Люди, проходя мимо, с любопытством поглядывали на чайку. В кои веки не на меня — молодого князя Барятинского, чьи фотографии регулярно мелькали на страницах газет и журналов, — а на чайку! Здоровенную и красивую.

— Ну хоть какая-то от тебя польза, — буркнул я.

И, подойдя к зданию театра, толкнул входную дверь.

— Мы закрыты, уважаемый, не работаем! — послышался знакомый голос.

— Вот я и смотрю — никто не работает, одни артисты в стране остались, — проворчал я, входя в полутёмный вестибюль.

Вова, распознав меня, тут же заулыбался и подошёл пожать руку.

— Здорово, сиятельство! Не ждал, право слово. Дверь забыл запереть.

— Да от нас особо и не запрёшься. Верно, Джонатан? — посмотрел я на своего спутника.

— Государю императору — ура! — провозгласил Джонатан.

И взмыл под потолок, где немедленно уселся на люстру. Та угрожающе качнулась, и Вова сделал пару шагов в сторону — на всякий случай. Опасливо спросил:

— Что это у тебя за зверюга?

— Фамильяр. Джонатан Ливингстон.

— Хорошо-о-о… — протянул Вова, сделав вид, что понял хоть что-то.

Аристократом он стал недавно, по личному распоряжению Его императорского величества. Магию только-только начал осваивать. В фамильярах, заклинаниях, магических уровнях и прочей ерунде разбирался пока не очень.

— Ты, это… Надюху, небось, хочешь повидать?

— А тут она?

— Да где ей ещё быть, — фыркнул Вова. — Её отсюда клещами не вытянешь. Каждый вечер клянется, что завтра открытие театра! А сама даже артистов толком собрать не может. А нужен ведь ещё этот, как его… режиссёр! Декораторы — это которые картинки малюют. Свет, опять же кто-то давать должен. Музыку играть. В гардеробе по́льта принимать, в конце-то концов! Полы мыть…

— Так объявления подайте, — пожал я плечами.

— Да подали бы. С артистами её сиятельство Надежда Александровна никак определиться не может, — вздохнул Вова. — Привыкла, понимаешь, к тем, с которыми в Чёрном Городе работала. А, тут, говорит, совсем другой уровень. Вот и мается.

Надежду Александровну Барятинскую, мою сестру близнеца, можно было понять. Театром она увлекалась не первый год. Однако до недавнего времени считалось, что подобные увлечения аристократам, мягко говоря, не вполне подходят. И Надя играла на подмостках театра в Чёрном городе — магически изменив себе внешность, чтобы не дай бог не узнал никто из знакомых.

С недавнего же времени, благодаря протекции Её императорского величества, внезапно оказалось, что в увлечении театром ничего такого оскорбительного для дворянского достоинства нет. Театр, в котором я сейчас находился, был подарен императорской четой Наде на день рождения — в благодарность за то, что сделала моя сестра для их детей, Бориса и Анны.

Подарок Надя получила около месяца назад, но, кажется, пока ещё не успела прийти в себя от счастья.

— Н-да, — только и сказал я.

Надю нашёл на балконе. Она сидела, вцепившись в лакированные перила из светлого дерева, и смотрела на пустую освещённую сцену так, будто там разворачивалось самое интересное представление во вселенной.

— Не помешаю?

Надя вздрогнула, повернулась и, увидев меня, вскочила на ноги.

— Костя! — и бросилась обниматься.

Её трясло, как в лихорадке.

— Ну-ну, полегче. — Я отстранил сестру от себя. — Ты чего?

— У меня свой театр! — театральным шёпотом произнесла Надя.

— Он у тебя уже почти месяц. Всё привыкнуть не можешь?

— Свой. Театр, — повторила Надя.

— Ясно, — вздохнул я.

Всё, что мне стало ясно: определённости с подбором персонала быстро достичь не удастся. Сначала Наде нужно самой наиграться в новую игрушку.

— Государю императору — ура! — раздалось вдруг со сцены.

Охнув, Надя обернулась. Посреди сцены стояла чайка.

— А что, — сказал я, — эффектно! Хочешь, совершенно бесплатно уступлю тебе талантливого актёра? Ему даже роли учить не надо, ночью разбуди — свою реплику скажет. И однозначно украсит собой любое представление.

Джонатан Ливингстон, в подтверждение моих слов, принялся важно разгуливать по сцене. Вёл он себя так, будто зал был битком забит зрителями, и все, затаив дыхание, следили за каждым его шагом.

— Пойдём в буфет, — предложила Надя, после того как я объяснил ей, кто это. — Попьём чайку.

В тот же миг Джонатан оказался на перилах.

— Чайку́, а не ча́йку, — сказал я ему. — Отставить панику! И уберись с лакированной поверхности, сколько можно говорить.

Джонатан, подумав, перескочил с перил мне на плечо — которое уж точно не было лакированным.

Я поморщился. Посмотрел на свой новый, пошитый специально к началу учебного года китель — который был уже изрядно помят на плечах. А ведь еще и суток не прошло с тех пор, как стал гордым обладателем фамильяра…

Н-да. Пожалуй, такими темпами придётся возвращаться в моё любимое ателье и ставить перед мастером новую задачу: вставки из толстой кожи в нужных местах.

— Ах, какой он умный! — восхитилась Джонатаном Надя.

Протянула руку и погладила чайку по голове.

— Ура, — блаженно мурлыкнул Джонатан. — Государю… императору…

— Найдите антрепренёра, — сказал я, сидя в буфете.

Буфет был, разумеется, пуст. Зато чайник я узнал — Вова приволок его сюда из автомастерской. Да и бутерброды явно принёс он же. От Нади ждать хозяйственности не приходилось, она не там воспитывалась.

А Вове явно пошло на пользу вращение в высших кругах. По крайней мере, бутерброды уж точно изменились в лучшую сторону. Вместо колбасы или сала теперь была буженина, компанию ей составляли листы салата и тонко нарезанные огурцы и помидоры. Даже Надя угощалась, не морщась и не закатывая глаз.

— Я сама хочу быть антрепренёром, — заявила Надя, и в её голосе прозвучала самая настоящая ревность.

— Подумай хорошо, чего ты больше хочешь: играть на сцене или всем руководить, — предложил я. — И просто поверь мне на слово: и с тем и с другим ты не справишься. Не потому что ты какая-то не такая. Просто одновременно с этими двумя задачами никто не справится.

Надя глубоко задумалась, даже жевать перестала.

— Ишь, — усмехнулся Вова. — А когда, значит, я ей то же самое говорю — ноль внимания.

Подарочек, конечно, императорская чета преподнесла непростой. Я буквально чувствовал, как Надю рвут на части противоречивые чувства и эмоции.

С одной стороны, она хотела играть на сцене. С другой стороны, ей хотелось управлять театром, коли уж он принадлежал ей. Разорваться Надя не могла. И тут где-то на горизонте появлялась фигура антрепренёра. Человека, который будет всем заправлять, в том числе — актёрами. И вот тут-то и возникал сложный иерархический конфликт: Надя должна будет подчиняться ему, в то время как он должен будет подчиняться ей.

Ничуть не легче, видимо, сложится работа с режиссёром. Который будет нанят Надей и ею же будет руководить в хвост и в гриву… В общем, сплошные сложности.

— Это какой-то кошмар! — объявила Надя, положив недоеденный бутерброд на тарелку. Отодвинула её и уронила голову на стол — не забыв, впрочем, подложить руки. — Мне уже кажется, что я была бы счастливее, если бы просто работала в этом театре актрисой! Зачем мне такой сложный подарок, который меня просто убивает?

— Государю императору — ура! — непререкаемо объявил Джонатан с люстры.

— Ура, — грустно согласилась Надя.

Я молчал, не зная, что тут предложить. Но Вова в этот момент, кажется, принял важное решение.

— Так, — сказал он, промокнув губы салфеткой. — Ладно, поигрались — и будет. А теперь о делах.

Надя подняла голову и со сдержанным удивлением посмотрела на своего жениха.

— Театр, вообще-то, подарили мне, — напомнил Вова, сложив руки на груди.

Ни словом при этом не солгав — формально, по документам, театр действительно принадлежал ему. Надя, чей род входил в Ближний Круг, не имела права обладать никакими предприятиями, да к тому же была несовершеннолетней.