Без утешителей, один в чужом краю.

Сон не был для него отрадой в жизни трудной,

В нем голод не стихал от пищи грубой, скудной.

И вот от голода он начал воровать,

От страха пред линьком привык ребенок лгать.

Три года долгие таких страданий длились,

Потом для мальчика все муки прекратились.

«Граймс! как же умер он?» стал спрашивать народ.

«Он мертвым найден мной в постели», молвил тот.

И, грустный вид приняв (он даже слезы вытер);

«Да, умер бедный Сэм!» сказал со вздохом Питер.

Однако в городе пошла о том молва;

Все стали спрашивать: имел ли Граймс права

Ребенка изнурять работой самовольно,

Морить от голода, наказывать так больно?

Но все сомнения остались без улик:

Граймс был невозмутим, к притворству он привык.

Другого мальчика добыл он также скоро,

Закабалив в рабы по силе договора.

Какой же был конец? Раз ночью на реке

Он с мачты сорвался и потонул в садке,

Где рыбу Граймс держал и где, как полагали,

Ребенок сам собой мог потонуть едва ли.

«Поверьте, это так!» ответил Граймс. «Он взлез

На мачту — мальчик был повеса из повес —

Шалил, да и упал оттуда в люк, где рыба.»

Здесь в трупе указал на место он ушиба.

А что ж присяжные? — У них шел долго спор!

Но всех уверил их спокойный Граймсов взор.

Освободив его, мы строго подтвердили —

Люк крепче запирать, чтоб дети не шалили.

И — кто б подумать мог! — такой намек потрес

Сильнее совесть в нем, чем строгий наш допрос.

Так, вновь оправданный перед судом присяжных,

Опять пустился Граймс искать детей продажных.

И вот, по-прежнему задаток заплатя,

Он в третий раз в рабы закабалил дитя —

Малютку милого, с лицом столь кротким, нежным,

Что стало жаль его и рыбакам прибрежным,

И бедным женам их: все думали, что он

От крови не простой на свет произведен.

«Наверно, это сын кого-нибудь из знатных,

Который погубил в сетях своих развратных

Простую девушку и бросил, разлюбив».

Не знаю: этот слух правдив был, или лжив;

Но дело в том, что все пленились мы сироткой

С столь добрым личиком, с такой душою кроткой.

Со всеми вежливый, готовый завсегда

Сносить без ропота все тягости труда,

Бедняжка, день и ночь работал он, покуда

Не изнемог совсем, и нам казалось чудо,

Как долго так могло столь слабое дитя

Сносить лишения, все горести шутя.

Но тут не без, причин: охотно мы снабжали

Всем нужным мальчика, кормили, одевали.

К тому ж и грозный Граймс, хоть дерзкою рукой

И плетью из ремней тиранствовал порой,

Однако ж, прежние храня в уме примеры,

Ударов и толчков не расточал без меры.

Раз случай рыбаку на ловле так помог,

Что сбыть по мелочи всей рыбы он не мог;

Тогда продать ее он в Лондоне решился.

Малютка болен был, поплыть с ним согласился.

И вот, пока рекой шел бот на парусах,

Бедняжка мог ещё скрывать на сердце страх;

Когда же в бурное они вступили море,

Он в ужасе припал в коленам Граймса. Вскоре

В ладье открылась течь; тут ветер стал крепчать,

А море пениться и страшно бушевать;

У Граймса вышел ром; он злобнее стол вдвое,

Потом — но лучше пусть расскажет остальное

Сам Питер. Он сказал: «Заметивши из глаз,

Что подмастерье мой слабеет каждый час,

Я, чтоб помочь ему, стал гавани держаться,

Но к ней за бурею никак не мог добраться.

Тут рыба у меня заснула, а потом

И подмастерье мой заснул последним сном!»

«О изверг!» — Выслушав рассказ сей в недоверьи,

Рыбачки вскрикнули: «Убил он подмастерья!»

Затем он снова был потребован к суду,

Где, смело выдержав допрос судей, в виду

Всех наших горожан, он всем на свете клялся,

Что с мальчиком всегда как с сыном обращался.

Но строгим голосом ему заметил мэр:

«Не смей же брать детей в прислуги, лицемер!

Впредь взрослых нанимай: их плеть не испугает

И каждый станет спать и есть как пожелает!

Свободен ты теперь! Но помни: если раз

Еще к нам явишься, то не пеняй на нас».

Но Питером, увы! с тех пор все так гнушались,

Что уж работники к нему не нанимались.

Один он лодку греб и сети в глубь пучин

Один закидывал и вынимал один;

Уж больше он ни с кем не дрался, не бранился,

Один работал он, один вздыхал и злился.

Так осудил себя угрюмый Питер сам

Прилива каждый день по целым ждать часам,