Я так часто говорил “люблю, мась. без ума от тебя, малыш!”, что это стало привычным, избитым, не сложнее, чем спросить “привет, как дела!”

Осознание ценной тяжести этих слов накатило позднее.

В спешке все изменить, моментально перестроить себя я напорол немало косяков, и теперь… моей девочке все стало известно.

Я не знаю, как к ней подступится. Как? Она словно сгусток пульсирующей боли и недоверия. Зря она думает, что я не понимаю, не чувствую. Я, наконец, чувствую. Чувствую и мне пиздецки больно от того, что именно я ощутил в полной мере — в своей и в ее мере, помноженное на кратность вины.

— Что будешь делать? — уточняет Мирослав. — Я слышал, Инесса адвоката ищет.

— Дам ей развод, — сообщаю глухо. — Препятствовать не стану.

— Значит, замнешь…

— Нет. Просто отпущу, — прикусываю губу до крови, чтобы голос не дрожал, но он все равно выдает.

— Агента своего только приструни. Если я что и понял, он очень резвый. Как бы за твоей спиной ничего не начал мутить…

Вит

Вечер в компании друзей провален. Еще и Мирославу досталось по моей вине.

Когда я покидал друзей, Лена демонстративно вынесла Мирославу небольшую спортивную сумку со словами:

— Проведай сестру Любашу и племянника, давно ты не был у них в гостях.

Я поразился тому, как Мир молча это проглотил. Просто взял сумку и подержал в руке:

— Я виноват лишь прошлым, Лена. Неужели неясно, как ты мне дорога?

Перед нашими лицами захлопнулась дверь.

— Лихо она тебя, жестоко… — выдавил я. — Неужели ты это проглотишь?

— А что прикажешь? Выносить дверь пинком, орать и пугать детей?! Женщины думают эмоциями, и если мою Пуговку твоя ситуация всколыхнула, напомнила о давнем прошлом, значит, я в настоящее время где-то расслабил булки, — нехотя ответил Мирослав, пояснив. — Бабу завоевать не сложно. Завоевываешь на адреналине, видишь цель и идешь к ней. Берешь вершину нахрапом и ловишь кайф. Сложнее эту вершину удержать и постоянно доказывать себе и ей, блять, что она — мой Эверест. Нет, блин, выше всех Эверестов. Лучше… Охуительная, словом… За-дач-ка. Ты понял?

Я закивал, хотя… потом покачал головой.

— В целом, можно было и не спрашивать, — прикурил Мирослав возле машины. — Все и так понятно. Так, между нами, жену свою любишь? Или как…

— Люблю.

— Значит, не трать время зря. Иначе вон… как я, до конца жизни будешь слушать о том, как напоказ зажигал с другой, как жил несколько месяцев и юзал доступных баб.

— Их было много… — вырвалось у меня. — Я только недавно понял, как меня это жрало, когда возвращался к своей девочке, — растер грудак.

Мирослав закрутил от меня носом:

— Мой подход всегда был иным. Я от одной пизденки к другой не скакал. Если и были отношения, то с постоянной партнершей. А не так… Но подход твой, в целом, типичный… Шлюхоебский. Да ты не обижайся, у меня приятелей куча, и мало кто одной и той же верен. Натура тянет в сторону, а мозгу и сердцу приятнее возвращаться в знакомое, постоянное. Так объясняют. У тебя, небось, еще и на адреналине все завязано или чем-то таком…

Киваю. Выброс адский. Сколько таких было… Быстрых перепихов и торопливых сливов после очередной победы. Блять, есть соски, которые только и ждут быть использованными, и я их использовал.

Казалось бы, есть жена, влюбленная по уши — трахай, не хочу! Но я не мог использовать ее так, как иногда хотелось. По-грязному. Все мужчины иногда просто животные, которым нужна ебля в чистом виде без разговоров о чувствах и долгих прелюдий.

Не мог я жестко драть свою чистую девочку так, чтобы она хуем давилась и по подбородку текли слюни с соплями. Не мог раком нагнуть и вставить в задницу до визгов. Иногда наружу вырывается самое темное, этой твари я скармливал выебанных до опустошения шлюх и… оставлял грязного Вита за порогом нашего дома.

— Иногда слить, просто слить хочется. Член стоит и голова совсем не соображает, нутро кипит. Любой ротик сгодится для этой цели.

Мирослав промолчал.

— Я конченый, да? Самому противно. Вернее, теперь противно, а тогда… Я же считал, что прав, прав, что не творю херни в браке, что сохраняю отношения в чистоте и не травлю Инессу своим дерьмом.

Я где-то заигрался. Запутался? Слишком сложно бывает понять, кто ты есть, какой ты… Блять, я вообще раньше об этом не думал! Просто несся вперед.

Просто летел без оглядки…

Клинить начало впервые после аварии.

Тогда и баб стало меньше, внезапно парень, который натягивает, но не соску на член, а компрессионный бандаж — на тело, не так популярен и нужен.

Жрало ли это?

Еще как!

Привык к обожанию и слепому желанию, к адреналину и жил без этого словно наркоман без дозы. Меня ломало…

Инесса была рядом.

Чудом держался…

Мне ее тогда больше всего послать хотелось, не потому что она была плоха или не нужна. Напротив, я вдруг понял моментальность и скоротечность всей своей жизни на фоне постоянства и глубины чувств Инессы. Понял, насколько от нее все-таки зависим.

Уже тогда меня грызло то, что я не был с ней честен. Именно поэтому от детей в пылу отказался.

Я считал нечестным вмешивать в свой обман кого-то еще, детей заводить вот так.

Хотел сначала со всем разобраться, но еще не понимал, как.

И отпустить, и удержать.

Потом подстава в клубе, мое пребывание на грани, и пелена с глаз спала. Миражи, дурман — все ничтожное, шелуха.

Только один вопрос — почему так поздно?

— Ты врал своей, о чувствах, в итоге влюбился… Мда… Ситуевина! — покачал головой Мирослав. — Уверен, твоим сказочкам о любви Инесса сейчас не поверит. И толку говорить? Делай.

— У меня башка готова взорваться. Я с ума схожу, понимая, что я ее теряю.

— Ты, дружище, уже ее потерял. Просто за тень цепляешься. Прими это с честью.

— Блять. Что же так сложно, а?! — воскликнул в сердцах.

— Так тебя никто не заставляет идти в сложное. Свободен, гуляй, наслаждайся славой, трахай по две цыпочки за один подход. Кто мешает? Или что…

Потом еще долго в голове звенят в голове слова Мирослава: «Ты ее уже потерял…»

Позднее, на следующий день

— Ты как? Бодрячком? — интересуется Кир. — Проходи, садись. Пять минут, и я — весь твой, — кивает на кресло.

Сам ходит по кабинету, обсуждая пункты договора, которые мне не понравились в прошлый раз. Они играли не на руку мне. Вернее, тогда я решил ограничить зарубежные поездки, хотел кое-что откорректировать, чтобы проводить больше времени с Инессой и ребенком.

Я ведь его действительно хотел: даже видел карапуза во сне. Мне вообще после перехода туда и обратно многое что видится в состоянии сна или легкой дремы, когда, бодрствуя, словно подвисаешь и отключаешься от реальности, и в сознание льются картинки, откровения, желания, свободные от липкой шелухи чужих мнений.

Жаль, что поздно. Слишком жаль.

— Так!

Кир садится и потирает ладони:

— С женой поговорил?

— Да. Инесса меня видеть не хочет. Ей от меня плохо, — каких трудов мне стоит это произнести вслух, будто добровольно кладу голову на плаху. — Я дам ей развод.

— Значит, ни в какую не соглашается? Есть вариант… — садится на край дивана. — Ты оплачивал ее обучение. Ты вложился в ее салон. Надавить предлагаю!

Вит

— Надавить предлагаю!

После слов Кира в голове начинает гудеть, будто звонарь ударил в самый большой колокол.

Гудит все, до самой последней клетки в теле.

Сначала гул, которой глушит, а следом — тонкий и противный звон.

Слова Кира звенят в моей голове.

И на миг мелькает подлая мыслишка: вдруг Инесса передумает? Ради дела, которое она любит… Вдруг решит потерпеть меня рядом еще немного, а там я уже придумаю, как ее удержать и влюбить в себя снова.