– Я ее поцелую, – обещаю я дочери. – Люблю тебя.

– Люблю тебя, мамочка! – Она кладет трубку, и телефон замолкает.

Когда я возвращаюсь вниз, мама еще спит, поэтому я решаю приготовить ужин. Джорджия говорит, что в последнее время мама ест мало, но я должна хотя бы попробовать.

Обыскивая шкафчики, я натыкаюсь на бутылку вина. Вероятно, Джорджия припрятала ее до того, как в очередной раз забеременела. Я наполняю бокал, готовлю ужин и пью вино. Я не большой любитель выпить, но сегодня мне необходимо успокоить нервы.

– Салем? – зовет мама, и я отворачиваюсь от кипящей кастрюли.

– Да? – Я удивлена, что она проснулась. Я ожидала, что придется ее разбудить.

– Ты не принесешь мне воды?

Я беру стакан, соломинку и подношу к ее губам. Она жадно пьет, в ее глазах благодарность. Я ставлю стакан на место и спрашиваю:

– Тебе что-нибудь еще нужно? Я готовлю ужин.

– Нет, воды было достаточно. – Она ласково поглаживает мою руку. – Мне жаль, что я уснула и мы не посмотрели фильм.

– Все в порядке. Посмотрим за ужином.

У нее грустный взгляд, и мне интересно, о чем она думает.

– Ты счастлива, Салем? Что-то не похоже.

– Я счастлива настолько, насколько это возможно сейчас.

– Да. Наверное, ты права.

Я печально улыбаюсь и выхожу из комнаты, чтобы закончить приготовление ужина.

Когда все готово, я несу две тарелки со спагетти и чесночным хлебом в гостиную. Подперев маму подушками, я ставлю поднос на ее колени и устраиваю ее поудобнее, после чего сажусь сама.

Идет фильм, но я не обращаю на него внимания.

Потом я убираю грязную посуду. Мама едва притронулась к своей тарелке, но я знаю, что она старалась съесть как можно больше.

Через несколько минут я возвращаюсь из кухни в гостиную и вижу, что мама спит.

Уже поздно, поэтому я выключаю телевизор, укрываю ее одеялом, убеждаюсь, что у нее есть вода и что телефон на всякий случай лежит рядом.

– Я люблю тебя, мама. – Я целую ее лоб и смахиваю слезу. Потом тихо поднимаюсь по лестнице, принимаю душ и ложусь в постель. День был долгим, и мне нужно отдохнуть.

Возвращаясь с утренней пробежки, я вхожу в кухню через боковую дверь и улыбаюсь, когда вижу маму за столом. Ее лицо не такое серое, как накануне, на щеках румянец, и я надеюсь, что она хорошо выспалась.

– Привет, – улыбаюсь я, поправляя хвостик. – Ты проголодалась?

– Я поела хлопьев, – отвечает она, листая журнал.

– Знаешь, – мягко говорю я, – тебе не следует передвигаться без посторонней помощи.

Есть риск упасть, и ей об этом известно. Но, думаю, в ее ситуации я тоже проявляла бы упрямство. Трудно выдерживать необходимость того, чтобы другой человек помогал тебе делать элементарные вещи, например, ходить в туалет или мыться.

– На мне нескользящие носки.

– Мама, – произношу я строгим тоном и начинаю варить кофе, – ты же знаешь, что так не делается.

Она вздыхает.

– Сегодня утром я чувствовала себя хорошо. Я хотела двигаться самостоятельно.

– Будь осторожна, – прошу я.

– Салем, – тихо произносит она мое имя. Я стою к ней спиной, беру кружку для кофе и поворачиваюсь. – Ты ведь знаешь, что я умру, да?

Я опускаю голову. Я знаю. Джорджия знает. Мы все знаем.

– Да.

– У меня так мало времени, и эти последние дни я хочу чувствовать себя собой. Хорошо? – Я киваю и изо всех сил сдерживаю слезы, которые так и рвутся наружу. Это самое худшее – оплакивать кого-то, кто еще жив. – Я тут подумала, – продолжает она. – Мы могли бы испечь сегодня кексы. Раз уж я хорошо себя чувствую.

Мои плечи напрягаются. Я не пекла кексы с тех пор, как в последний раз готовила их для Тайера. После этого я к ним не притрагивалась, поскольку они напоминали мне о нем.

– Мы… мы могли бы испечь, да.

Я не собираюсь отказывать в просьбе своей умирающей маме.

– Давай испечем кексы из песочного теста. Они всегда были твоими любимыми. Наш сосед Тайер тоже их любит. Я всегда выпекала их понемногу, пока не заболела.

– Д-да, – заикаюсь я. – Я помню, он их любил.

Она внимательно смотрит на меня, и я выдерживаю ее взгляд.

– Он хороший человек. Ужасно, что ему пришлось пережить такую трагедию. Его бедный сын. Я бы на его месте переехала, а он до сих пор живет в этом доме.

– Мама, – пытаюсь я сменить тему, – тебе дать что-нибудь попить или что-то еще?

– Нет. – Она закрывает журнал и кладет его на стол. – Он косит мой газон, – продолжает она говорить о Тайере. Я не хочу о нем слышать. Не хочу знать. Это слишком больно, но я не могу сказать об этом маме. Стоя спиной к ней, я добавляю в кофе сливки и сахар. Руки дрожат, но я знаю, что с того места, где она сидит, этого не видно. – Он иногда заходит. Ему одиноко, и мы выпиваем…

– Он тебе нравится? – Вопрос вырывается прежде, чем я успеваю спохватиться, и я тут же морщусь.

Даже не хочу представлять Тайера, ухаживающего за моей мамой. Меня стошнит.

– Господи, да нет же! – Она смеется, но смех переходит в кашель. Я сажусь напротив и внимательно наблюдаю за ней, чтобы убедиться, что она в порядке. – Но мне приятно, что есть с кем поговорить. Ты переехала на другой конец страны, Джорджия занята работой и семьей. Мне нужен был друг.

– Я рада, что вы были друг у друга.

Проклятый Тайер Холмс. Значит, разговаривать и дружить с моей матерью он может, а со мной нет?!

Я думаю о том, сколько времени я потратила, пытаясь убедить его открыться мне. Я знала, что он меня любит, как и я его, но, видимо, этого было недостаточно, и я оставила попытки. Я не могла в одиночку исправить то, что сломалось. Ему тоже нужно было приложить немного усилий, а он этого не сделал.

– Когда мы испечем кексы, отнеси ему несколько штук.

Я стучу пальцами по столу и заставляю себя улыбнуться.

– Звучит здорово.

Прошло шесть лет. Я должна была его забыть. Идти дальше своей дорогой.

Но вряд ли можно уйти от своей единственной настоящей любви.

Салем

На кухне пахнет кексами, и я солгу, если скажу, что не поддалась слабости и не съела парочку. На вкус они такие же, как в моих воспоминаниях, и печь их было приятно. Это как езда на велосипеде. А я даже не позволяла себе осознать, как сильно мне этого не хватало.

– Мне нужно… ненадолго присесть. – Мама задыхается, слабость снова подкрадывается.

– Нет проблем. – Я обхожу барную стойку и протягиваю ей руку. Я веду ее в гостиную и чувствую, как она перекладывает на меня свой вес. – Хочешь на диван или на кровать?

– На кровать, – подумав, отвечает она.

– Хорошо. – Я помогаю ей лечь на ее специальную кровать и накрываю одеялами. – Отдыхай, мама. – Я целую ее лоб.

– Не забудь отнести кексы Тайеру.

Я подавляю стон.

– Не забуду.

Я возношу безмолвную молитву, чтобы его не оказалось дома. Ее веки тяжелеют, и когда я выхожу из комнаты, она уже дремлет.

У меня звонит телефон. Джорджия.

– Привет. – Я включаю громкую связь, чтобы во время разговора прибраться на кухне. – Как дела?

– Как мама сегодня?

– Утром было немного сил, но сейчас она дремлет. Мы испекли кексы.

– О. – Я слышу в ее голосе улыбку. – Отлично.

– Я тоже так подумала. – Я загружаю посудомоечную машину.

– Спасибо, что приехала и осталась с ней. Я знаю, ты не хотела, и я тебя не виню.

Я понимаю, ты не хочешь иметь…

– Джорджия, она наша мама. Тебе не нужно меня благодарить. Я хочу быть здесь. Мне нужно быть здесь.

Она прочищает горло, и я чувствую, что она немного задыхается.

– Мне пора возвращаться к работе. Позвоню позже.

– Мы в порядке. – Джорджия – медсестра, а я – нет, но это не значит, что я не способна позаботиться о нашей маме. А у сестры и без того забот хватает.

– Может, я заскочу к вам после смены, привезу фастфуд или что-нибудь еще.