— У неё, Полли, — подтвердил я. — И давайте пока закроем эту тему.

Возражать никто не стал. Даже Джонатан Ливингстон ничего не проорал про государя императора. Он летел над машиной, временами вырываясь вперёд и делая круги. Ни о какой опасности не предупреждал. Просто ему, вольной птице, наверное, было не очень приятно сидеть в забитом битком салоне.

Приехали мы вовремя, успели даже к ужину. Правда, по случаю выходного дня, порядок рассадки за столами был нарушен, и курсанты расселись, как им было угодно. Нам пришлось искать свободные места. Соответственно, мы разделились, и я внезапно оказался рядом со Златой.

Она почти доела свою порцию, но, увидев меня, вдруг словно поперхнулась. Замерла и залилась краской.

— Приятного аппетита, — сказал я, усаживаясь. — Как прошёл день, госпожа Львова?

— Превосходно, благодарю вас, — пролепетала Злата.

— У меня тоже насыщенно, — кивнул я и подвинул к себе тарелку.

Эх, сто грамм бы сейчас… Но чего нет — того нет.

Утолив первый голод, я слегка огляделся. Дипломатическая линия, которую император начал проводить этим летом, оказалась усвоена быстро. Граница между чёрными и белыми магами стремительно истончалась. Если в прошлом году курсанты рассаживались в столовой сугубо по цвету магии, то теперь диффузия началась в полный рост. Внезапно оказалось, что многие чёрные и белые чуть ли не тайно дружили с самого детства, а теперь получили возможность спокойно демонстрировать свои отношения.

Великий князь Борис сидел рядом с Агатой и что-то оживлённо ей вешал на уши. Агата мило улыбалась, позволяя ему это невинное развлечение. Впрочем, даже издали чувствовалось, что девушка чувствует себя несколько странно. Теперь-то она уже знала, что Борис — цесаревич. И что он несовершеннолетний — как, кстати, и она сама. А уж ощутить, как его к ней влечёт, можно было даже с закрытыми глазами. Там не то что линии — брёвна вероятностей тянулись.

Столовая постепенно пустела. Мимо меня прошли Борис с Агатой.

— А не прогуляться ли нам немного перед сном, госпожа Львова? — услышал я голос не мальчика, но мужа. — Это весьма полезно для здоровья — пройтись после ужина.

— Давайте, — робко откликнулась Агата.

— Твоя сестра, похоже, обзавелась кавалером, — сказал я Злате.

Вокруг нас образовалось пустое пространство. Собственно, в столовой вообще остались лишь мы, да Воины Света — те, кто пришёл позже всех.

— Ах, ну что вы, — пролепетала Злата. — Это… Его высочество просто пытается проявить вежливость.

Я усмехнулся. Утром мы со Златой вполне неплохо болтали. Причём, она сама ко мне подошла. А теперь стеснялась так, будто я к ней в спальню ввалился и завёл речь о вреде воздержания.

После года, проведённого в магическом мире, я привык к тому, что здесь всегда есть нечто такое, чего ты никогда раньше не видел. Даже больше скажу: нечто такое, чего раньше не видел никто.

Столкнись я с такими близняшками у себя в родном мире — наверное, недоумевал бы до сих пор. А тут мне уже всё сделалось ясно.

Ну, не совсем всё, конечно, нюансов я по-прежнему не догонял. Зато, кажется, понял самое главное.

Сначала — одинаковая хромота близняшек после Игры. Потом — рассказ Бориса о том, как чёрные на Игре будто бы заранее знали все ходы белых. И, наконец, вот это смущение, накатившее на Злату ни к селу ни к городу.

— Его высочество — пятнадцатилетний пацан, — сказал я и, промокнув рот салфеткой, бросил её на поднос. — Он, конечно, вежлив — воспитание обязывает — но что-то мне подсказывает, что к девушкам его влечёт несколько иное чувство.

Злата смотрела на стол, мучительно краснея. Я огляделся. Встал и протянул руку.

— Идём.

— Куда? — посмотрела на меня Злата. Глаза её блестели.

— Поговорим в спокойной обстановке.

Злата покорно взялась за мою руку и встала.

Я, вообще-то, планировал отвести её в сад за корпусами академии. Он так и назывался «академический сад», к огромному ансамблю Царского села не относился. Принадлежал только нам, курсантам.

Зимой в этом саду заливали каток, и в любое время года там можно было прогуляться спокойно — не рискуя нарваться на венценосную особу или императорских придворных. Но выйти в сад мы не успели. Возле самых дверей столовой Злата вдруг прерывисто вдохнула.

— Что слу… — повернулся я к ней.

Закончить вопрос не успел чисто технически. Эта робкая застенчивая девушка бросилась ко мне и прижалась губами к губам.

Целоваться она не умела. Совсем. Что, в общем-то, не удивительно — если они с сестрой всю жизнь прожили в глуши, не зная человеческого общества, где бы им было учиться таким вещам. Не друг на дружке же тренироваться.

Впрочем, я обалдел настолько, что тоже вряд ли произвёл впечатление дон Жуана. Поцелуй вышел детским — нелепым и коротким.

Отпрянув от меня, Злата всхлипнула. Из глаз её брызнули слёзы.

— Ах, Константин Александрович! — воскликнула она и, развернувшись, бросилась бежать к лестнице, ведущей на жилые этажи.

Я проводил девушку взглядом. Машинально вытер рукавом губы. Пробормотал:

— Н-да, дела…

Решил всё же проветриться, дошёл до входной двери в корпус, распахнул. И тут же меня чуть не смело ураганом.

Агата. Брюнетка, влетев в здание, бросилась вверх по лестнице — следом за сестрой. А за Агатой вошёл раздосадованный Борис. Он, видимо, планировал догонять даму, но, увидев меня, изменил планы. Замер.

— Нехорошо, Ваше высочество, — покачал я головой.

Борис покраснел, как рак, но ответил с вызовом:

— Что «нехорошо»? Я ничего не делал!

— Вот это-то и плохо, — удрученно сказал я. — Любовь — она, знаете ли, как костёр…

Борис подождал, потом развёл руками:

— А окончание метафоры будет?

— Не в этом мире. Давайте-ка пройдёмся, Ваше высочество. Нужно пообщаться.

На самом деле я просто хотел увести Бориса подальше от жилого корпуса — где было слишком много ни о чём не подозревающих курсантов. Потому что великого князя штормило, и видно это было невооружённым глазом. Я буквально чувствовал, как откуда-то извне к нему опять стучится Тьма.

Ну, пусть не стучится — так, скребёт когтистой лапой, напоминая о себе…

Борис взялся за ручку двери. Рукав его кителя от движения задрался, и я увидел браслет. Магический узор на нём светился. Едва заметно, но…

— Не беспокоит? — спросил я, кивнув на браслет.

Борис одёрнул рукав. Буркнул:

— Нагрелся. Немного…

— Дышите глубже, ваше высочество, — посоветовал я. — Глубже и медленнее. Один мудрый человек научил меня, что дыхание — ключ едва ли не ко всем процессам, что происходят в организме. Можно научиться дышать так, что получится вылечить любую болезнь. И это только самое простое.

— Что же это был за мудрый человек? И почему для излечения ему не хватало обычной целительской магии? — фыркнул Борис.

Я промолчал, вспоминая того индуса, который словно бы вывалился откуда-то из средневековья — я с небольшим отрядом скрывался тогда в горах. Этому человеку не было дела до Концернов, до прогресса и цивилизации, до наших войн за свободу и независимость. Он сам по себе был свободой и независимостью, ухитряясь существовать как будто в параллельной реальности. Наше знакомство было мимолётным, но в памяти зацепилось.

Мы дошли до академического сада, там я присел на скамейку. Борис остался стоять — в нём всё ещё клокотали эмоции. Глушилку выставил я.

— Кто из вас полез целоваться? — спросил я.

— Что? — Ну вот, теперь мальчик вовсе побагровел. Чувствительные все такие — спасу нет.

— Ваше высочество, — вздохнул я, — давайте без околичностей. Дело важное, вопрос серьёзный. Кто из вас с госпожой Львовой был инициатором поцелуя?

— Откуда ты…

— Сердце подсказало.

Борис сердито запыхтел, отвернулся и буркнул:

— Никто… Не знаю! Просто так получилось.

— Одновременный порыв? — уточнил я.

— Ну, Агата оступилась на дорожке, я придержал её. И так вышло, что…