На ясном голубом небе едва можно было различить метеорные следы. Свежий ветер, пробравшись сквозь прозрачные кроны деревьев, гулял по расчищенному участку вокруг «Крота». Ярко светило солнце, ничуть не затуманенное пылью. На земле перед выходной площадкой стояли члены экипажа «Крота» в парадной форме, выглаженной и начищенной до последней магнитной застежки, словно перед адмиральской проверкой. Напротив них расположилась более многочисленная группа жителей деревни в церемониальной одежде: черные ткани домашнего плетения, черные шкуры, бусы и браслеты из черного дерева, головные уборы из черных перьев, раздуваемых ветром.

Старика Фирамтота среди них не было, как не было Тауно Свейна среди людей с «Крота».

Капитан Джеймс Фулсом закончил произносить официальную часть прощальной речи и, как только напряжение спало, обратился с большей непринужденностью к Силанти, который говорил теперь от имени деревни:

– Итак, мы возвращаемся домой, унося с собой весть о вашем дружелюбии, о том, что вы не представляете опасности для Конфедерации.

Силанти улыбнулся:

– Мы благодарны вам, однако у меня есть сомнения. Вы поверили нам, но увидит ли Конфедерация все это в таком же свете?

– Мы поможем им увидеть, – мрачно пообещал Фулсом.

Силанти кивнул:

– Но, как указывал Фирамтот, за спиной у Конфедерации могут стоять другие люди – хитрые и могущественные, которые будут подталкивать ее к проявлению ненависти ради своей выгоды. Не забывайте об этом.

– Можете положиться на нас, – ответил Фулсом. – Кстати, вы по-прежнему не хотите послать одного из ваших людей с нами? Понимаешь, они очень помогли бы нам убедить Конфедерацию. И мне кажется… – он перевел взгляд на Грега и Геи, увлеченно обсуждавших что-то, и Карло Бальдини, окруженного полудюжиной детей, – прости меня за эти слова, но некоторые из них были бы счастливы полететь с нами.

– Ты говоришь чистейшую правду, – согласился Силанти. – Но из этого ничего не выйдет. Мы предлагаем Конфедерации самую теплую дружбу, но наши запреты остаются с нами. Если мы встретимся с вами, если посетим вас, то сделаем это по своей воле и своим путем, а не с помощью машин.

– Что ж, раз вы нашли свой путь, пусть будет так, – сказал Фулсом.

– Я много размышлял об этом, – вмешался Карл Фридрих. – Неужели нельзя найти компромисс? Не думаю, что машины плохи сами по себе. Единственное, что плохо в машинах, – это строгая регламентация и слишком быстрый темп жизни, достигаемый с их помощью. Больше в них нет ничего плохого, если только не запутаться в паутине самообмана, заблуждений и суеверий. Неужели не найдется способа совместить лучшие качества машин с достоинствами разума?

– Может, и найдется, – хмуро сказал Силанти. – Фирамтот говорил о том, что механический лев может возлечь рядом с мистическим ягненком. Но это в будущем. Сначала мы должны лучше узнать друг друга.

Карл кивнул.

– Думаю, на том и порешим, – ответил Фулсом.

– Никогда не забывайте, что мы на вашей стороне, – продолжил Силанти. – Мы будем наблюдать за возможными врагами, от которых вас не защитят хитрые машины. Никогда не забывайте, что даже эти враги могут стать друзьями, что для духа и любви не бывает непреодолимых барьеров.

Карл вспомнил черных паукообразных монстров из ущелья в межгалактической тьме и усомнился в его правоте.

Тут все пришло в движение. Геи обвила руками шею Грега, и их губы встретились в поцелуе.

– Разве любовь не чудесна? – заметил Такимори, обращаясь к Гальвесу, и в его словах содержалась лишь десятая доля шутки.

Это было сказано шепотом, но Геи отошла на шаг от Грега, улыбнулась Такимори и спросила:

– А разве не так?

Карло Бальдини взял Мики на руки. Тот не улыбнулся, а лишь сказал:

– Когда ты вернешься, я научу тебя, как повернуть время назад, чтобы молочный коктейль снова стал мороженым, молоком и сиропом по отдельности.

Бальдини скорчил смешную рожицу:

– Не уверен, что я хотел бы это знать, Мики. Но если ты хочешь, я попробую.

Силанти улыбнулся Фулсому и Карлу Фридриху:

– Наши мысли полетят вместе с вами.

Затем жители деревни направились обратно в джунгли, а их гости поднялись на борт «Крота», выходная площадка втянулась в трюм, и за ней закрылся люк.

Корабль отплывает в полночь[14]

Это рассказ о прекрасной женщине.

И о чудовище.

А еще о четверке глупых, эгоистичных, вообразивших, что постигают жизнь, обитателей планеты Земля. Эс считала себя художницей. Юджин занимался изучением атомов, сражаясь при этом сам с собой, а заодно и со всем миром. Луи – философствовал, а Ларри – это я – пытался писать книги…

Мы познакомились с Эллен душным августовским днем. Я прекрасно помню, когда это все начиналось, поскольку как раз в то время привычно сонная жизнь нашего городка на Среднем Западе была растревожена целой вереницей самых разнообразных пугающих событий. Такие события часто влекут за собой появление в газетах не совсем обычных статей – или же сами возникают вследствие публикации там сообщений о всякой невероятной всячине. Подчас совсем невозможно определить, как же обстоит дело в действительности. Кто-то из прохожих видел летящие в небе диски, сопровождаемые какими-то странными звуками. На факультете геологии местного колледжа пробовали разыскать следы метеорита. А один фермер, живущий по эту сторону заброшенных угольных ям, поднял шум из-за того, что какое-то существо, «большое и бесформенное», переполошило его курятник и напугало жену. Мужчины со всей округи даже вооружились дробовиками и группами прочесали всю местность – впрочем, без какого-либо результата. Но истории о «чудовище» остались жить в их памяти. В городе тоже не были в стороне от этих событий. Там воображение питалось рассказами о «грабителе-гипнотизере», вполне, правда, добродушном парне, который ослеплял своих жертв вспышкой каких-то невероятных огней и ночью после этого напевал перед их домами песни нежных сирен. Школьницы целую неделю вопили в два раза громче после наступления темноты, мужчины храбро расправляли плечи при виде незнакомцев, а женщины, погасив свет, выглядывали на улицу сквозь крошечные щелки в занавесках.

Луи, Эс и я зашли в библиотеку колледжа за Юджином и решили, что перекусим, прежде чем пойдем по домам.

Мы обсуждали местные страсти. Тогда интерес к ним начал постепенно стихать, но в разговоре леденящие душу намеки на нечто сверхъестественное охлаждают умы даже в самый жаркий и неподходящий для серьезных размышлений месяц года. Мы ввалились в единственный в нашем городе приличный ночной ресторан (впрочем, возможно, он потому нам так нравился, что туда ходили «дикие» студенты) – и там мы обнаружили, что у Бенни появилась новая официантка.

Она была красива, даже слишком непривычно красива для Бенни. Шапка светло-золотых кудряшек, прекрасное, аристократическое сложение (по жадному взгляду Эс я понял, что она уже видит, как станет ее лепить). А еще пара самых задумчивых и мягких в мире глаз.

Она подошла к нашему столику и молча ожидала, что мы закажем. Может быть, оттого, что ее красота потрясла нас, мы очень старательно разыгрывали наш любимый спектакль: «Интеллектуалы подробно и терпеливо разъясняют свои пожелания тупоголовому пролетарию». Она выслушала, кивнула и вскоре вернулась с нашими заказами.

Луи попросил только чашку черного кофе.

Она принесла ему еще половинку дыни.

Луи некоторое время внимательно рассматривал ее, затем удивленно хихикнул.

– Знаете, мне действительно хотелось дыни, – сказал он. – Но я даже и не подозревал об этом. Вы, наверное, сумели проникнуть в мое подсознание.

– Подсознание? Что это? – спросила девушка низким красивым голосом с интонацией, чем-то напоминавшей то, как говорил Бенни.

Расправляясь со своей дыней, Луи пустился объяснять так, будто перед ним была ученица начальной школы.