В будние дни во время завтраков, обедов и ужинов мы приходили к уже накрытым столам. Белоснежные скатерти, крахмальные салфетки, серебро, фарфоровая посуда с золотым гербом академии и вышколенная прислуга. Этим ребятам я не уставал поражаться — они ухитрялись подавать тарелки с новыми блюдами так же ненавязчиво и почти незаметно, как убирать из-под носа пустые.

Таким богато обставленным приёмам пищи сопутствовали, разумеется, правила этикета и хорошие манеры. Ложка для супа, ложка для соуса, ложка для десерта, по три ножа и вилки на каждое блюдо, ещё миллион каких-то мелочей — в общем, целое искусство, которым мне пришлось овладеть в числе прочих.

А вот по воскресеньям я кайфовал. По воскресеньям мы вольны были приходить к завтраку не строго в семь тридцать, как полагалось в будни, а в любое время с восьми до десяти. Правда, обходились при этом без прислуги и накрытых столов — сами набирали еду на тарелки, сами наливали напитки, сами подходили к буфетчику за чаем и кофе.

Многие курсанты из-за этого ворчали. Я же радовался самообслуживанию от всей души. Во-первых, приходить можно было, когда удобно. А во-вторых, размеры порций при таком раскладе мы регулировали самостоятельно.

Я положил на большую тарелку четыре поджаренных яйца с беконом, набрал солений и зелени. В довесок подцепил ещё тёплую, только из печи, ржаную булочку, посыпанную кунжутом. Налил в высокий стакан сока, положил на поднос салфетку, вилку, нож и уселся за стол. Свежайших колбас, сыров и пирожных наберу в следующий подход. Не так уж часто мне удаётся не спеша, от души пожрать по-человечески. Надо пользоваться, пока дают. Я потом ещё и кофе возьму. Кофе — важный напиток. Хорошо поутру мозги на место ставит.

— Как это понимать, Барятинский? — напротив меня плюхнулся за стол Жорж Юсупов и уставился на меня злыми красными глазами.

Не то спал плохо, не то рыдал в подушку. А может, и то и другое.

Впрочем, если учесть, что я знаю о его отлучках по ночам, скорее первое. Куда он ходит? Что делает? Пока у меня не было возможности за этим проследить. Проводить ночи напролёт под дверью Жоржа по понятным причинам не мог, а Джонатан с той памятной ночи ни разу больше меня не будил.

— Что понимать? — спросил я, проглотив кусок яичницы. — Это стол белых магов, вообще-то. Я, конечно, не возражаю…

— Белых магов? — перебил Жорж. — И ты себя к таковым причисляешь?

— А ты мне морали читать пришёл? — разозлился я.

— Почему мой дядя боится собственной тени?

— Без понятия. Но если его тень настолько же уродлива, насколько он сам — ничего удивительного в этом не нахожу.

Жорж выдержал паузу, чтобы я сам почувствовал, насколько далёкой от идеалов белых магов была моя сентенция. Я в ответ флегматично отхлебнул сока.

— Ты сказал, что решишь вопрос с моим наследством, — не дождавшись от меня ответных слов, продолжил Жорж. — И вот — теперь мой дядя спешно продаёт всё, что успел накупить, и возвращает деньги. Вчера он продал автомобиль и рассчитал водителя!

Я пожал плечами:

— Всё хорошо, что хорошо кончается, да?

— По-твоему, вот так решают проблемы белые маги? — кипел Жорж.

— Слушай, — оборвал я, — два вопроса. Во-первых, тебя с какого ракурса так волнует цвет моей жемчужины? Не даёт покоя, что все добытые мною баллы идут белым магам? Ну, смирись, что я могу сказать. Во-вторых, не понимаю, чем ты сейчас недоволен? У тебя была проблема — теперь проблемы нет. Я помню, что ты потерял отца. Но сделай себе одолжение, позволь душе немного порадоваться. Мой отец тоже погиб, если ты вдруг не знаешь.

На самом деле я едва не ляпнул: «Я своего отца вообще никогда не видел — и ничего, живу». Это бы прозвучало странно.

Зато то, что я произнёс, прозвучало вполне конкретно. Как будто бы я изо всех сил пытался подружиться с Жоржем. И тот это почувствовал. Взгляд его сделался колючим, тон — ледяным.

— И что? — процедил он. — По-твоему, это делает нас какими-то похожими? Превращает в друзей?

Чёрт. Вот где не надо — там он сообразителен, как вундеркинд. И как бы теперь мне осторожно съехать с темы и в то же время не превратить этот нервный разговор в очередную драку?

— Мы не друзья, Барятинский, запомни, — сказал Жорж, глядя мне в глаза. — Никогда ими не были и никогда не будем. Я предупреждаю тебя в последний раз: перестань лезть в мои дела, иначе…

— Что — иначе? — резко спросил я. — Ну что ты мне можешь сделать — если я не перестану лезть туда, куда хочу⁈

У Жоржа потемнело лицо. Однако довести беседу до очевидного завершения нам не дали. За моим правым плечом послышалось тихое:

— Простите, я не помешаю?

Обернувшись, я увидел Злату. Она стояла позади меня с подносом в руках. Ранняя пташка, надо же. Аристократам такое не свойственно, нас тут всего десяток человек на всю столовую. Юсупов не в счёт, он явно оказался здесь лишь потому, что не застал в комнате меня. Хотя вроде бы говорят, что тем, кто рано встаёт — бог подаёт…

Сестра Златы — Агата — уже сидела за столом чёрных магов спиной к нам.

— Садитесь, госпожа Львова, конечно, — сказал я и отодвинул свой поднос. — Мы с господином Юсуповым не возражаем. Ведь правда, господин Юсупов?

Жорж окатил меня ледяным взглядом, резко встал и удалился. Вообще удалился, из столовой. Наверное, не голодный.

Про дуэль пока ничего не сказал — и то хорошо, уже прогресс. Может, даже удастся замять это дело. Ну не хочется мне убивать этого полудурочного! Ещё дадут прозвище «Убийца Юсуповых». Кто ж виноват, если они сами на бензопилу прыгают… Илларион, вот, тоже едва не допрыгался.

Злата села рядом со мной. Ощущалось это странновато — длинный стол, за которым куча свободных мест. Просто так девушка настолько близко к парню сесть не отважится. Тем более, что мы даже не были представлены. А это — важный нюанс.

Аполлинария Андреевна Нарышкина, например, скорее собственными рыжими локонами удавится, чем согласится так вот запросто заговорить, а уж тем более усесться за стол рядом с незнакомцем. Совершенно независимо от того, что фотографии этого «незнакомца» периодически мелькают во всех газетах и для того, чтобы не знать, кто он такой, нужно изрядно потрудиться.

Не представлены — значит, не знакомы. В некоторых нюансах правила этикета — штука на удивление идиотская. Впрочем, девушке, выросшей вдали от общества, простительно. Всех этих заморочек счастливица Злата, скорее всего, просто не знает.

— Прошу прощения, что прервала вашу беседу, — ласково улыбаясь, проговорила Злата. — Мне показалось, будто вы вот-вот поссоритесь.

— Ничего. Не обращай внимания. — Я глотнул из стакана сока. — У нас с Жоржем давние особые отношения. Нам… непросто поссориться.

Действительно, трудно сломать то, что никогда не было целым.

— Правда? Ну, тогда я рада. Не люблю, когда люди ссорятся, — улыбнулась Злата и взяла вилку.

— У тебя ведь есть сестра-близнец, — сказал я.

— Да, Агата.

— И вы с ней никогда не ссоритесь?

— Мы? — Злата, похоже, нешуточно удивилась. — Нет, никогда.

— Да ну? И в детстве тоже не ругались?

Злата отрицательно покачала головой.

— Надо же. Занятно. У меня тоже есть сестра-близнец, но мы с ней до недавних пор жили как кошка с собакой.

— А что изменилось потом? — заинтересовалась Злата.

Хороший вопрос — что изменилось… Честный ответ на него: изменилось всё.

Костя Барятинский навернулся с моста, сломал себе шею, его слабый дух не смог справиться с кризисом, и на место этого духа призвали меня. А я был достаточно взрослым человеком для того, чтобы не ввязываться в ссоры с собственной сестрой. Которая, кстати говоря, оказалась вполне разумной и приятной девушкой — хоть и не без некоторых тараканов в голове. Ну а у кого их, спрашивается, нет?

Да и вообще, если рассудить, такая сестра, как Надя — на вес золота. Я её не раз выручал, конечно, но и она мне помогала неоднократно. Чего стоит одна лишь наша афера с похищением цесаревича этим летом. Людей, которые готовы отважиться на такое вместе с тобой, нужно ценить. Это Костя Барятинский, изначальный хозяин моего нынешнего тела, был слишком глупым, чтобы понимать такие вещи. А я-то — другой человек.