Боб сейчас действительно обитал по соседству со стариком, в поселке на «Соколе». Когда Лёха назвал мне адрес дома, в котором нашел укрытие беглый солдат Борис Покровский, я не поверил своим ушам, но тот был слишком уверен в своей правоте. Именно туда, на улицу имени одного из великих русских художников прошлого, Лёха должен был приехать вечером – после чего они на пару с Бобом собирались выдвинуться на дело. Боб, кстати, был уверен, что его приятель приедет – видимо, посчитал, что силовое внушение в ответ на первоначальный отказ было понято правильно. Поэтому перед уходом он бросил Лёхе лишь короткое: «Жду в семь».

Мотивов, которыми руководствовался Лёха, предавая своего друга, я, если честно, до конца не понял – и не хотел в них слишком погружаться. При нашем общении в Сокольниках я выяснил, что он по-настоящему боготворит этого Боба и готов за него в огонь и в воду, а тут вдруг отказ от участия в совместных действиях и даже более того – натуральное крысятничество. Я был уверен: Лёха очень надеется, что я разберусь с его бывшим боссом раз и навсегда. В принципе, это было и в моих интересах, но я поставил себе мысленную галочку – выяснить потом, чем таким увлекается сейчас этот отщепенец, что решил ни за грош продать своего закадычного товарища.

Алла, конечно, покачала головой на мою идею оставить её на теплой даче, пока я навожу порядок в голове отдельно взятого дезертира, но открыто возражать не стала – скорее всего, задумала привлечь Михаила Сергеевича на свою сторону и вообще запретить мне идти куда-либо. В принципе, её план имел право на жизнь – только я не собирался слушать ни товарища Смиртюкова, ни самого господа бога, если он соберется разверзнуть небеса и объявить мне свою волю. Некоторые вещи должны быть завершены – так или иначе, тем или иным способом. И мой способ был ничем не хуже прочих.

По дороге из гаражей к метро Алла забежала домой – забрать свой перевод, чтобы отдать его Михаилу Сергеевичу, а заодно, уже по моей просьбе, захватить мою переводную папку с документами. Я подумал, что лишняя маскировка моего оружия не помешает – к тому же я всегда могу соврать на честном глазу, что еду оформляться. Правда, МИРЭА был совсем не на «Соколе», но солдатики-срочники, которые и составляли большинство нагнанных в Москву войск, вряд ли были в курсе адресов столичных вузов. Впрочем, моей первой линией обороны снова была Алла – она догадывалась о своей роли, но, кажется, не слишком возражала против такого использования собственной персоны.

До поселка на «Соколе мы добрались без приключений. Патрулей в городе и под землей меньше не стало, к «Щербаковской» всё-таки подогнали бронетранспортер с отделением солдат, а Проспект Мира и Ленинградка почти опустели – по ним очень осторожно, на минимальных скоростях, двигались только магазинные грузовики с продуктами и самые отчаянные автолюбители. Судя по тому, что я видел – легковушки тормозили почти все, проверяли документы, осматривали салоны, но никого не задерживали. Я не мог представить, что это означало – да и гадать не стал. Завтра или послезавтра появится достаточно слухов о происходящем, и в них можно будет выловить рациональное зерно. Основной моей версией было то, что патрули ищут тех представителей проигравшей стороны, которые пытаются сбежать подальше от Москвы.

Ну а в самом элитном поселке стояла тишь да гладь. Впрочем, тут всегда было относительно спокойно; видимо, среди местных обитателей было не принято выносить скандалы на улицу, и они ругались за плотно закрытыми дверями. Я специально сделал крюк, чтобы посмотреть на указанный Лёхой дом, но там никаких признаков жизни не было.

Мы прошли обещанные мною сто метров – и я позвонил в калитку дачи семьи Смиртюковых.

***

На этот раз старик не стал устраивать мне маски-шоу. Калитку открыл охранник – я помнил его очень смутно, кажется, именно он провожал меня внутрь во время одного из визитов, – и был он не в камуфляже и без «Калашникова». Впрочем, кобура пистолета у него на ремне брюк висела, и он даже особо её не скрывал.

– Мы к Михаилу Сергеевичу, – сказал я в ответ на вопросительный взгляд.

– Он сейчас занят.

– Мы тоже по делу, не просто так, причем, думаю, по тому самому, которым он сейчас занят, – без особых раздумий ответил я. – Думаю, он будет рад нас видеть. Доложите, пожалуйста – пришли Егор и Алла.

Охранник посмотрел на нас с сомнением, но попросил подождать и скрылся в доме. Я огляделся.

На автомобильной площадке всё ещё стояла давнишняя тридцать первая «Волга», которая была персонально закреплена за товарищем Смиртюковым по должности. А вот рядом с ней и ближе к калитке примостилась ещё одна «Волга», но в специальной модификации; я подошел чуть поближе, присмотрелся – и понял, что это та самая «догонялка», на которой ко мне пару раз приезжал Валентин. Мне и самому довелось на ней поездить, и Аллу покатать.

Я толкнул Аллу и показал на эту машину.

– Похоже, тут и Валентин. Интересно, его выписали или он сам сбежал? Михаил Сергеевич говорил, что его ранили...

– Почти выписали, – раздался от крыльца голос полковника, и мы дружно обернулись. – Только врачи не отпускали, пришлось сбежать.

Выглядел Валентин неважно. Бледное лицо с запавшими глазами, перекошенный торс – я не сразу понял, что у него правая рука примотана к телу, а сверху эту конструкцию прикрывает распоротая по швам рубашка, которую как-то стянули теми же бинтами. Он стоял в дверях, держась здоровой рукой за косяк, а из-за него выглядывал тот самый охранник.

– Здравствуйте, – сказал я. – Как здоровье?

– Живой, как видите. Проходите.

Он чуть подвинулся и, кажется, одновременно задел того охранника, который так и маячил позади – и лицо его побелело ещё сильнее.

– Валентин! – воскликнула Алла.

– Всё хорошо, это Андрюша тут мешается... – прошипел тот. – Андрюша, уйди по-хорошему...

***

Казалось, что Михаил Сергеевич с субботы не покидал своего кресла – так и сидел, нахохлившись и обложившись бумагами, в которых что-то правил черной чернильной ручкой. Только бумаг тех стало гораздо больше, они заняли весь столик, сползли на пол и оккупировали добрую половину обеденного стола и пару стульев. Только глаза, которые он поднял на гостей, были совсем другими – черными и бездонными. Я вспомнил, что по самым оптимистичным прикидкам Смиртюкову сейчас где-то за семьдесят, он уже далеко не мальчик и такие нагрузки могут быть губительными для его организма. Но, видимо, другого подходящего организатора процесса у заговорщиков просто не нашлось.

– Михал Сергеич, смотрите, кто пришел! – Валентин уже оправился от столкновения с Андрюшей и привычно бодрился.

Впрочем, он сразу же шлепнулся на свободный стул и выдохнул с облегчением.

– Добрый вечер, молодые люди, – кивнул нам старик. – Прошу прощения за беспорядок, сами понимаете...

Мы тоже поздоровались – а заодно уверили, что беспорядок нас нисколько не смущает.