– Маш! – шепотом позвал он на случай, если та вдруг все же уснула.

– Ну чего, «Маш». Когда в самолете зовут доктора, чаще всего нужен терапевт, кардиохирург или акушер. Акушер мне и самой – тьфу три раза – не дай Бог потребуется, тут я не помощник. Да и в остальных вопросах тоже вряд ли, я же мозгом занимаюсь, без оборудования я бесполезна. Так что просто жду, чтобы отозвался более нужный специалист. Наверняка есть такой. Ну а уж если нет…

«Если нет» случилось минуты через три. После первого объявления последовало второе, а еще через три минуты третье. «Не торопятся отдыхать медики», – проворчала Маша, выковыривая себя из кресла, встав, жестом подозвала стюарта с озабоченным взглядом спросила: «Who feels bad? Bring me to him» Тот сглотнул нервно и пробормотал: «Да, щас отведу. Спасибо вам, а то мы сбились уже – как назло ни одного медика. Вы медик?» Маша только взглянула на него, как она умеет иногда, и это прибавило парню роста сантиметров пять сразу. Он заторопился вперед, а Маша проследовала за ним.

С этого момента и до конца рейса Глеб видел Марию лишь изредка, большую часть времени полета она провела в соседнем секторе салона. Оттуда раздавались сдавленные крики, возгласы на каком-то из азиатских языков, в ту сторону пробегали галопом парами и поодиночке стюардессы, потом в обратном направлении и снова туда, но уже нагруженные то одеялами, то льдом, то еще чем-то. Пассажиры сначала любопытствовали, но время шло, крики становились все тише и, наконец, исчезли совсем, и интерес к медицинскому случаю в салоне угас. Потом принесли ужин, и новостная повестка вообще поменялась. В ожидании жены, Глеб прикрыл глаза и стал перебирать тезисы своего выступления.

Тезисы закончились, жены все не было. Он медленно обернулся, затем привстал в кресле, высматривая, не видно ли Марию через проход. И тут она появилась. Лицо ее было бледным, серьезным и каким-то отстраненным. На лбу покачивались, но пока не стекали несколько больших капель крови. Что за черт! Он хотел вскочить, подбежать к ней, но его держал ремень, а он все не мог его отстегнуть. А Мария медленно шла по проходу, и что-то прижимала к животу. Что она несет? Вокруг ее рук синяя кофта была темнее. Это не тень, это что-то протекает! Ее кофта влажная! В чем она! Это была кровь. Мария все приближалась, и когда до ее осталось всего пара кресел Глеб с ужасом увидел, как из того, что она держала медленно отделилась и безвольно повисла лапа щенка. И по ней медленно кралась капля. Мария стала тянуться к Глебу свободной рукой, продолжая удерживать маленького песика второй. Как он похож на Того, со светофора, которого у него на глазах сбили – пронеслось в голове и мысль тут же скрылась под накатывающей и тяжелой волной ужаса. Маша почти коснулась его плеча, а отклоняться дальше уже было некуда – он уперся в стену. Нееет!

– Excuse me, mister. – За плечо его крепко взял упитанный сосед, который пальцем второй руки оттягивал маску, приподняв подбородок, потому что к его груди со всей силы прижимался Глеб. – It might be a bad dream? I’d recomend you to order a bit whiskey, usually it helps during long distant flights.

Сон! Слава Богу, все это просто приснилось. Глеб извинился перед соседом, объяснил, что и правда увидел ужас что, тот понимающе кивнул, поерзал в кресле, казалось, тут же продолжил спать в своей совиной немигающей маске.

По проходу шла Мария со стюардессой. Они о чем-то шептались, склонив головы друг к другу. Маша выглядела усталой, но довольной, а стюардесса все пыталась придержать машину руку – самолет как раз стало пошатывать в легкой турбулентности.

– Спасибо вам еще раз, Мария. Без вас – ну не знаю, что бы было. Вы нас спасли просто, чудо какое-то, что вы на борту оказались. Спасибо! Мы ваши должники!

– Да, перестаньте вы, все хорошо. Главное – смогли помочь. Надеюсь, теперь все будет хорошо.

Маша села и сразу по-детски сложила руки под щекой, уткнувшись в плечо Глеба.

– Ой, как же я хочу спать… Всю ночь бегала к этому уголечку… в смысле температура высокая у малыша, да еще пришлось бороться с его тупой мамашей. Ну правда, сложная коммуникация, а не сам случай.

– А что там было? Кого спасла моя мать Тереза?

– Я не мать Тереза. – Маша зевнула. – Там вьетнамская диаспора едет всем аулом из Германии к себе (почему, кстати, не напрямую в Ханой, а через Бангкок?), и у одной подруги ребенок приболел. Она его кутает, кутает, а у того температура все растет и растет. Я посмотрела – ничего там страшного, просто не нужно заворачивать, наоборот раскрыть надо и льдом протереть, пока не долетим до лекарств и госпиталя – на этом вполне дотянем. А я только отвернусь (зевок), эта балда его снова в циновку завернула, а на меня смотрит, как в 72-м вьетконговец на посланца дяди Сэма где-нибудь под Хоэ. И не объяснишь ей никак – она ни на каком из знакомых нам языков не говорит. И рисунков даже не понимает – я пыталась там на салфетках рисовать, но это ее, кажется, еще больше напугало… Но (протяжный зевок) сбили мы все же температуру. До Бангкока должны дотянуть. Какие же мы бабы дуры бываем, прости Господи… Глеб, я посплю, ладно?

Глеб нежно обнял и поцеловал ее в макушку. А Маша уже спала. Пусть поспит, ей еще как раз полчаса осталось – командир корабля объявил, что самолет начал заходить на посадку. Вскоре стюардессы забегали в проходах, расталкивая заспанных пассажиров. Прекратить хождение по туалетам, кто не успел – на место и терпеть, тела пристегнуть, спинки выпрямить. Самолет заходил на посадку и только кресло Маши не было выпрямлено. Проходившая мимо стюардесса было потянулась к ней, а потом, узнав Кто в нем Сидит, отдернула руку, бросила с улыбкой взгляд на Глеба и прошептала: «Ну ничего, ничего, так можно» и прошла дальше, электрическим взглядом и своим приближением поднимая все остальные спинки кресел, как шерсть при поднесении наэлектризованной эбонитовой палочки. Глеб ощутил прилив гордости от того, с Какой Женщиной он летит.

Самолет сел в аэропорту Бангкока на 14 минут раньше расписания. Какой все же молодец капитан.

Глеб начал будить Марию только когда схлынули потоки вьетнамцев с тюками и других туристов. Мимо процокала та самая мамаша с ребенком, которого спасала Русская Женщина – Мария. Ребенок был закутан во что-то с виду очень теплое, только личико угадывалось в тени ткани. Какие же вы бабы дуры бываете, мысленно согласился Глеб с Машей, глядя на вьетнамку. Хорошо бы она сразу в больничку наведалась, а то загубит же маленького. Хорошо еще Маша не видит, а то коршуном бы бросилась и навредила бы матери, не пришлось бы родительских прав лишать – не опознали бы по останкам. Однако, пора вставать. В салоне осталась лишь трое – они с Машей и толстый англофон у окошка в очках с совушкой-совой. Как Моргунов, Никулин и Вицин. «Маш, подъем… Море и ананасы ждут!»

Маша медленно, но сразу очень широко открыла глаза. «Привет, (улыбка) мы приехали?» «Да, приехали, пора собираться и отпускать на волю нашего филина (Глеб кивнул на соседа)». Маша перегнулась через Глеба, взглянула на него и прыснула в кулак – «смешная маска у пассажира, хочу такую же».

В конце салона их встречал, выстроившись, весь экипаж самолета. Капитан, знакомая стюардесса и та, которая не стала Машу будить.

– Позвольте, на минуточку. Знаете, вы нам так! Спасибо огромное. Не знаю, как вас и отблагодарить. Можно мы от себя хоть вот… – главная стюардесса замешкалась и взглядом передала слово капитану.

– От всей души, от нас… Не знаю, можно ли вам сейчас, но, наверное, полбокала не повредит… Не знаю… Уверен, в общем… От всего сердца… Прям, не знаю, как и благодарить… Просите что хотите, как говорится… Ну, если что, то муж выпьет. – и протянул бутылку вина.

Маша взглядом приказала Глебу – бери. А потом склонив голову, игриво улыбнулась и вкрадчиво, так, как сказительница в сказочной передаче из далекого детства, произнесла с оканьем:

– Что ж, вОзьмем. Муж-тО ОнО и понятнО дело, выпьет, дело хорошее, коль от чистого сердца. Однако ж вот чё. И вам спасибо.