– Ну, здравствуй, Катрина, – сказал директор, когда она вошла в кабинет. Он всегда называл Кэт полным именем, что обычно её раздражало, но не в этот день. Сегодня она чувствовала себя настоящей Катриной. – Мне было печально слышать, что тебе нездоровится, но я надеюсь, что ты поправилась и в состоянии сдать осенние экзамены. – Директор Тоуд подтолкнул к Кэт большую стеклянную банку, полную леденцов в мятых пластиковых обёртках. – Возьми одну, возьми! Сегодня тебя ждет сумасшедшая гонка с двумя экзаменами! – сказал он.

– Я видела в расписании только один, директор Тоуд, – ответила Кэт, разглядывая бронзовую статуэтку лягушки на столе, которая выглядела так, словно ей не терпелось съесть конфету, предложенную директором.

– Возможно, я ошибся, дорогая. Сейчас проверю, – сказал он, щёлкая мышкой. – Да, я вижу, да, ты пропустила вчерашний экзамен по истории, и я предлагаю тебе использовать свободное время, чтобы подготовиться к письменному и устному экзамену в конце сегодняшнего дня. – Директор одарил Кэт широкой улыбкой, от которой его глаза стали необычайно большими и похожими на лягушачьи.

– Спасибо, директор Тоуд, хотя я могла просто договориться об этом с профессором Сирилом. – Кэт пожалела, что вернулась в школу. Ей совершенно не хотелось стоять перед классом после всего, что произошло. Мысль об этом заставляла её сердце учащенно биться, и Кэт начинала чувствовать, как надвигается очередная мигрень. Она задумалась, не стоит ли просто написать отцу, чтобы он её забрал.

– Катрина, дорогая, это твой телефон? Ты же знаешь, что я прошу всех учеников отключать телефоны, прежде чем войти в мой кабинет.

Кэт даже не заметила, что телефон разрывался. Она не потрудилась взглянуть на экран и просто сбросила звонок.

– Простите, – сказала Кэт, изучая бронзовую лягушку, которая смотрела на конфету.

– Пожалуйста, возьми конфетку перед уходом, дорогая. Я знаю, у тебя сегодня много дел, – сказал директор Тоуд, вставая, чтобы попрощаться. – Удачи на экзаменах, Катрина. Я знаю, как сильно ты хочешь, чтобы первая Катрина гордилась тобой, – добавил он, пока Кэт направлялась к двери.

Девушка чувствовала себя измученной и усталой. Меньше всего сейчас ей хотелось сдавать экзамены, но она всё равно отправилась в библиотеку, где обычно проводила свободное время.

Библиотека была любимым местом Кэт в школе. Здесь было тихо и пахло старыми книгами. Кэт взяла несколько томиков с полки и устроилась в уютном кресле в укромном уголке у окна, где её согревал солнечный свет. Кэт забыла, насколько холодно в главном здании, иначе бы не оставила дома школьную мантию, что она часто делала, потому что считала мантию нелепой и старомодной. Но в Сонной Лощине всё было таким – нелепым и старомодным.

Кэт просмотрела свои записи с предыдущих занятий по истории и нашла несколько заметок с идеями о том, о чём можно написать на экзамене. Ни одна тема больше не казалась интересной. Профессор Сирил предложил выбрать собственную тему, уточнив только, что она должна быть о Сонной Лощине. И тут Кэт осенило: она напишет о ночи, когда Икабод Крейн сбежал из города после Бала урожая, но с точки зрения Катрины. Она достала дневник Катрины, который прятала в сумке с книгами, с нетерпением ожидая продолжения истории. И вдруг почувствовала болезненный укол оттого, что Айседора не могла почитать дневник вместе с ней.

– Что ты сказала обо мне своим глупым друзьям? – Кэт подняла взгляд и увидела Айседору, стоящую рядом. Её глаза были опухшими и красными, а подводка размазалась.

– Я не понимаю, о чём ты говоришь. У меня нет друзей, – сказала Кэт.

– Ну, кому-то ты это сказала. – Айседора едва могла говорить, так сильно она плакала.

– Сказала что? – спросила Кэт. Айседора вздрогнула и протянула Кэт телефон, открытый на фотографии её шкафчика.

– Прости, я ничего не знала. Я была в кабинете директора. Я клянусь, что никому ничего не говорила, – сказала Кэт, когда Айседора вытерла слёзы рукавом свитера, ещё сильнее размазав подводку на глазах.

– Тогда ты что-то говорила Блейку. Иначе зачем писать такое на моём шкафчике? Это так люди здесь ко мне относятся? – Айседора потянула рукава кардигана, стараясь сделать их длиннее, чтобы прикрыть руки. Казалось, она пыталась стать как можно меньше и исчезнуть.

– Клянусь, я ничего не говорила Блейку. Он последний человек, с которым я бы стала говорить о своих чувствах к тебе.

– У тебя ещё остались чувства ко мне?

– Да, но ты мне солгала. Я никогда и ни к кому не испытывала таких чувств, но я даже не успела понять, что это за чувства, когда узнала, что ты лгала о том, кто ты есть. Ты просто сидела рядом, не говоря ни слова, когда я рассказывала тебе об ужасных вещах, которые Блейк делал со мной, о том, как он лгал и манипулировал. Я первый раз чувствовала себя в безопасности, поделившись с другим человеком своими эмоциями, а потом обнаружила, что он даже не тот, за кого я его принимала.

Айседора скрестила руки на груди, словно защищаясь от слов Кэт.

– Прости, что я солгала. Мне очень жаль. Я хотела тебе рассказать, я правда хотела, особенно в тот день у дерева. Ты мне очень нравишься, Кэт, и я боялась всё испортить, но, похоже, всё равно испортила. – Айседора зашагала прочь, прежде чем Кэт успела сказать что-то ещё.

Кэт хотела пойти за ней, и почти пошла. Она хотела этого больше всего на свете. Она хотела сказать, как ей жаль, что кто-то написал эти ужасные слова на её шкафчике. Она хотела сказать, что понимает, почему Айседора боялась. Кэт хотела сказать всё это, но понимала, что она всегда так делала. Она заботилась о людях, которые ранили её чувства. Она делала так много лет в отношениях с Блейком и не собиралась повторять это снова. Кэт думала о том, как Айседора перепугалась у Старейшего дерева, и была уверена, что она собиралась сказать ей правду в тот день, прежде чем услышала шум из дупла. Каждый раз, когда Айседора пыталась сказать правду, ярко вспыхивал в памяти Кэт. Она задумалась, сможет ли когда-нибудь по-настоящему ей доверять. И тут она вспомнила слова отца: «Я бы не хотел, чтобы ты отвернулась от человека, который, кажется, искренне о тебе заботится, только потому, что ты боишься».

Но Кэт боялась. Поэтому вместо того, чтобы пойти за Айседорой, она открыла дневник Катрины.

Хотя Балтус не считал долговязого мистера Крейна лучшим кандидатом в мужья для своей дочери, он вынужден был признать, что рядом с Икабодом Катрина была счастливее, чем когда-либо раньше. Поэтому Балтус невольно занервничал, оказавшись после ужина в столовой наедине с ужасным мистером Крейном, пока Катрина и Реджина готовили десерт на кухне.

– Могу я предложить тебе бокал портвейна, Кроу? – спросил Балтус, вынимая пробку из графина и наливая себе стакан.

– Буду рад принять участие в совместном возлиянии с вами, дорогой друг, – ответил тот, заставив Балтуса закатить глаза. Именно это он больше всего ненавидел в Икабоде: тот был просто не способен на нормальный ответ.

Хотя Балтус был бесхитростным человеком, было бы ошибкой считать его глупым, и мужчина был почти уверен, что Крейн эту ошибку совершил. Но для Балтуса это не имело значения. Его не волновало, что о нём думает претенциозный школьный учитель – куда важнее было то, что Крейн думал о его дочери, и, судя по всему, тот уважал и ценил ум Катрины так же, как её красоту. В этот вечер Икабод хвастался, какой великолепной писательницей она могла бы стать. И хотя Балтус был рад, что его дочь счастлива, он скучал по дням, когда они с Реджиной ожидали, что она выйдет за Брома – другого человека, которого Крейн, похоже, недооценивал.