения с другими семьями в последнее время. Матиас и отец пытаются договориться, но прошлая попытка закончилась тем, что Перес остались без крупного клиента. И отец еще не брался за месть. Не вовремя я вернулась. Не особо хочется подставляться под пули из-за того, что у семьи Гонсалес поехала крыша после ухода главного.

Пальмы, растущие по периметру участка, отчего-то стали раздражать, как и оранжевая, почти рыжая, отделка дома с его белыми балкончиками, колоннами и красной крышей. Я хотела вернуться в холод, туда, где росли сосны, где воздух пах прохладой, а не норовил задушить, как здесь. Но вместо того, чтобы сесть обратно в ярко-красный любимый кабриолет и уехать на другой конец страны, я уверенно переставляла ноги, слушая, как из-за каждого моего шага хрустит гравий.

На пороге дома меня уже ждал Матиас, подперев одну из колонн плечом. Брат смотрел на то, как я приближаюсь, щурясь из-за палящего солнца. За те полгода, что меня не было он почти ни капли не изменился – все те же светлые, как у младшей сестры, волосы, слегка завивающиеся на концах, темно-зеленые глаза, рост почти под два метра и широкие плечи, которые он обычно не скрывал под немного свободными пуловерами. Они были так сильно похожи на маму, что почти каждый раз вызывали тупую боль под ребрами. Мне же досталась внешность отца, полностью противоположная им – темные волосы, немного смуглая кожа, широкие брови, аккуратный нос и небольшой рост, единственное, что было в нас одинакового – глаза и фамилия.

Брат выглядел еще хуже, чем вчера – залегшие под глазами тени, взъерошенные волосы, мятая одежда, вызывающая только один вопрос «как отец вообще выпустил его из дома в этом». Почти каждую секунду Матиас зевал, выдавая сонливость. На какую-то долю секунды мне стало его даже жаль. Непростые времени требовали непростых решений, и это целиком и полностью ложилось на плечи брата и отца. Мы с сестрой были удалены от этих дел, если можно так сказать. На мне висела вся черная бухгалтерия. А на сестре… ничего. Отец и близко не подпускал ее к нашему миру, правда, она и не желала подходить. Скорее всего, для нее мы пропащие, те, кого приходится называть семьей.

– Выглядишь паршиво, – проговорил брат, когда я поднялась по ступенькам дома.

– Говори это почаще, когда смотришь в зеркало, – ответила я, тут же угодив к Матиасу в объятия. Этим и были примечательны наши отношения – как бы мы ни ненавидели друг друга, как бы ни задевали, мы не делали этого всерьез. А если и случались крупные ссоры, то рано или поздно мирились, потому что наша сила заключалась в нашей семье. Мы не могли позволить размолвкам отодвинуть нас друг от друга. И не могли позволить внешним разборкам с другими проникнуть внутрь.

– Я скучал по тебе, язва, – прошептал Матиас мне в макушку.

– Я тоже скучала, великан, – да, то, чего мне искренне не хватало в Канаде, так это брата. Матиас – моя поддержка и опора, хоть и младше на четыре года. Но я точно знала, что благодаря его авторитету я до сих пор жива со своей привычкой постоянно лезть куда не просят.

– Отец совсем тебя не щадит?

– Проблемы с казино, – туманно отозвался он, выпуская меня из объятий. Матиас открыл дверь дома, пропуская меня вперед. – Все никак не можем решить вопрос с Тайфуном.

– Снова сто листов требований? – поинтересовалась я, входя в просторный холл коридора, от которого в разные стороны шли небольшие коридорчики – налево большая гостиная, прямо еще пара разветвлений в кабинет, кухню для персонала, лестница в подвал и гостевую уборную, справа широкая лестница, ведущая на второй этаж и столовая. Этот дом выбирала мама, поэтому здесь много света, зеленых растений, живые цветы на небольшом комоде при входе. Это небольшое воспоминание из детства – у мамы всегда были живые цветы в коридоре, гостиной и в спальне. После ее смерти это единственное, что отец оставил, как память о ней.

– Ты же знаешь отца, – ответил брат, заворачивая в гостиную. В ответ я только кивнула, соглашаясь, а внутренне думая о том, что у этого человека кроме основного плана и выгоды есть еще десять, а то и двадцать причин, и учтены все возможные варианты развития событий.

– Смотри какого подкидыша я нашел на крыльце, – произнес Матиас, плюхаясь на диван.

– Не время для шуток, – ответ папы показался мне слишком серьезным, как и тяжелый взгляд, которым он прошелся по нам. Предчувствие чего-то необратимого медленно закрадывалось в душу, заставляя не отрываясь вглядываться в суровые черты лица отца, отросшую за время моего отсутствия бороду и обрамляющие глаза морщинки. – У ребят проблемы в казино, сбор всех. – его слова прозвучали так, будто меня ударили молотком по голове, вышибая сразу и мысли, и вообще разум. Это то, чего я так сильно надеялась не застать.

– Ты тоже едешь, Лу. – я медленно опустилась на диван под испытывающим взглядом отца. Нет, нет, нет. В голове роились сотни вопросов, но вслух я не могла произнести ни одного. И главный из них так и орал «зачем?» Или пора уверовать и молиться о том, чтобы никто из ребят не пострадал?

Хорхе уже стоял около входа в клуб, когда машина, взвизгнув шинами, остановилась. Я глянул на неоновую вывеску, думая, на кой черт отец залез на территорию Перес, открыв бар на одном этаже с их казино. Клиенты все равно были общие, постоянно сновали туда-сюда, только раздражая своим мельтешением. По-настоящему большие деньги они все равно оставляли на столах у Перес, заходя к нам лишь за выпивкой после проигрыша уже на мели.

– Какого черта, Хорхе? – сходу начал я, выйдя из машины, принялся стягивать с себя пиджак, закатал рукава черной рубашки по локоть. Хорхе потупил взгляд, ничего не ответив. – Правильно делаешь, что молчишь. Я доверил тебе всего лишь составление договора с ними, а вы устроили хрен пойми что. Обошлось без стрельбы? – бровь взметнулась вверх, а взгляд уперся в худощавого парня двадцати восьми лет, низковатого роста и копной черных кудрявых волос.

– Пока да.

– Что значит «пока»?

– Пока они просто наставили друг на друга пушки, – пожал плечами он, – Перес приехал. Не один.

– Черт, – слишком много раз слово «черт» сегодня срывалось с моего языка, но ситуацию по-другому описать было нельзя. Я все же надеялся на то, что неприятный инцидент не примет широких масштабов. Не особо хотелось потом привлекать к происходящему еще и ребят из участка. Все-таки для многих я надежда на то, что город в скором времени избавится от картелей в принципе. И так было когда-то. А сейчас остался лишь факт того, что отец резко свалил в «отставку», грея задницу где-то в Майами, все его дела опустились на мои плечи, и с прошлыми благородными целями, которые бы одобрила моя вера, пришлось попрощаться. Так что я поправил брюки, перемещая пистолет за пояс.