Лев и ягненок[10]
Космический корабль ВСС (выше скорости света) «Крот» прокладывал путь через Угольный Мешок[11]. Лабиринт центральной корабельной оранжереи погрузился во тьму. Для растений, возобновлявших запасы кислорода на «Кроте», наступила ночь. Лампы искусственного солнечного света, которые поддерживали их жизнь, были выключены.
Слабое мерцание пылевой туманности снаружи едва обрисовывало решетку из тонких прутьев, которая усиливала прозрачную круговую стену, и это говорило о приближении к звезде.
Из той же пыли или, может быть, из-за пределов пыли пробивалось и другое воздействие, не улавливаемое никакими физическими инструментами, непрерывная пульсация угрозы.
Карл Фридрих – антрополог и второй помощник капитана «Крота» – плыл во влажной темноте оранжереи. Он чувствовал эту угрозу и склонен был доверять своим ощущениям. Он видел слишком много странных вещей на слишком многих странных планетах, чтобы полностью отрицать сверхъестественные явления, хотя люди, причастные к космическим полетам, привыкли отмахиваться от него и пожимать плечами. Что же касается домоседов из Конфедерации цивилизованных планет, запертых в своих крохотных опрятных сферах с машинами, кабинетами и местами для развлечений – и маленькими яркими солнцами в пределах досягаемости, – то они просто не поняли бы, о чем думает Карл. А он не стал бы им рассказывать.
Однако Грег Данстен, плывший рядом с Карлом, домоседом не был, а сравнительно молодой возраст позволил ему, по крайней мере, сохранить тягу к романтике. (Его любимая жалоба звучала так: «Я знаю, почему вы все говорите о Матери-Земле. Потому что космос – мужского рода, чтоб ему пусто было!»)
– Довольно странно, – размышлял Карл, – что у Конфедерации столько трудностей с инакомыслящими колонистами и беглецами. Это немного похоже на попытку уложить льва рядом с ягненком. Или, правильнее сказать, ягнят рядом со львом.
– Конфедерация – это старый мартовский лев, – с усмешкой ответил секретарь и младший астронавигатор. – Рычит на всю Галактику о своих потерянных детях, и все лишь для того, чтобы отшлепать их.
– Или тайно следить за ними, – добавил Карл. – Как мы.
– Точно! – Слова с шумом срывались с губ Грега. – Кстати, у тебя есть предположения?
Карл понимал, что Грег имеет в виду недавнюю сцену в рубке: десять пар глаз уставились на распухшие пальцы капитана Фулсома, когда тот осторожно открыл запечатанный приказ и вставил его в считывающую машину. Но антрополог все равно спросил:
– Предположения о чем?
– По-твоему, это наши беглецы так перепугали Конфедерацию?
– Трудно сказать, – пожал плечами Карл, предпочитая услышать чужое мнение.
– Но посмотри на факты, – настаивал Грег. – Кто они такие, эти беглецы? Просто очередная горстка диссидентов, захвативших ВСС-корабль и нырнувших в Угольный Мешок в надежде уйти от погони или из-за того, что старое корыто вышло из-под контроля. Вспомни, среди них вряд ли был хоть один инженер, не говоря уже о настоящем физике. Только горстка художников, артистов, психологов, аналитиков… ах да, и еще два-три антрополога.
Карл стерпел насмешку.
– Конечно, мы же просто отбросы, наши поля бесконечно далеки от священного атома. Но сдается мне, там было и несколько белых воротничков. – Грег ухмыльнулся. – А если серьезно, старик, как может эта банда угрожать Конфедерации? Нет, я могу понять, что Конфедерация заинтересовалась ими, собираясь теперь, спустя пару столетий, поставить точку в этом деле. Неплохо бы узнать, нашли ли они пригодную для жизни планету, какую культуру создали, можем ли мы основать там исследовательскую станцию. Конечно, все это вполне объяснимо. Но в чем здесь опасность?
Карл Фридрих снова повел плечами. Призрачное мерцание едва очерчивало его профиль с покатым лбом.
– Как ты сам сказал, возможно, это просто расследование.
– Но зачем устраивать цирк с секретным приказом? К чему все эти намеки, недосказанности, предупреждения и предосторожности? А кроме того… – в голосе Грега прозвучала неуверенность, – ты ведь сам чувствуешь это, правда?
Оба плыли в невесомости, слегка придерживаясь пальцами за поручни у иллюминаторов, и напряженно всматривались в черную пыль, сквозь которую пробивался «Крот».
– Да, – просто ответил Карл. – Чувствую.
Грег сдержанно кивнул и добавил без всякой видимой связи – не считая того, что это сказал Грег Данстен:
– Ешкин кот, как жаль, что в космосе нет женщин!
Позади послышалось мягкое шуршание. Из радиального прохода между рядами папоротника выплыл чей-то силуэт. Необъяснимым образом – чувства всех людей чрезвычайно обостряются во время межзвездных путешествий – Карл и Грег угадали в нем Хуана Гальвеса, врача и старшего биолога «Крота».
Какое-то время все молчали. Их объединяло одно качество, которое людям двадцатого или двадцать первого столетия показалось бы странным и даже неприятным. Это было общее знание и опыт людей, живущих в Галактике, а не на Земле, тех, кто, описывая свою личную вселенную, говорит о звездах и планетах, а не о странах и городах, кто не знает другого ритма жизни, кроме размеренности старого доброго ВСС-натиска, кто постиг предназначение человечества – пробираться сквозь черный космос к новым планетам… Людей с потухшими глазами и впалыми щеками – потухшими и впалыми по меркам двадцатого или даже двадцать первого столетия: неизгладимый след жизни среди машин.
– Как там капитан? – наконец спросил Грег у Гальвеса.
– Надеюсь, что смогу вытащить его и он оправится от приступа, – ответил испанец с Арктур-Кватуора, подплывая ближе. – Но пока я только пытаюсь нащупать истинную природу болезни. Уверен лишь в одном: это не обычная закупорка из-за отсутствия гравитации. Центрифуга не помогла. Что касается сердца, то клянусь, что это психосоматика, несмотря на ухудшение состояния, хотя мне не удалось выявить возможные эмоциональные причины – я проверил записи его сеансов психоанализа.
Он помолчал, глядя сквозь решетку.
– Тем не менее, – с горечью продолжил он, – кто может сказать, какие вредные частицы и потоки радиации пронизывают загрязненный вакуум вокруг нас? Честное слово, джентльмены, мне это не по душе. – Он кивнул худым подбородком в сторону космической пыли. – Стоит только подумать, что мы завязли здесь на несколько световых недель, и я чувствую, как начинаю задыхаться.
Карл Фридрих криво усмехнулся.
– Не знаю, Хуан, – беспечно сказал он. – В каком-то смысле я даже рад, что не вижу звезд. Они заставляют думать о планетах и людях, старающихся поддерживать старый добрый ВСС-натиск. Я скорее благодарен судьбе за эту пыль и темноту.
Гальвес вежливо хмыкнул, словно признавал за каждым право на собственное космическое безумие, и заметил:
– Пусть так, но мне приходилось бывать только в чистом космосе, и я ненавижу этот мерзкий пепел. Можно сначала врезаться в планету и только потом разглядеть ее.
– Она должна быть видна в телескоп, – напомнил Грег. – И мы уже давно летим в ВСС-режиме.
– Думаю, да, – угрюмо согласился врач. – А как насчет «Гримуара»?
– «Гримуара»? – озадаченно переспросил Грег.
– Разве вы не узнали о нем из приказа? Беглецы назвали так свой корабль, после того как угнали его. Старинное земное слово, означающее учебник… черной магии.
На мгновение все трое замолчали, ощущая пыль и темноту… и слабую зловещую пульсацию, словно накатывавшую черными волнами на берег рассудка.
– Так что насчет «Гримуара»? – с оттенком вызова спросил Грег. – Даже если его пустая обезлюдевшая оболочка просто болтается в пространстве, она тоже должна быть видна в телескоп.
– Ох! – живо откликнулся испанец с Арктура. – Но если предположить, что он поврежден, скажем, пробит метеоритом? Помните, какой груз вез «Гримуар», когда его угнали?
