— Джерри… — Я делаю последнюю попытку, перестаю на него нападать и умоляюще касаюсь его руки. — Ты же знаешь, ты сердишься на меня не за то, что я спустила Мерфи с поводка. Не в этом дело. Ты расстроен, потому что я полюбила другого. — Я продолжаю думать даже сейчас, что есть еще способ все повернуть в нужную сторону — если бы я знала, на какую кнопку нажать. Джерри не нужна собака, она и раньше была ему не нужна. Если я сумею каким-то образом минимизировать свои чувства к Карлу, убедительно соврать… Но я никоим образом не могу отказаться от Карла. Даже если бы от этого зависела моя жизнь.

— Извини. — Джерри сбрасывает мою руку со своего рукава, снимает очки и устало трет глаза. — Я не могу больше на эту тему разговаривать. Хочешь — верь, хочешь — нет, но есть предел числу разрывов, которые я способен выдержать за сутки. Даже если я растянул свои расставания на два континента.

— По крайней мере, подожди с отъездом до утра, — умоляю я. — Если хочешь, можешь спать в моем кабинете, или я там лягу, а завтра, когда отдохнешь…

— Нет, я уезжаю сейчас. У меня есть таблетки от сна в бардачке. Пожалуйста, сделай мне одолжение и собери вещи Мерфи.

Мое сердце сжимается не от самого процесса сбора жалких пожиток Мерфи. На меня так действуют сами вещи: игрушка для жевания, облысевший теннисный мяч, щетка, металлическая миска — вот и все скромные приобретения собаки за ее земную жизнь.

Я всегда знала, что, так или иначе, мне придется пройти через сцену расставания с Мерфи. И я горжусь тем, что не разрыдалась, когда складывала его вещички в машину с преувеличенной аккуратностью.

Уже темнеет. Луна пытается сбросить с себя ошметки облаков.

— Я все-таки думаю, что тебе лучше подождать до утра, — повторяю я по меньшей мере в десятый раз. — Слишком большое расстояние, чтобы покрывать его дважды за одни сутки.

— Не беспокойся, — говорит Джерри, — я не попаду в аварию. Я знаю, как много Мерфи для тебя значит.

Я не собираюсь воспринимать эту прощальную издевку, как… как прощальную издевку. Все мои силы направлены на то, чтобы не заплакать. Я знаю, Джерри ненавидит женские слезы даже больше, чем — цитируя его друга Мела — тесные шорты. Больше того, я чувствую, что не имею права расклеиться на глазах у Мерфи. Который сидит на заднем сидении, затуманивая стекло своим дыханием, и вроде бы не догадывается, что происходит нечто неподобающее. Славный старина Мерфи, для него текущий момент — и есть все время вообще. И, возможно, с его точки зрения, мир, в котором он никогда больше меня не увидит, превратится в мир, в котором меня изначально не было.

Однако что касается меня… Я снова стою на грани грядущей потери с осторожностью человека, ступающего на хрупкий лед. Еще раз репетирую эксперимент, который я уже много раз продумывала: тщательно оцениваю, как далеко я рискну отойти от берега, пока лед на озере не начнет трещать и ломаться подо мной.

— Ты бы мне позвонил, когда вы приедете, — прошу я Джерри.

А может, он вообще не позвонит мне — никогда, и уж во всяком случае, не в ближайшие дни. Как это не похоже на ту благовоспитанность, с которой мы умудрились проститься перед его отъездом в Европу! На этот раз почти ничего между нами не осталось, кроме собаки. Мерфи, который никогда не был нужен Джерри, но которого он тем не менее назло мне увозит. Того самого Мерфи, который так раздражал меня поначалу и который вот-вот разобьет мое сердце, близоруко глядя на меня через заднее стекло «хонды» Джерри. Джерри садится в машину, пристегивает ремень безопасности и опускает стекло для прощальной речи.

— Давай не будем друг друга ненавидеть, ладно?

— Я тебя не ненавижу, — вполне правдиво отвечаю я. — Я ненавижу то, что между нами произошло.

— Я тоже, но… А, черт! Давай договоримся, что я тебе позвоню, и пока на этом все оставим.

— Хорошо. Пожалуйста, будь осторожен.

— Обязательно, и… Как это глупо ни звучит, спасибо тебе большое за то, что присматривала за Мерфи. Прощай, Дана.

— Не стоит благодарности. Прощай, Джерри.

Хоть я не могу поклясться, но мне кажется, что я вижу слезы за его очками, когда он поднимает стекло, включает мотор и фары и отъезжает от тротуара. Машина удаляется вдоль по улице, и последнее, что я вижу, это нос Мерфи, прижатый к заднему стеклу и напоминающий плоский черный гриб.

Я стою на улице перед моим домом еще долго после того, как хвостовые огни «хонды» скрываются из вида. Затем осторожно и медленно, как будто боясь, что во мне что-то сломалось, я иду к дому, прислушиваясь к своему состоянию.

Пока вроде ничего. Слабый след паники, пережитой мною в парке, когда Мерфи скрылся из вида, но очень слабый. Смешанный с более знакомым и контролируемым ощущением пустоты, которое я обычно испытываю, наблюдая за отъездом очередного Женатика.

В общем, я благодарю Бога за это чувство замороженности. Что может означать одно из двух: либо лед подо мной провалился и я погрузилась в ледяную воду, либо я просто замерзла, стоя в холодную осеннюю ночь в одном тонком свитере и джинсах.

Я взбираюсь по ступенькам крыльца, захожу в дом и начинаю бродить из комнаты в комнату, зажигая везде свет, чтобы доказать себе, что квартира и в самом деле пуста. Когда я вхожу в спальню, то вижу, что огонек на автоответчике все еще дружелюбно подмигивает, как маяк, предлагающий мне впереди тихую гавань.

Но у меня все еще не хватает энтузиазма, чтобы прослушать запись. Даже если это послание от Карла, который жаждет заверить меня в своей страсти. Причем ему блаженно невдомек, что неотразимость его страсти только что заставила меня отказаться от эмоциональной валюты куда большей номинальной стоимости.

Я мрачно тащусь в кухню. Там, при свете лампы дневного света, обнаруживаю миску для воды Мерфи, которую забыла в спешке отъезда. На пластиковом крае остались следы зубов Мерфи. Он брал ее в зубы и нес ко мне, если в ней не оказывалось воды, чтобы я…

Почему-то вид этой обгрызенной миски добил меня. Я рухнула на кухонный пол, схватила миску и крепко прижала ее к груди. Вода полилась через край на мой свитер и джинсы.

Наконец-то я реву. Не от радости, как я плакала, когда Мерфи вернулся ко мне в парке по своей собственной воле. Но от горя, потому что я поняла — слишком поздно — что это будет значить для меня, если он не вернется.

— Извини меня, — высказывается Мел, обнаружив, что я вернулся, — поправь меня, если я ошибаюсь, но разве у тебя не было реального шанса избавиться от этого мохнатого урода раз и навсегда?

— Я не хочу об этом говорить, — заявляет Джерри.

— Я что хочу сказать, если Дана действительно хочет оставить его у себя, то, черт возьми, какая разница, что она «параллельно» не хочет тебя? Нет, правда, какое тебе до этого дело? Раз в итоге она остается с собакой, а ты дома, свободный, как ветер?

— Ты что, глухой, Арлен? Я не хочу об этом говорить!

— Разве что тут припутывается своего рода мщение. Например, ты по какой-то идиотской причине думаешь, что наказываешь ее, забрав у нее собаку?

— Ты что, английского языка не понимаешь?! — возмущается Джерри.

— Или… а как насчет вот такой мысли? Пожалуй, она ближе к сути! Тебе был предложен выбор: с одной стороны — полная свобода, с другой — вечное иго. К сожалению, ты оказываешься козлом, который по одному тебе ведомой причине стремится к сделанным на заказ цепям. Учти, и козел делает при этом вид, что упирается. Но все равно протягивает руки, чтобы на него надели наручники. Точно, именно это здесь и происходит! Но все равно, должен сказать, я тебя не понимаю.

— Я и сам себя не понимаю, — признается Джерри, тяжело вздыхая.

Тут уж нас трое. Поскольку я, в основном, вроде бы сделал тот же выбор, что и Джерри, и по тем же одинаково таинственным мотивам. Ведь мог же я там, в парке, выбирать: убежать куда глаза глядят или вернуться по команде. И что я выбрал? Вы ведь помните, я уверен, и я тоже помню.