Горячей влагою из крови и огня.

Она палит меня, жжет мне лицо и руки,

Как-будто демонам я отдан был на муки.

Когда ж очнулся я от боли, над волной,

Гляжу, стоят они, как прежде, предо мной.

«Смотри!» сказал отец — и вдруг в реке вспененной

Пучина черная раскрыла зев бездонный.

О! что я видел там, какой там слышал крик —

Того не выразит ни чей земной язык!

«Так будет каждый день! так будет вечно, вечно!» —

Сказал и скрылся с глаз!» Тут, ужасом объят,

Несчастный вдруг замолк, бросая дикий взгляд

На женщин трепетных, которые бледнели

От страшных слов его, теснясь к его постели.

Потом, утратив речь, и зрение, и слух,

Казалось, он заснул; но вскоре адский дух

Им снова овладел. Открывши страшно веки,

Он вскрикнул: «Вот они!» — и замолчал навеки.

Перевод Д. Мина

Mary Robinson (1757–1800)

January, 1795

Pavement slipp’ry, people sneezing,

Lords in ermine, beggars freezing;

Titled gluttons dainties carving,

Genius in a garret starving.

Lofty mansions, warm and spacious;

Courtiers cringing and voracious;

Misers scarce the wretched heeding;

Gallant soldiers fighting, bleeding.

Wives who laugh at passive spouses;

Theatres, and meeting-houses;

Balls, where simp’ring misses languish;

Hospitals, and groans of anguish.

Arts and sciences bewailing;

Commerce drooping, credit failing;

Placemen mocking subjects loyal;

Separations, weddings royal.

Authors who can’t earn a dinner;

Many a subtle rogue a winner;

Fugitives for shelter seeking;

Misers hoarding, tradesmen breaking.

Taste and talents quite deserted;

All the laws of truth perverted;

Arrogance o’er merit soaring;

Merit silently deploring.

Ladies gambling night and morning;

Fools the works of genius scorning;

Ancient dames for girls mistaken,

Youthful damsels quite forsaken.

Some in luxury delighting;

More in talking than in fighting;

Lovers old, and beaux decrepid;

Lordlings empty and insipid.

Poets, painters, and musicians;

Lawyers, doctors, politicians:

Pamphlets, newspapers, and odes,

Seeking fame by diff’rent roads.

Gallant souls with empty purses;

Gen’rals only fit for nurses;

School-boys, smit with martial spirit,

Taking place of vet’ran merit.

Honest men who can’t get places,

Knaves who shew unblushing faces;

Ruin hasten’d, peace retarded;

Candor spurn’d, and art rewarded.

Мэри Робинсон (1757–1800)

Январь 1795 года

Скользко. Кашляет прохожий.

Лорд — в мехах, бедняк — в рогоже,

Ждут гурманы объедений,

Без еды страдает гений.

Всюду особняк просторный,

Всюду вкрадчивый придворный,

Здесь бездушные магнаты

И драчливые солдаты.

Рогоносные супруги,

Театральные потуги,

Стонут на балах девицы,

Стонут бедные в больнице.

Все науки перебиты,

В запустении кредиты,

Верноподданным — невзгоды,

Принцам — браки и разводы.

Без гроша сидят поэты,

Плут мешком гребет монеты,

Крова тщетно ищет нищий,

Скупердяи копят тыщи.

Дарования — в загоне,

Правосудья нет в законе,

Кривда истину дурачит,

Честь и совесть горько плачут.

В ералаш играют дамы,

Гениев бесчестят хамы,

Старушонки молодятся,

Девушки в уме вредятся.

К роскоши стремится всякий,

Много шуму, мало драки,

Престарелы ловеласы,

Юны лорды-лоботрясы.

Живописцы, музыканты,

Лекаря и пасквилянты,

Газетенки, книжки, оды —