— Дома. Вернее, в машине, недалеко от дома. Слушай, я сразу перейду к делу. — Голос звучит странно, нечетко, возможно, потому, что он звонит из машины. — Я слышал, что тебе… пришлось полежать в больнице. Я очень беспокоюсь.

— О! — Меня поражает, что даже такой человек, как Леонард, не живущий в нашем городе, слышал о моем приключении с велосипедом. — Ты не волнуйся. Все было не так страшно, как…

— Дана, я не собираюсь притворяться, что меня это НЕ беспокоит. Вернее будет сказать — я получил настоящий шок. Я ведь понятия не имел, что ты была замужем, тем более… Ну, меня это потрясло.

— Я… прости, я не понимаю? — Разумеется, я прекрасно его слышу, несмотря на статические помехи. Более того, мне кажется, я начинаю понимать, что он пытается сказать. Но мой первый порыв — защититься от этого.

— Ты же не станешь отрицать того факта, что была замужем?

Нет, но в данный момент, как ни стыдно мне признаться, мне очень хочется это отрицать. Не для того, чтобы доказать Марку, что я иду дальше. Скорее, чтобы доказать себя, что жизнь, в которой я никогда не выходила за него замуж, так же вероятна, как и альтернатива.

— Я ничего не собираюсь ни подтверждать, ни отрицать, — говорю я. — Пока ты не зачитаешь мне мои права.

— Ты еще и шутишь на эту тему? Надеюсь, нет!

Нет, я не собираюсь шутить, решаю я. Может быть, Леонарду бы поделом, но Марк заслуживает лучшего.

— Леонард, мы с Марком расстались за много лет до того, как я встретила тебя. И, если честно, я вовсе не считаю, что должна была об этом всем тебе докладывать.

— Не остри, Дана, умоляю тебя. Мне и так нелегко было тебе позвонить.

— Думаю, что это так. Особенно если учесть, что тебе приходится в одной руке держать трубку, а другой рулить.

— Слушай, дело вот в чем. Он ведь умирает от СПИДа?

— Откуда ты вообще?..

— Неважно. Знаю, и все. Самое главное — это полный кошмар!

— Ты мне это говоришь?

— И хотя я очень тебе сочувствую, боюсь, я должен спросить: а как у тебя со здоровьем?

— У меня?.. Леонард, давай говорить открытым текстом. Ты хочешь знать, не подхватила ли я СПИД?

— Да ладно. Ты же светская женщина. Наверняка я не единственный из твоих недавних партнеров, которому пришло в голову этим поинтересоваться. Ведь не зная, когда распался ваш брак, и учитывая, какому риску ты подвергаешься при твоем образе жизни…

— Леонард, немедленно замолчи, слышишь?! Давай я тебя кое о чем спрошу. Неужели ты думаешь, что если бы я подвергалась риску, я не предупредила бы каждого, кому могла угрожать та же опасность?

— Ну, я очень на это надеюсь. С другой стороны…

— С другой стороны, ты недостаточно хорошо меня знаешь, чтобы быть в этом уверенным?

— Дана, да ладно тебе. — И Леонард даже пробует рассмеяться, но смех его по мобильному звучит нервно и визгливо. — Я полагаю, что достаточно хорошо тебя знаю. И верю в то, что ты мне говоришь. Но я счел разумным спросить. Ты же знаешь, я ведь человек женатый.

— Да, я знаю. — Хотя, если честно, я не понимаю, какое это в данном случае имеет значение. Поскольку Леонард перестал спать со своей женой примерно тогда же, когда я перестала спать с Марком. Единственная разница — они продолжали жить вместе. Внезапно оторопь, в которую вогнал меня этот разговор, переходит в раздражение. — Хочешь знать, что еще я о тебе знаю, Леонард? Ты настоящее дерьмо, потому что позвонил мне в такое время и не произнес ни одного сочувственного слова в адрес умирающего человека! Как так вышло, что я раньше не замечала, какое ты дерьмо? — Хотя, разумеется, я знала, что представляет собой Леонард и что представляю собой я — по ассоциации. И единственная разница между нами — я теперь начинаю хотеть измениться.

— Слушай, нет никакого резона разговаривать таким тоном. Ведь у меня есть полное право…

— Разумеется, у тебя есть полное право, Леонард! И не позволяй мне задерживать тебя хотя бы на минуту. Поскольку тебе, вероятно, предстоит сделать то, что Оскар Уайльд назвал множеством сходных звонков в округе. Полагаю, я не единственная твоя подруга по койке вне города, у которой умирает любимый человек и кому у тебя есть шанс потрепать нервы.

Повесив трубку, я долго сижу, не думая абсолютно ни о чем. Пока мне не приходит в голову, что о чем-то я все-таки думаю. Размышляю над альтернативами. Самым серьезным образом.

Во-первых, я могу продолжать жить, как живу. Сидеть в одиночестве, в унынии, рядом с парой костылей, прислоненных к стулу, без всяких планов, кроме моральной подготовки к подобным звонкам, когда слух о болезни Марка достигнет ушей других Женатиков.

Другой вариант: послушаться Марка и наконец все резко поменять. Не когда-нибудь в будущем, когда заживет нога, а прямо сейчас, когда она все еще болит.

Ведь если подумать — чего я жду? Марк может протянуть еще много недель, даже месяцев. В любом случае, он четко заявил, что хочет, чтобы я уехала. О’Райан в любой день может податься на побережье, искать Карен, или, не найдя ее в Лос-Анджелесе, уехать на край земли. Я отказалась от всех тех Женатиков, которые не успели отказаться от меня первыми. И похоронила свою настоящую любовь, как звезду, слишком далекую даже для того, чтобы фигурировать в моем гороскопе. Даже мое будущее в качестве литературного негра сейчас под угрозой, потому что я виновна в смертном грехе — я показала, что мне не безразлично, что происходит, пусть хоть самую малость.

Когда я излагаю все это самой себе, то понимаю: есть все показания к тому, чтобы уехать, и никаких — чтобы остаться. И все же, куда мне ехать? По какой дороге?

Это длинная извилистая дорога, которая ведет к дверям квартиры Джерри. И на другом конце меня ждет… Ну, возможно, не то чтобы ждет. И все же: столько времени спустя я готова поспорить, что есть одна вещь, о которой у нас с Мерфи общее мнение: теперь моя очередь вернуться, и неважно, позвали меня или нет.

Это будет нечто, согласны? Сжечь все мои сомнения, сожаления, ошибки и мосты! Все — в один короткий опьяняющий момент. А потом я давлю на газ и смахиваю слезу.

Даже когда я начинаю подниматься вверх по узкой лестнице Португальской академии вождения Луиса да Сильва, я, как это ни парадоксально, ощущаю, что спускаюсь вниз, прямо на дно огромной бочки. Наверное, это имели в виду все инструкторы школ вождения, которые на данный момент отказали мне.

— Попытайтесь обратиться к да Сильва, — говорили они, и мужчины и женщины, — Луис берет почти всех.

Как выяснилось, действительно почти.

— Конешно, конешно, — сразу же соглашается Луис, когда я и мои костыли добираемся до офиса, выглядящего временным и расположенного над бакалейной лавкой. — Я вас учить, как вы пожелать. Конечно, афтоматичная трансмиссия или палка в пол на четыре сторона. Как вы пожелать, так я и учить.

Пока все выглядит идеально.

— Если у меня есть выбор, я предпочитаю стандартную трансмиссию. — Я просто сияю. — Я пока еще не купила машину, но я полагаю, что ради экономии бензина и в целях охраны окружающей среды… — Я не успеваю закончить фразу.

— Конешно, конешно, только… Простить… Вас я тогда не учить. — И с этими словами Луис вырывает бланк заявления на английском и португальском из моей руки.

— Ну, тогда ладно. Если вы думаете, что моя травма может представлять проблему, тогда я согласна на автоматическую. А систему ручного переключения передач я всегда смогу изучить позже. — Я вырываю бланк заявления из руки Луиса и решительно пристраиваюсь к его столу, чтобы его заполнить.

— Нет, нет. — Он еще раз вытаскивает листок бумаги из-под моего носа. — Вы, как я сказать, я не учить. Потому что у вас есть этот нога, так? Вся колечена, так?

— Ну да, немного. Я собираюсь еще раз потянуться за бумажкой, потом передумываю. — Именно поэтому сейчас идеальный момент для меня, чтобы научиться водить машину. Потому что я больше не могу ездить на велосипеде, Луис. Я и ходить пока толком не могу, мне даже сесть в общественный транспорт затруднительно. Я что хочу сказать: ведь у каждого есть право как-то передвигаться, верно?