И, дабы окончательно в этом убедиться, Алеша, весело гогоча, подбежал к жующему вишни Жерару и сильно дернул его за волосы. Жерар взвизгнул, поперхнулся вишневой косточкой и чуть было не задохнулся. Откашлявшись, он без лишних слов ударил Курбатова локтем в промежность. Алеша сразу прекратил гоготать и присмирел. Голова его закружилась, что-то подкатило к горлу, а весь мир позеленел и начал бешено вращаться. Жерар же схватил Алешу, перекинул через плечо и побежал. Бежал он быстро и ровно, как скаковой жеребец. Алеша прищурился и увидел прямо перед собой небольшое ветхое строение.

«Это наверняка погреб, – грустно подумал Алеша. – Сейчас Жерар бросит меня туда, плотно закроет крышку и уйдет спаивать школьниц».

И когда крышка погреба гулко захлопнулась над ним, Алеша почти не удивился собственной проницательности. Голова продолжала кружиться. Он лег на глинистый пол, закрыл глаза и провалился в сон…

Проснулся Курбатов от того, что прямо над ухом громко кукарекал петух.

Он открыл глаза, но петуха не увидел. Вместо петуха он увидел неподалеку от себя высокого красивого матроса со знакомым лицом, как-будто из фильма «Оптимистическая трагедия». Матрос, не обращая ни малейшего внимания на Курбатова, яростно молотил рукой по радиоприемнику. Но как бы ни старался, из динамика доносился лишь пронзительный петушиный крик.

– Да чтоб тебя! – ругался матрос, стуча огромным кулаком по крышке приемника. – Ну играй уже!

Однако приемник с завидным упрямством продолжал кукарекать.

Алеша поднялся с пола и присел на валявшееся рядом автомобильное колесо.

– А, ты проснулся, – виновато буркнул матрос, заметив, что Алеша встал. – Извини, если разбудил.

– Пустяки, – вздохнул Алеша.

Помолчав немного, уточнил:

– Мы в погребе?

Матрос утвердительно кивнул и продолжил лупить по приемнику.

– А давно я здесь сплю? – спросил Курбатов, разглядывая заплатки на штанах матроса.

– Без понятия, – пожал плечами тот. – Но за четыре часа, что торчу тут, ты ни разу не просыпался.

Алеша глуповато улыбнулся и, не зная, что еще сказать, начал ковырять носком не понятно откуда взявшегося на нем ботинка глиняный пол.

«Интересно, откуда на мне эта обувь и эта одежда? – размышлял Алеша, колупая глину. – Наверняка это Жерар меня одел. Сколько он, интересно, собирается нас здесь держать?»

Тем временем матрос, похоже осознав всю безрезультатность своих усилий, схватил радиоприемник и саданул об стену. Тот кукарекнул в последний раз и разлетелся на куски.

– Надоел до чертиков, – пояснил матрос. – Я теперь если петуха встречу, не раздумывая шею ему сверну.

– Понимаю, – серьезно кивнул Курбатов и шмурыгнул носом.

– Меня Семеном зовут, – представился матрос.

– А я – Алеша, – признался Алеша.

– Ишь ты! – удивился матрос Семен, доставая из кармана штанов трубку.

Закурив, он стал пускать кольца дыма, похожие на разваливающиеся от старости зонтики.

– Ну вот скажи мне, Алеша, – обратился матрос Семен к Курбатову, – какое, по-твоему, утверждение более верно: мы здесь сидим потому, что этот погреб существует, или же этот погреб существует лишь потому, что мы здесь сидим?

Алеша, вообще-то любивший всяческие курьезы и парадоксы, почувствовал в вопросе подвох. Он угнездился на колесе поудобнее и посмотрел на матроса:

– Мне кажется, вопрос сформулирован не совсем точно. Но я все же попытаюсь на него ответить… Итак, предположим, что этот погреб существует лишь только потому, что мы в нем сидим. То есть, не будь нас в данный момент здесь, никакого погреба бы не было. Правильно? Правильно. То есть, когда нас не будет, не будет и погреба… А что это значит? А значит это то, что погреба нет и не было вовсе, и тех людей, что якобы копали погреб, их, получается, тоже нет и не было. И если следовать этой логике до бесконечности, то можно с уверенностью заявить, что кабы Жерар не бросил меня в погреб, в нем не было бы и вас. Тут у нас получается интереснейший парадокс: я не появляюсь в погребе, значит, он не существует, и значит, вы тоже не существуете в несуществующем погребе. Из всего вышесказанного смею предположить, что ваше второе предположение неверно.

Матрос Семен усмехнулся и сплюнул на пол.

– Ну, допустим, я с тобой соглашусь. Но тогда выходит, первое утверждение и определяет истинное положение вещей? Мы здесь только потому, что этот погреб существует.

Алеша откашлялся.

– Нет. Первое утверждение тоже не может быть верным, потому что Жерар кинул меня в погреб уже после того, как я об этом самом погребе подумал, а не до того. Понимаете? После, а не до! Значит, мое сознание определило бытие, а не наоборот. Посему первое утверждение тоже неверно.

– Логично, логично, – закивал Семен. – Вижу, ты малый умный, тебя простой софистикой с толку не собьешь. А кстати, кто такой Жерар?

Алеша радостно заулыбался, будто вспомнил что-то до ужаса хорошее.

– Жерар – актер, – пояснил он, не переставая улыбаться. – Жерар меня сюда и бросил. Обиделся за то, что я его вначале с женщиной спутал.

– А-а-а, ну понятное дело, – промычал Семен, выпуская очередной дымный «зонтик». – Актеры – народ нестабильный, нервный. Им простительно всякое происшествие. Но как же ты с ним познакомился?

– А мы с ним вместе голыми на сеновале спали! – весело гоготнул Алеша.

И, сообразив, что сболтнул лишнего, густо покраснел.

У Семена же как-то странно задергалась щека. Он встал, вытряхнул табак из трубки и отошел к ведущей наверх лестнице.

– Семен, ты расстроился? – спросил Алеша, не заметив, что обратился к матросу на «ты».

– Нет-нет, просто грустно стало… – печально вздохнул тот и вдруг заплакал.

Алеша растерялся. Он впервые видел плачущего матроса.

– Да что ж за судьба! – хныкал Семен, растирая грязными руками слезы по щекам. – Кто-то спит с актером на сеновале, а я всю свою паскудную жизнь дрыхну в обнимку с ржавым якорем!

И – зарыдал навзрыд.

Алеша подошел к нему, похлопал по плечу.

– Ну не плачь, Семен, не плачь, – попытался успокоить разочаровавшегося в жизни матроса. – Все не очень плохо.

– Что именно не очень плохо? – всхлипнул Семен.

– Ну, я хотел сказать, что все будет хорошо, – поправился Алеша.

– Так я и думал, – уронил голову Семен и завыл, как пес.

Выл Семен около двадцати минут, а Алеша все это время его успокаивал, правда, безрезультатно.

Наконец, поток слез и рыданий иссяк.

– Хватит! – решительно отрубил Семен и перестал плакать.

Алеша утер выступивший на лбу пот и глубоко вздохнул:

– Ну, слава богу, взял себя в руки.

Семен покосился на Алешу и высморкался в кулак.

– Хватит, – повторил он, вытирая ладонь о стену. – Хватит сидеть и ждать. Надо действовать.

– Конечно, надо, – согласился Алеша. – Ты что-то придумал?

– Я решил утопиться в колодце, – твердым, не терпящим возражений тоном заявил матрос и грозно зыркнул на Алешу: – И попрошу мне не мешать!

Алеша как-то сразу сник.

– Не буду, – пообещал уныло и начал ущербно сутулиться.

– Тогда полезли из этого погреба, – бодро и празднично скомандовал Семен, вставая и подходя к лестнице.

– Постой, а разве мы здесь не заперты?! – удивился Алеша.

– Кем же это мы, интересно, можем быть здесь заперты?

– Жераром, например.

Семен рассмеялся:

– Вздор! Я сам забрался сюда четыре часа назад, от жары спрятаться. И никакого Жерара не видел. Полезли.

И они полезли наверх.

Матрос напевал себе под нос что-то задорное и вообще выглядел значительно веселее с того момента как решил свести счеты с жизнью. Он улыбался и то и дело приглаживал волосы рукой, как перед свадьбой. Алеша решил, что появление цели, а самое главное стопроцентная цверенность в достижении этой цели предали матросу сил и энергии.

Лестница была деревянной, местами подгнившей от сырости и постоянно шаталась. Они поднимались уже минут пять, дно погреба давно скрылось во мраке, а конца лестнице все не было. Алеше стало не по себе от этого затянувшегося подъема.