— Разве что есть что-то, чего ты мне не говоришь? Мне кажется, нужно сказать. Зачем тогда старые друзья-женщины в других городах, как не затем, чтобы поплакаться им в жилетку, чтобы они могли оказаться in loco sororis, все выслушать и не судить строго?
— In loco sororis? Это что, настоящая латынь?
— Джерри, дело в том, что у тебя не должно быть от меня секретов.
Хотя, может, и должны быть. Потому что мне не нравится складка у его губ, когда он пьет чай.
— У меня их и нет, — говорит он все еще без особой уверенности. — Но это, понимаешь, нелегко. Встретиться лицом к лицу впервые за несколько месяцев… И к тому же я еще навязываю тебе свою собаку, а завтра утром уже уезжаю.
Мерфи, чувствую я, не глядя в окно, уже отломал ветку сирени и бросил ее лежать на земле, подобно грубо сломанной руке.
Теперь он принимается за ветки потоньше, за пальцы, так сказать. Думаете, мне легко на это смотреть? Какие тут шутки! Мой дворик уничтожается! А Джерри в это время изливает на меня свою безмерную благодарность, между делом стараясь не сказать мне что-нибудь приятное.
— Джерри… ты с кем-нибудь встречаешься?
Еще одна гримаса.
— Ну, ты же знаешь, я встречаюсь с… людьми. Как и ты, верно?
— Забудь про меня. Ты конкретно с кем-нибудь встречаешься?
— Ну, в последнее время я часто встречаюсь с одной женщиной, ее зовут Марта. Она дантист. Из Норвегии.
— А! — Надеюсь, что этим коротким звуком я не выдаю ничего из того, что почувствовала, услышав эти новости. Тем временем даже через плотно закрытые окна я смутно слышу звук, напоминающий пилу, что может означать только то, что челюсти Мерфи снова в работе. — Это серьезно? С Мартой? — Почему-то мне представляется, что со скандинавской леди-дантистом все может быть только очень серьезно.
— Я не уверен. Пока. Дана, не могли бы мы просто…
— Нет. Пожалуйста. Расскажи мне про Марту. Какая она?
Джерри задумывается, склонив голову, очевидно, пораженный безмерной оригинальностью моего вопроса.
— Какая она? Ну, значит, она блондинка. Стройная. Немного холодноватая. Очень аккуратная, разумеется.
Разумеется. Я тайком оглядываю столовую, которая, несмотря на мои усилия, приложенные до приезда Джерри, все еще сохраняет выцветшие обои и комочки пыли по углам.
— А что, — продолжаю я с настойчивостью, достойной лучшего применения, — думает Марта по поводу твоего приезда ко мне?
Джерри смотрит на меня, видимо, пытаясь нащупать правильный курс, каким стоит следовать.
— Ну, она знает, что ты присмотришь за Мерфи в мое отсутствие. Пока я, гм, в отъезде.
— Понятно. — И разве это не так? Я встаю и подхожу к окну, чтобы взглянуть, чем там занимается Мерфи. Зрелище, предстающее перед моими глазами, отрезвит кого угодно. Мерфи растянулся на траве и, обняв обеими передними лапами металлическую ручку косилки, сосредоточенно грызет резиновые насадки на рукоятках.
Хозяин моей квартиры, который заезжает каждое воскресенье, чтобы посмотреть, как в этом сезоне растет трава, обожает эту самую косилку так, как другой мужчина может обожать ребенка. Я в ужасе продолжаю стоять у окна, пытаясь безуспешно представить себе, как я ему расскажу о горькой судьбе, выпавшей на долю его любимицы. Почему собака, которой представлен выбор между только что приобретенными высушенными костями и старыми теннисными мячиками, аппетитно разбросанными по траве, предпочла грызть косилку, работающую на бензине? На мгновение я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу, пытаясь припомнить, чувствовала ли я себя когда-нибудь так погано, как в этот момент.
Марта, норвежская леди-дантист, спокойная, стройная и аккуратная блондинка, знает обо мне всего лишь как о бывшей подружке, не представляющей угрозы, которая согласилась присмотреть за собакой Джерри, пока он не пройдется в танце по всему Иберийскому полуострову, по пути наверняка изменяя нам обеим. То, что Марта сама не предложила Джерри присмотреть за собакой, я отнесла за счет того, что она умнее меня, равно как и блондинистее.
— Дана?.. — Джерри осторожно подходит ко мне сзади. — С Мерфи там все в порядке?
— В полном. Почему нет? — Я поворачиваюсь к нему лицом. — Вскипячу чай, идет?
Не дожидаясь ответа, я хватаю чайник и иду на кухню.
— Дана… — Джерри следует за мной. Он протягивает руку, чтобы заботливо коснуться меня. — Послушай, если я случайно тебя расстроил, ты меня прости. Для меня это все непросто.
— А для меня — просто пикник, слушать о женщине, которая отняла тебя у меня.
Джерри от неожиданности делает шаг назад.
— Ведь ты же сама от меня отказалась! — К выражению удивления на его лице примешивается и другое выражение — замешательства. — А что касается того, кто кого у кого отнял, то должен сказать, как бы смешно это в данных обстоятельствах ни прозвучало, что я до сих пор по тебе скучаю, Дана. Все еще пытаюсь понять, почему у нас с тобой все пошло не так, как мы сначала думали?
Я резко ставлю чайник на конфорку, как судья, который ударом молотка отметает предъявленные показания.
— Да будет тебе. Должна сказать, у тебя все сложилось гладко. Какого черта тебе хотеть начать все с начала со мной?
Новое выражение, на этот раз более осторожное, появляется на его лице.
— Я ничего не говорил о том, чтобы начать все сначала.
— Нет, не говорил. — И все же где-то глубоко внутри я чувствую, как слабо зашевелилась надежда на то, что моему нынешнему бедственному положению придет конец. — Думаю, ты имел в виду, что у нас ничего не может получиться, и мне это не нравится.
— Да ладно, я и этого не говорил. И вообще, что такого ужасного в том, как завершились наши отношения? Смотри, вот я здесь. И мне все еще позволено по тебе скучать, так?
— Не знаю. По-твоему, Марте понравится, что ты будешь по мне скучать? — Я понятия не имела, к чему я веду. Но в этот момент мне, похоже, требовалось услышать прямиком от Джерри, что между нами все еще есть что-то нерушимое. И будь она проклята, эта Марта!
— Не знаю, — осторожно отвечает Джерри, — как в конечном итоге сложатся мои отношения с Мартой. Я даже не могу объяснить, какие у нас взаимоотношения. Просто… ну, дело не столько в том, что я хочу этих отношений, сколько в том, что я чувствую, будто я должен. Ты когда-нибудь что-нибудь подобное ощущала?
Весьма неожиданно и без особой причины я вдруг вспоминаю еще раз ту ночь в гостинице «Арлингтон» и Карла Харта, вкладывающего мои скомканные одежки мне в руки. У вас, дорогуша, как я считаю, есть целых девяносто семь секунд…
— Нет! — с излишним пылом заявляю я. — Я никогда не испытывала такого чувства.
— А, — Джерри добивается своего и кивает.
— Разве что, — быстро поправляюсь я, — в тот первый раз в Нью-Йорке, когда мы с тобой познакомились.
— Со мной? Да брось, ты тормозила прямо со старта.
— Ну и что? Позволь мне сказать тебе как опытному велосипедисту, что это вовсе не означает невозможность продвижения вперед.
— Господи! — Джерри трет то место на переносице, где остался след от дужки очков, таким характерным для него жестом, что мне хочется обнять его и прижать к своему сердцу.
— Джерри, насчет Марты… Разве это хорошо — вступать в отношения потому, что должен?
То, что в данном случае счет в мою пользу, видно по тому, как Джерри продолжает массировать переносицу и упорно избегает встречаться со мной взглядом. Когда он, наконец, начинает говорить, его голос сдавлен эмоциями.
— Дана, пожалуйста. Давай не будем вешать друг другу лапшу на уши во имя ностальгии. Ты же знаешь, что никогда не была в меня влюблена.
Разве я это знаю? В уголках глаз начинают накапливаться слезы, и когда я отрываю кусок бумажного полотенца, чтобы вытереть их таким неэлегантным способом, мне все больше кажется, что я влюблена в Джерри и всегда была влюблена. Не только из-за того, что любить его и быть любимой в ответ значительно облегчило бы мою жизнь. Но это также объяснило бы, что мы с ним делаем у меня на кухне, тогда как с другой стороны стены, в моем дворике, собака Джерри систематически пожирает все, что попадается на ее неизбежном пути к дому.
