– 

Что делать, что делать, – ухмыльнулся Благовещенский, – как говорят наши коллеги по пустырю, «снять штаны и бегать». А если по совести сказать, мы примерно этого и ожидали. И о причинах догадываемся, но подтверждений пока нет. Собственно, это и есть основная наша задача – найти ее здесь и потом там ликвидировать. – Он прервался, оглядел внимательно всех, кто был в комнате, и тихо договорил: – Утро вечера мудренее.

Завтра обсудим и решим, что делать, а сейчас спать.

У меня болел живот. Тупо болел, неделями. От идиотской жратвы. Не знаю, что подонки, делавшие на всю страну так называемые продукты питания, подмешивали в снедь, чтобы получалось вкусно, но живот болел именно от этого. Я знал точно. Запах у гадости был такой же вкусный, как у давно, с детства забытой настоящей еды мамы и бабушки. Но после этой синтетической стряпни брюхо начинало крутить, оно ныло долго и нудно. А потом, через час или два, тянуло съесть еще хоть чуток гадости. Тогда на какое-то время боль успокаивалась, и наступало счастье. Жизнь становилась прекрасной. Решил проверить, из чего делают это самое счастье.

По профессии я электронщик, а заодно компьютерщик, программист и электрик. Без хвастовства, отличный. Таких всегда мало. Полазил по сайтам, нашел вакансию. Особо даже не брехал в резюме. Сходил на собеседование. Прошел. Приняли. Выдали фирменную одежку с надписью «Мир мяса». Подписал кучу бумаг о неразглашении и ответственности за разглашение тайн и секретов. До цеха допустили только через месяц.

Видать, продолжали проверять.

Короче, мясом в этом «Мире мяса» и не пахло. Мясо делали из специально обработанного гороха. Выпаривали, вытягивали, высушивали. Потом туда добавляли фарш из опарышей, еще каких-то насекомых, быстро и дешево размножавшихся. Красители, ароматизаторы, усилители вкуса и запаха, еще куча всякого дерьма – и получалась говядина. Хрен отличишь. Белок – натуральный, растительные волокна. Специи, соль. Химия – как у говядины. Не подкопаешься. Вкус тоже. А чтобы подсадить на эту говенную говядину, – специальные добавочки. Наркотой не назовешь – не подходят к известным по химическому составу, и по закону не подкопаешься, а по сути – наркота.

То же самое узнал про молоко, которое никогда не скисает, и которое не от коров, а из мощной мельницы, разбивающей самое дешевое зерно почти до молекул. Много еще чего узнал про еду. Про вино, в котором от винограда только запах.

Постепенно собрал образцы всех полуфабрикатов, вынес из цеха. Но это особая история. Хотел разоблачить. Но, как говорится, Господь сберег. Вовремя узнал, что всей этой гигантской корпорацией рулит жена брата чуть ли не премьер-министра, а ее зам – огромная шишка в полиции. Да и другие корпорации поделены между власть имущими.

А брюхо болит. К медикам обращаться бессмысленно. Выписывают рецепты таблеток, которые не лечат, а снимают боль ненадолго.

Хотел уехать в деревню, купить дом, выращивать настоящие овощи, фрукты, кур и так далее, но, увы, не получалось. Причины разные, но не получалось.

От безысходности как-то зашел в церковь. В собор. Помолиться. Стою перед иконой Николая Угодника, молюсь, а у самого слезы текут. Как у пацана пятилетнего. И прошу: «Господи, помоги. Сделай так, чтобы жил я нормальной человеческой жизнью. Чтобы работал по совести. Чтобы ел колбасу из мяса, а не из червяков и гороха, и чтобы…».

Подходит ко мне священник. Постоял рядом, помолчал, потом приобнял и говорит:

– Знаю твои проблемы. Могу помочь. Если заглянуть в суть, то ты хочешь оказаться в шестидесятых годах. Где была у всех работа и натуральная пища. Так, сын мой?

– Так, – отвечаю.

– Ну, если так, то там нужен такой человек. Жалеть не будешь?

Подумал с минуту и говорю:

– Нет, не буду. Семьи у меня нет, но, батюшка, это что – на тот свет, что ли, приглашаете?

Он улыбнулся:

– На этот, только назад. Не удивляйся, такое возможно.

Я перекрестился:

– Тогда, – говорю, – хоть сейчас.

– Ну, раз «хоть сейчас», то переодевайся.

Отвел в соседнее с собором здание, провел в дальнюю комнату, открыл шкаф, достал соответствующую одежду. Я примерил – оказалась впору. Батюшка перекрестил, сказал, что там встретят.

Что было потом, не знаю, но очутился на пустыре, на краю заброшенного парка. Там ждал Виктор. Виктор Федорович. Оказывается, я попал в специальную программу. Паспорт, другие документы – выдали. Сделали все по-настоящему.

А при документах и работа. К тому времени у профессора Благовещенского уже была официальная независимая лаборатория. Официально она занималась исследованиями вирусов и моделированием их биологических изменений. Кому подчиняется, толком и теперь не пойму. Но точно скажу – очень серьезным силовым структурам.

Я делаю в этой лаборатории все, что касается вычислительной и другой техники. Моделирование, разработка программ, усовершенствование и модернизация имеющихся приборов – моя епархия. На самом деле приспосабливаю к здешним условиям все, что перемещаем оттуда. Вот только в последние несколько лет связь нарушилась. Доставка техники и запчастей прекратилась. Так что детали для ремонта использую подручные, здешние.

Так и живу. Прибыл в шестьдесят пятый, и вместе с лабораторией дрейфую. Назад не собираюсь.

Все тут путем. Колбасы хоть и немного, зато настоящая. Килька соленая – настоящая. Помидоры пахнут помидорами. Огурцы – огурцами. Молоко оставишь на столе – к вечеру простокваша! Ну и так далее. В ма- газине никаких полиэтиленовых пакетов. Все заворачивают в кулек бумажный. При тебе. Продавщица взвесит, свернет кулек из толстой бумаги и пожалуйста – получите. Эту бумагу, даже если выбросить, она за полгода сгниет. Мусора нету на улицах. Все утилизируется. Стеклотару молочную в магазине обменивают на бутылки с молоком. И так далее. Битые бутылки на стекольном заводе в новые переплавляют, нормальные моют на заводах и заливают в них молоко, пиво, лимонады натуральные, минералку, ну и так далее.

Никто не визжит про экологию, а спокойно, без суеты все отходы перерабатывают.

Да дело не в еде. Когда работа интересная и правильная, а не перекладывание бумажек или изображение деятельности там, где ее вообще быть не должно, то и работа спорится. И нету тоски от бессмысленности. А здесь работа правильная, интересная. Дел по горло. Руководитель – лучше не бывает. Умница, профессионал.

Назад не планирую. А если кто начнет туда та- щить – на полупроводники суку пущу. И опять повторю, не в жратве дело. Просто здесь интереснее и честнее. Правильнее. Нет погони за баблом. Дело делается из интереса и на совесть. Чтобы польза была.

Кстати, желудок как-то сам залечился, не болит.

Теперь подозреваю, что и болело не брюхо, а совесть.

Окончил школу. Учился неплохо, поступил в мединститут. Богатеньких и блатных почти не было. Видать, их пристроили предки в университеты для будущих госслужащих. А кто еще мордастей, отпрысков в специальные полузакрытые заведения определили учиться, чтобы сразу потом сделать начальниками над теми госслужащими.

Семь лет отучился, потом аспирантура, стал кандидатом медицинских наук. Встретил девушку, красавицу. Влюбился. Хотел жениться. Но не сложилось с ее отцом. Взъелся на меня. То ли потому, что был старше его дочери, то ли еще почему. И то было ему не так, и это не по его. А скорее всего, одурел от ревности. В конце концов поставил ультиматум – если не прекращу отношений с его дочкой, то посадит. И меня, и всех моих родственников. А он это мог сделать, причем легко. За себя я не очень волновался. А вот родители старенькие не выдержали бы. Пришлось уехать в другой город. Знаю, что родился у меня сын. Только я его так ни разу и не увидел и что с ним, не знаю. Затосковал по своей несостоявшейся семье, девушке любимой, запил, но быстро опомнился. Боль постепенно утихла. Второй раз обзаводиться семьей не захотел. Привык к одиночеству. Лет пять работал в больнице. Наукой по инерции продолжал заниматься, пока не понял, что наука кончается там, где начинаются измерения, а именно измерения в деньгах. В зарплатах главврачей, надбавках, грантах для блатных и прочая, и прочая. За любой операцией – прокурор дышит в спину, и не дай бог что-то не по букве инструкций и прописей.