— Но я люблю тебя, Джерри. — Произнесенные вслух слова звучат убедительно. Настолько убедительно, что я решаюсь разнообразить их, чтобы просто послушать, как они звучат. — Я всегда тебя любила. — И я с огромным облегчением слышу, что и эти слова звучат убедительно, насколько же они близки к правде, значения не имеет.

— Да? — В голосе Джерри все еще чувствуется сомнение, но он, по крайней мере, задумывается над моими словами. Он смотрит на меня с выражением, которое я запомнила еще с нашей первой встречи — немигающим взглядом интервьюера.

— И что именно во мне ты любишь? Хотелось бы услышать.

О господи! Он немного сбил меня с панталыку, поэтому я глубоко вздыхаю и готовлюсь к ответу. Что мне нравится в Джерри? Вопрос гудит у меня в мозгу, крутится и так, и эдак, как муха, попавшая с пустую банку. Я вдруг снова превращаюсь в студентку, завалившую диктант, к которому мне не хватило ума подготовиться. Перечислите все причины, по которым вы любите Джерри Гласса, где нужно, приведите примеры. Не забудьте сравнить свои чувства к Джерри Глассу с чувствами, которые вызывали в вас другие мужчины, — до встречи с ним и после…

Милостивый Боже, молча умоляю я, ну почему, почему я не занималась как следует? Ведь могла же попросить записи у кого-нибудь из класса или пойти в библиотеку…

— Ну? — торопит меня Джерри после некоторой паузы. — Разве так трудно дать ответ? — Между тем я заметила, что он внезапно расслабился, более того, ему явно полегчало. Как будто в последний момент удалось избежать опасности.

— Разумеется, это тяжело! Никто не может запросто ответить на такой вопрос. Мне бы и в голову не пришло спросить, за что ты меня любишь.

— А я могу сказать, — твердо отвечает он. — Если ты вздумаешь меня об этом спросить, я смогу абсолютно точно, не задумываясь ни на секунду, перечислить, что мне в тебе нравится.

— Ну да, — киваю я. — Но ведь это не потому, что ты должен так ко мне относиться?

Джерри смотрит в упор на меня уже без всякой душевной легкости. Смотрит прямо в сердце опасности.

— Нет, — отвечает он, — я не должен, но я так чувствую.

Единственным ответом на эти слова был бы крепкий-крепкий поцелуй. Я обвиваю одной рукой его шею — худую, с завитками темных волос, мальчишескую и уязвимую.

— Давай не будем друг друга ни о чем спрашивать, — выдыхаю я. — Давай будем просто продолжать так чувствовать. — И я целую его.

Несмотря на трогательность момента, я не могу удержаться и украдкой взглядываю в окно. Покончив с газонокосилкой и большинством деревьев, Мерфи пробует на зуб конец пожарной лестницы. Делает он это не слишком уверенно, так как съедобной она не выглядит. Что дальше? Бетонный фундамент сарая?

— Джерри… — Я немного поворачиваюсь в его объятиях.

— Что случилось?

— Насчет Марты…

— Я думал, мы договорились. — Джерри нежно, но крепко берет меня за плечо. — Больше никаких вопросов. Пока. Мы потом все обговорим, обещаю.

Он действительно собирается это сделать? Трудно сказать, слишком затуманен его взгляд. Еще труднее мне оценить свои предпочтения и приоритеты в ситуации, которая стремительно переходит из статичной и стабильной на четвертую скорость. Почему у нас с Джерри так получается: каждый раз, когда мы решаем влюбиться друг в друга, все должно происходить со скоростью света?

— Вот что я скажу, — говорю я довольно бодро. — Все немного запуталось. Я бы прогулялась, чтобы в голове прояснилось, и что-то мне подсказывает, что Мерфи тоже бы не возражал.

Надо признать, мы с Джерри на дорожке в парке представляем собой забавную пару. Да еще с лопоухим псом. Картинка идеальной домашней гармонии, изредка нарушаемая опасной тенденцией Мерфи сорваться с поводка и вволю пробежаться. Мне трудно винить его за это, поскольку в парке полным-полно детей и собак, которые свободно бегают и всячески веселятся. Поскольку мне был доверен поводок, я чувствую себя вправе задать вопрос:

— Джерри, почему бы не отпустить его на минутку? Ты только взгляни, ему ведь до смерти хочется завести новых друзей.

Джерри останавливается и смотрит на меня так, будто я предложила сбросить Мерфи с вертолета, чтобы определить, умеет ли он летать.

— Правило номер один, Дана. Ты не должна никогда, слышишь, никогда спускать его с поводка вне дома! Я категорически на этом настаиваю.

Ладно, это правило номер один. И все же, в сгущающихся сумерках все другие собаки в парке весело бегают и играют, напоминая детей, которые стремятся получше нагуляться перед ужином.

— Я серьезно, — зловеще добавляет Джерри. — Ты представления не имеешь, какой ошибкой будет спустить Мерфи с поводка.

— Я понимаю, — уверяю я его. — Хотя я ничего не понимаю. То нежное, уязвимое лицо, которое Джерри показал мне всего несколько минут назад в кухне, стало жестким и холодным. И пока я стараюсь справиться с Мерфи, я не могу не думать: «Какой смысл? Какой смысл быть собакой, если ты никогда не можешь побегать?»

Эта мысль явно бунтарская и совсем не согласуется с моим безразличным отношением к собаке. И вдруг Мерфи каким-то чудом улавливает эту мысль. Или просто пользуется моментом, когда мое внимание ослабевает, дергает и вырывает поводок из моей руки. Так или иначе, но это происходит, и вот он уже летит по парку, а поводок развевается за ним, как пресловутый шарф Айседоры Дункан.

— Мерфи! — Джерри задерживается только для того, чтобы испепелить меня возмущенным взглядом. — Я же говорил, чтобы ты его не отпускала! — И бросается вслед за собакой, успевшей убежать уже довольно далеко.

Я присоединяюсь к погоне, но, странно, без особого энтузиазма. Бегуны, няньки, работники парка, дети, даже белки, кажется, смотрят на меня откуда-то издалека, подобно застывшим зрителям, выстроившимся вдоль дорожки в Эскоте во время забега и рассматривающим мчащихся мимо победителей и проигравших с одинаковым равнодушием. Когда я свернула за угол клуба, они все исчезли из поля моего зрения, превратившись в неясные точки на пуантиллистском пейзаже.

Мерфи, кстати, тоже уже превратился в точку, но более четкую — маленький черно-белый мячик, мечущийся в разных направлениях по зеленой траве. Издалека я наблюдаю с беспомощным ужасом, как эта далекая точка прыгает — игриво, вне сомнения — на ребенка и срывает с его головы шапочку. Затем, с шапочкой в пасти, изображает из себя клоуна на потеху собравшимся зрителям.

Джерри нигде не видно, во всяком случае, мне. Тем временем я усердно пыхчу, пытаясь догнать черно-белого клоуна. Который, как я ни стараюсь, продолжает оставаться на том же ужасно далеком от меня расстоянии. Он уже бросил шапочку и устремился к детской площадке. Где он каким-то странным образом умудрился опутать поводком маленького ребенка и вместе с ним, одной кучей, скатиться с деревянной горки.

Сгорбившись и хватая ртом воздух, я даже боюсь взглянуть на всю эту заваруху впереди. Когда я в следующий раз рискую поднять голову, выясняется, что Мерфи каким-то образом освободил ребенка, к счастью, целого и невредимого, и снова рванул вперед. Теперь я разглядела преследующего его Джерри. Мне, остановившейся на краю дорожки, кажется, что прошло уже несколько часов с того момента, когда Мерфи начал свой зигзагообразный тур по парку.

Затем я разглядела его в процессе знакомства с другими собаками. Которые посмотрели на него внимательно и затем сразу, все скопом, решили присоединиться к нему в его сумасшедшем виде спорта. Как будто сидели в оковах бесчисленные столетия, ожидая подобного мессию, который бы возник среди них и взял под личную ответственность дело их освобождения.

Тем временем Джерри быстро приближается и исхитряется прижать Мерфи к загородке теннисного корта. Затем он подтягивает его за поводок, как большую рыбину, к вящему удовольствию все увеличивающейся толпы зевак.

Я же, как последняя трусиха, все еще держусь в сторонке и стараюсь не обращать внимания на замечания зрителей, как насмешливые, так и раздраженные. И когда Джерри, слишком уставший и слишком злой, чтобы разговаривать со мной, выходит из парка, волоча за собой Мерфи, я просто иду следом за ним на почтительном расстоянии.