Высшие руководители, присутствовавшие на заседании, не гуляли. Они пошли в свои кабинеты и сидели у телефонов, ожидая звонка. Перед уходом из Смольного их по секрету предупредили: «Не уходите далеко. Сегодня что-то может произойти».

Что именно может произойти, им не сообщили. Приученные старательно исполнять приказы партии, не задавая вопросов, они сидели теперь у своих телефонов, курили, сосредоточенно рассматривали горы бумаг, которыми были постоянно завалены их столы, не понимая, в чем дело.

И все же не все оставались в кабинетах. Михаил Козаков, парторг Сталелитейного завода, поехал к семье на дачу, находившуюся в нескольких километрах от Ленинграда. Там не было телефона, и поэтому шофер вернулся на завод, чтобы предупредить его, если что-нибудь случится.

В окрестностях Пушкина, старого императорского Царского Села, с его липовыми аллеями, величественными парками, окружавшими изящный Екатерининский дворец работы Растрелли, пьянящий аромат и полумрак привлекали десятки парочек. Здесь, где когда-то жили Пушкин и Александр Блок, гуляло ночи напролет новое поколение российской молодежи – у многих только что начались каникулы. Проходя мимо приземистых зданий, так называемого Полумесяца, у ворот дворца они останавливались. Из открытых окон лились незабываемые звуки. Это композитор Гавриил Попов с женой играли на двух роялях в смежных комнатах, разделенных лишь портьерами. Опера Попова «Александр Невский» репетировалась в Мариинском театре, осенью предстояла премьера.

Екатерининский парк был прибежищем художников. Неподалеку отсюда композитор Борис Асафьев работал над инструментовкой своей оперы «Славянская красавица» для Бакинского оперного театра к предстоящему фестивалю, посвященному Низами. В соседнем помещении писатель Вячеслав Шишков, день или два назад вернувшийся из Крыма, где проводил отпуск, сидел за столом над корректурой большого исторического романа.

Всю зиму молодой писатель Павел Лукницкий проработал в одном доме с Шишковым (бывшая дача Алексея Толстого стала писательским Домом отдыха). 16 июня Лукницкий, стройный, смуглый, энергичный, красивый, еще не женатый, закончил роман и отправил его в издательство. Теперь он находился в Ленинграде, еще не зная, где проведет лето. Можно бы поехать в Карелию, на новый писательский курорт. Там красивые парки, пляж. Во всяком случае, он примет приглашение, накануне присланное по почте. Писательская организация устраивала экскурсию в Карелию для осмотра бывшей укрепленной линии Маннергейма, которая после Зимней войны перешла в руки Советского Союза. Специальные автобусы будут отправлены точно в 7.30 утра 24 июня.

В большом доме под номером девять на канале Грибоедова, недалеко от Невского проспекта, поэт Виссарион Саянов беседовал всю субботнюю ночь со старым другом, заводским рабочим, с которым встретился зимой во время Финской войны. Саянов был военным корреспондентом, его друг – политруком в разведывательном подразделении. За бутылкой водки они вспоминали жестокий холод в лесах Финляндии, товарищей, уцелевших и погибших. Свободный вечер, посвященный воспоминаниям. Они расстались далеко за полночь. Саянов – поэт, среднего возраста, круглолицый, очки в золотой оправе – прошелся немного с другом, прежде чем идти спать. Город затих в предутренний час; ночное преломленное освещение смягчило цвета, сгустило тени, окрасило громады каменных зданий в тончайшие оттенки. Издалека доносились молодые голоса. Они пели известную советскую песню «Далеко… далеко…», печальную песню о влюбленном, который тоскует о любимой и о доме. Протяжная песня росла, ясная и чистая. В конце улицы появилась компания студентов, платья девушек белели на фоне темного тротуара, на ребятах были светлые рубашки и темно-синие брюки. Они медленно шли, взявшись за руки, в их пении ощущалась редкая таинственная красота.

Кроме гуляющей молодежи, почти весь Ленинград спал. На Петроградской стороне писательница Вера Кетлинская заметила, как худенький паренек остановился и поднял на плечи девушку, чтобы она могла сорвать цветок с нависавшей ветки жасмина. Оба подошли к Каменноостровскому мосту на Малой Невке, мост был разведен, они ждали на набережной, и девушка вздрагивала от ночного холода. Когда парень попытался ее обнять, она своенравно вырвалась и заявила:

– Одной глупости я никогда не сделаю – не выйду за тебя замуж.

– Но почему? – безнадежно допытывался паренек. – Почему?

– Сама не могу понять.

Наконец разводной мост опустили. Они молча перешли его, в руках девушки осталась ветка жасмина. Расстались на углу.

– Федя, – вдруг позвала она.

– Что?

– Ничего… Приходи завтра, я тебе отдам книги.

– Ладно. Если уйдешь, оставь их маме. Я днем зайду.

И они исчезли. Проспект был пустынен и тих. Ленинград спал спокойно в эту ночь, которая и ночью не была… Самая долгая белая ночь.

Не все спали в ту ночь. Не спал генерал армии Кирилл Мерецков, заместитель народного комиссара обороны, который в полночь 21 июня сел в Москве в экспресс «Красная стрела» и отправился в срочную командировку в Ленинград. Час за часом стоял он, глядя в окно своего купе. Вокруг полированное красное дерево, много медной отделки, на полу ковер – брюссельский, умывальник – французского производства. Он ехал в бывшем международном вагоне французской компании спальных вагонов, доставшемся в наследство от имперского прошлого. Севернее Москвы прожекторы «Красной стрелы» разрывали тьму; поезд мчался по прямому пути, проложенному еще при Николае I. Горизонт стал медленно светлеть. Мерецков хорошо знал эти места. В 1939–1940 годах он командовал Ленинградским военным округом. Именно Мерецков руководил советскими войсками в период Зимней войны с Финляндией. Ленинград он знал со времен революции. Почти каждый участок березовых и хвойных лесов между Москвой и Ленинградом был ему знаком.

Ландшафт за окном в холодном утреннем свете. На бледно-голубом небе всходило солнце. Поезд нырнул в густую зелень, затем помчался через водянистые топи. Стоявший у окна Мерецков услышал вдруг глухой отзвук колес на мосту, и перед ним возникли тихие воды реки Волхов. И опять болота, хвойные леса. Опять болота…

Видя снова ленинградскую землю, генерал Мерецков испытывал растущее волнение – волнение и тревогу – и чувство гордости. Здесь ощущалась история. Вспомнились пушкинские строки:

Он молча смотрел в окно, лицо было задумчивым, напряженным. Поезд мчался к столице Петра. По прибытии предстояло много дел.

Возле Невского порта пассажирских и товарных перевозок расположено управление Балтийского торгового флота в помещениях, с виду похожих на казарму. 21 июня в субботу здесь возросла уверенность, что происходит нечто странное. Никто с определенностью не знал, что именно. Больше всего тревожило молчание Москвы, наркомата.

Началось в пятницу. Когда Николай Павленко, заместитель начальника политотдела, пришел в свой кабинет утром в пятницу, он обнаружил на письменном столе загадочную радиограмму за подписью «Юрий». Сообщение – незашифрованное – было получено перед самым рассветом. В нем говорилось: «Задержан. Выйти из порта не могу. Не отправляйте другие суда… Юрий… Юрий… Немецкие порты удерживают советские суда… Протест… Юрий… Юрий…»

Почти наверняка сообщение это было передано с советского грузового судна «Магнитогорск», разгружавшегося в немецком порту Данциг. Радистом на «Магнитогорске» был Юрий Стасов, и в центре по приему радиограмм узнали характерный для него стиль сообщения.

Что это значило? Что делать? «Магнитогорск» на радиограммы не отвечал. В немецких портах находились еще пять советских судов. От них также ни слова. Сообщение «Юрия» было передано в Москву. Никакой реакции.

Павленко так дело не оставил и позвонил Алексею Кузнецову, секретарю Ленинградского обкома, испрашивая указаний. Кузнецов предложил принять меры предосторожности, но предупредил, что «вопрос, по-видимому, решается в Москве». В данный момент ничего нельзя было сделать в отношении судов, уже находящихся в немецких водах, но руководство флота решило другие больше на Запад не отправлять, пока не выяснится, что происходит. Моторное судно «Вторая пятилетка» и пароход «Луначарский», направлявшиеся в германские порты, получили распоряжение остаться в Финском заливе и быть готовыми зайти в Рижский или Таллинский порт.