Отхожу назад. В камере зажигается лампочка. Ложусь и укрываюсь – свет гаснет. Бряцанье уже совсем рядом.

– Пошевеливайся, – фыркает голос снаружи.

Лязганье железа слишком громкое. Закрываю уши ладонями, но это не спасает. Высовываю нос из-под одеяла. Снаружи светло. Замечаю несколько кошачьих хвостов. Кого-то приволокли.

– Наверное, это твоя последняя выходка, парень, – говорит один из феекотов.

– Думаешь, его наконец казнят? – спрашивает второй голос.

– Давно пора, – раздражённо отвечает первый.

Когда коты уходят и становится темно, я какое-то время лежу не шелохнувшись. Но уснуть не могу. Страшно. Хочу домой. Хочу проснуться в троллейбусе и облегчённо выдохнуть после этого кошмара. Снаружи шорохи и скрежет, сквозь который я вдруг отчётливо слышу своё имя.

– Элла. Элла, ты здесь?

Я вскакиваю, свет в камере включается. Подхожу к решётке – гаснет. Но успеваю заметить тёмное пятно слева.

– Я тут. Кто говорит? – на всякий случай спрашиваю тихо.

– Зови меня Яр, – отвечает собеседник.

Что? Узнаю голос тувинца в цепях.

–Ты не Яр, – стараюсь не показывать тревогу. – Это ложь. Ты… тот, кто не пустил меня домой.

К горлу подступает ком. Я отхожу в глубину камеры, над моей головой включается лампочка. Я ведь не говорила ему своё имя.

– Нельзя уходить, – отвечает тувинец.

– Это не мой мир. Я хочу домой, – зачем-то признаюсь ему и чувствую в глазах слёзы.

– Нельзя, – повторяет он. – Имя нельзя. Уходить нельзя. Она была права. Ты в опасности.

– Кто?

– Которая звала тебя Элла. Ты откликнулась. Ты Элла.

Что ж, логично. Вытираю слёзы, подхожу к решётке. Прежде чем свет гаснет, вижу лицо тувинца с гирей на ноге.

– А как твоё имя? Настоящее.

– Яромир. Зови меня Яр.

– Я ведь запутаюсь. Один Яр уже есть.

– Мне нельзя говорить, – сообщает парень.

– Но ты говоришь.

– Я должен предупредить, и пусть накажут. Или казнят, – равнодушно отвечает сосед.

– Можно, я буду звать тебя Ярик?

– Нет.

– Мир?

Молчит.

– Так о чём предупредить?

– Мир. Можно, – отвечает тувинец. – Ты в опасности. Тебя выставят на турнир.

– Отлично. Значит, скоро выйду отсюда. А после турнира меня обещали отпустить домой, – радуюсь я.

– Не пустят.

– Почему? Грымза сказала…

– Не верь Грымзе. Иномирянки не возвращаются. Никогда.

– С чего ты взял, что я иномирянка?

– Артефакт. В нашем мире таких нет. Из-за него ты здесь.

Вздыхаю.

– Как думаешь, мне его вернут?

– Нет.

– Ни-Ни обещал. Если переведусь на его факультет.

– Нельзя, – привычно отвечает тувинец.

– Да что ж за место у вас тут такое? Ничего нельзя! – восклицаю я.

– ЯроКанск, – слышу в ответ.

– Так это не имя? – размышляю вслух.

– Имя. Города.

– А Красноярск?

– Такого нет, – выдаёт Мир, на мгновение задумавшись.

– А мы тогда где?

– В ПэТэУ ЯроКанска.

Вздыхаю.

– Мир, делать-то что?

– Оставаться здесь.

– Я и так здесь.

– Тебе нельзя наверх. Убьют. Оставайся здесь.

– А если за мной придут завтра?

– Нельзя. Ты должна остаться, – настырно повторяет Мир.

– Но как? Что для этого нужно?

– А что ты умеешь?

– Ну… петь.

– Нельзя, – талдычит тувинец.

– Тогда что?

– Пой.

– Так нельзя же, – кто-то из нас явно сумасшедший.

– Поэтому пой. Накажут. Останешься.

Выдыхаю.

– А тебя-то за что наказали? Сейчас.

– За твой артефакт, – говорит тувинец.

Я чуть не подпрыгиваю на месте.

– Что? Почему?

– Я его украл.

Еле сдерживаюсь, чтобы радостно не завизжать. Боюсь перебудить местных монстров, если сейчас ночь.

– Что ж ты молчал?

– Нельзя. Обет.

– Прости, забыла. Так он сейчас у тебя? Мой артефакт.

– Нет.

– Отобрали?

– Нет.

– Сломали?

– Нет.

– Тогда где он?

– В тайнике.

Выдыхаю.

– Окей. Когда мы выйдем, ты вернёшь мне его?

– Нет.

– Что? Но ведь это МОЙ артефакт! – дёргаю руками решётку.

Хорошо, что она крепкая. Так хочется расцарапать лицо моего соседа.

– Нельзя, – это слово начинает меня бесить.

Впрочем, я его всегда недолюбливала. Поэтому делала всё по-своему. Не на юрфак пошла, а на актёрский. Правда, попала совсем не туда. Но не суть.

– Мир, ты знаешь, как пользоваться моим артефактом? – и зачем я это спрашиваю.

– Да.

Что?

– Откуда?

– Научился в твоём мире.

Моё сердце начинает скакать от радости. Значит, всё-таки выход есть! И я его найду. Возможно, с помощью моего нового знакомого.

– Мир, когда ты взял мой артефакт, он… работал?

– Он спал.

– Ты знаешь, как разбудить его?

– Да. Но здесь нельзя.

Да что ж за наказание такое? Ничего нельзя в этом мире!

– Ми-ир, очень надо, – жалобно протягиваю я. – Поможешь?

– Нельзя.

"Рука-лицо". Наваливаюсь спиной на решётку и сползаю вниз в отчаянии.

– Помогу, – внезапно отвечает странный тувинец.

– Мир! Ты чудо! Я тебя люблю! – кричу ему радостно.

Лампа в коридоре моргает. Кто-то идёт? В три шага отскакиваю к кровати, делаю вид, что крепко сплю.

Случайно засыпаю по-настоящему. На зелёном лугу я собираю ромашки. Гадаю на любовь. Любит! Танцую с Колькой страстное танго под звучащую откуда-то сверху "Besame mucho". Слепящее солнце заставляет щуриться. Пушистые облака похожи на танцующих на двух лапах котов.

– Леди, завтрак, – слышится с небес.

– Товарищ Куприянова, – голос строгий.

Разлепляю веки. Я в сырой камере. Как же мне здесь оставаться дальше, если дышать уже тяжело от влажности? Так и заболеть недолго. Стоит ли вообще доверять тувинцу или лучше сделать всё, чтобы выбраться поскорее? Предложение заманчивое. Перевожусь на факультет к девушкам, живу в нормальной комнате. Не стесняюсь парней тувинцев. Имён их я всё равно не знаю. А Яриков никому не выдам. И вообще, кажется, они тоже не очень довольны соседством со мной. Сейчас, наверное, радуются, что я здесь. И этот с гирей тоже. Не гремит под ухом. Красота же? Только бы ещё вернуть и зарядить свой арте… лефон.

Чёрный феекот нервно дёргает хвостом, держа поднос со скудной едой. Первым делом забираю воду, потом шуршащий пакетик с яблоком и чем-то похожим на хот-дог.

Когда я остаюсь одна, по соседству слышится чавканье.

– "Дохлый кот" сегодня особенно хорош, – сообщает Мир.

Мысленно соглашаюсь с соседом. Соуса не пожалели. Луковые перья свеженькие. Булочка хрустящая и даже ещё тёплая. Блаженство. Настроение повышается. Подхожу поболтать с тувинцем.

– Мир, а Яр и остальные правда братья?

– Правда, – отвечает парень.

– Но их же двенадцать. Наверное, не родные?

– Родные.

– Они ведь примерно одного возраста. Как такое возможно?

– Двенадцать братьев – двенадцать дней, – загадочное пояснение, которого я не понимаю.

– У них один отец и разные матери?

– Наоборот.

Мой мозг мысленно подаёт мне сигнал SOS.

– Они выглядят одинаково. Кроме Яра.

– Яр старший. Он из другой кладки.

– А ты? Тоже брат?

– Я чужак. Подкидыш. Названый брат.

Понимаю, что совсем запуталась.

– А остальные… Дети одной матери?

– Да.

– Похожи, как близнецы.

– Близнецы, – вторит мне Мир.

– Как же их мать родила? – размышляю вслух, восторгаясь этой незнакомой мне женщиной.

– Не родила, – окончательно запутывает меня Мир.

Пока я думаю над ответом Мира, в коридоре загорается свет. Но наверху тихо.

– Пой, – шепчет мне сосед.

Отхожу вглубь камеры, и первое, что приходит на ум, это любимая папина песня. "Художник, что рисует дождь". Мне она тоже нравится. Тихонько мурлычу себе под нос, прислушиваясь к посторонним звукам. Тишина. Прерываемая шуршанием. Возможно, это всего лишь копошится мой сосед. А свет на пятачке между камерами… Так, пустяки. На припеве уже забываю о нём. И обо всём окружающем мире. Есть только я, музыка и дождь…