Получается, Гвоздь был готов застрелить его по сигналу «Бати». Потёртый пистолет был на боевом взводе, предохранитель снят. Угроза «закопать» более чем реальна. Значит, урки подвели к дилемме: работай на преступный мир, что невозможно ни при каких условиях, или умри. Подготовил западню тот, кто просил считать себя родным отцом.

— Прости, «Батя». В семье иногда случаются конфликты.

Собрав выдержку в кулак, Егор обождал несколько минут, пока Гвоздь затих, после чего принялся заметать следы. Переместил трупы, создавая картину, будто «Бать» перестрелял подручных, а сам получил пулю от хозяина ТТ, вскоре умершего от потери крови. С «макаровым» Бекетова придётся расстаться. Отпечатки — долой. Вложенный в руку «отца семейства» с одним добавленным патроном, пистолет сделал последний выстрел.

Отпечатки в «москвиче», незапертом — спасибо покойнику. Кажется, всё.

Била нервная дрожь. Ехать с двумя трупами в багажнике — удовольствие ниже среднего, но ещё хуже возиться с мертвецами, у них открыты глаза, на лице — мука, и нужно не испачкаться в крови, не наследить…

Егор отмахал довольно далеко пешком, постепенно успокаивая пульс, взлетевший на адреналине едва ли не двухсот. Втиснулся в автобус и с пересадкой доехал до Сельхозпосёлка. Элеонора извелась, оттого встречала своего, словно вернувшегося из глубины сибирских руд.

— Дорогая! Правда я весь день был дома и не уходил больше чем на полчаса? С собачкой гулял.

— Правда… О чёрт! Твою мать…

— Что-то не так?

Она взяла его за правую руку и принюхалась, коснувшись носом.

— Всего один раз была в настоящем тире. Не в пневматическом. Ты пахнешь тиром. Стрелял?

— Нет, что ты! Но, на всякий случай, придётся спалить эту куртку, сапоги-дутики и спортивные штаны. Зато люди на белом «москвиче» нас больше не потревожат.

— Потом появятся люди на синей «волге» или зелёных «жигулях»…

— Но я же не такой обормот, чтоб воевать со всем миром!

Раздевшись, Егор поспешил в душевую.

Элеонора поднесла к глазам правую штанину трико. На ней отчётливо проступило пятно оружейной смазки. Куртка, штаны, сапоги? Слишком много, камин засорится.

Женщина принялась методически кромсать одежду, раскладывая куски в мелкие пакетики.

В воскресенье Егор сходил на тренировку в «Динамо». На обратном пути сделал крюк и заскочил в Первомайский, перебросился парой слов с опером, дежурившим от ОБХСС, якобы в связи с какими-то мелкими деталями расследования по «Лучу». В райотделе висела тишина, прерываемая иногда только завываниями протрезвевшего алкаша в клетке дежурной части, переночевавшего там и просившегося выпустить. Абсолютно ничего не свидетельствовало о шухере, который неизбежно поднялся бы при обнаружении пяти жмуров с огнестрелом.

Элеонора пыталась вести себя настолько нейтрально и равнодушно, что это красноречивее всего выдавало её волнение.

В понедельник, когда закончились утренние дела в УВД, Егор поспешил к Сазонову.

Кинув «ниву» далеко, около кинотеатра «Победа», он шёл в сторону ДК им. Дзержинского, подставив лицо позднему февральскому снегу. Белые звёздочки кружились безмятежно и равнодушно, оседая на ресницах, их совершенно не волновало, что двадцатидвухлетний парень, не имеющий за спиной никакой серьёзной поддержки, сейчас признается полковнику КГБ в умышленном убийстве четырёх, а фактически пяти человек. Наверно — самом массовом в послевоенной истории Минска. При всей гибкости и диалектическом подходе к происходящему, у Сазонова есть определённые красные линии. Он намекнул, что ликвидация одного Евстигнеева-старшего, если всё обставить правильно, с его стороны не вызовет нареканий. Но групповой расстрел…

Поэтому картину пришлось немного подредактировать. Расписав начало беседы, в том числе — про обнаружение «волги» с грузинскими трупами, Егор принялся вдохновенно врать.

— Меня пригласили в «семью». Почти как в фильме про «Крёстного отца» и итальянскую мафию в США. Нестроев выкатил условие: повязаться кровью. А для этого при свидетелях, то есть членах его банды, ликвидировать одного пацана, который вроде бы стучит на ментов. Я для вида согласился. Тогда урка, сидевший напротив меня, его кличка «Лось», реального имени не знаю, предупредил: семья — это навсегда. Вздумаешь выйти — зароем. А мой так называемый папашка больше давил, что они знают, где живу, кто моя невеста… Говорит, нет, я не угрожаю. Наоборот — обещаю защиту. Мало ли кто обратит внимание, что во дворе дома на Сельхозпосёлке стоят сразу два новых «жигуля»?

— Зачем второй? — впервые переспросил Сазонов.

— Мне. «Нива». На «пятёрке» ездит Эля. Осталось немного денег после сворачивания дел на «Верасе». Да что за проблема, у нас по улице половина гаражей — двойные. Частный сектор — сплошь куркули-хуторяне, вы не знали?

— Не отвлекайся, — хмуро бросил полковник. Столь кровожадное развитие ситуации ему абсолютно не нравилось. В традициях КГБ — производить меньше шума, а если шуметь, то только на бумаге, рапортуя об успехах.

— Представьте. Сижу за столом. Справа — так называемый «Батя». Передо мной трое, у одного руки всё время под столом. За левым плечом — парень, который меня привёз. У него ТТ. У меня два варианта — идти мочить незнакомого мне осведомителя оперов или получать пулю в башку. Я выбрал третий, простите.

— Ствол — табельный?

— Обижаете. Левый, чистый. Без номеров. Купил по случаю после того, как люди Нестроева подкараулили меня около дома. Выстрелил под столом в Лося, он как раз держал руки ниже столешницы. Развернулся. Вовремя. Урка, что стоял на ногах, тоже выстрелил, не попал. Ему — в грудь, потом в сидевших за столом. Поворачиваюсь к «папашке», а тот и без меня готов. Получил из ТТ в лобешник. Сразу не подумал, ведь я как раз на одной линии со стрелком был, закрывая собой Нестроева. Не сразу помер, мог ещё пальнуть…

— Кто не помер? Кто пальнул? — не сдержал раздражения Сазонов. — Говори связно!

— Не могу, Виктор Васильевич. Как вспомню, колотит. Одно дело — Бекетова подставить. А своими руками, да четверых… И что они меня порешить собирались, уйди я в отказ, ничего не меняет. Я людей убил! Живых! Сам едва не погиб.

— Прекрати истерику.

Полковник наполнил стакан водой из графина. Егор звучно стукнул зубами и край стакана.

— В общем, я когда в первого выстрелил и резко дёрнулся, вскакивая, тот, белобрысый, в меня стрелял. А попал в Нестроева. Я выстрелил в белобрысого. Потом в двух, сидевших около «Лося». Но этот, с ТТ, был жив. А у меня патроны кончились, все восемь расстрелял из «макарова», не добить. Но он сам затих. Тогда я вставил один патрон. Так многие делают, восемь в магазине и один в стволе. Стёр свои пальцы, вложил пистолет в руку Нестроеву и выстрелил, чтоб микрочастицы пороха у него отпечатались. Прибрался. Вытер пальцы с машины, на которой меня привезли.

— Дальше.

— Осмотрелся — нет ли на мне крови. Долго шёл пешком по задворкам «Беларусьфильма». До Волгоградской. Никого не встретил. Приехав домой, уничтожил одежду и обувь. Собственно, всё. Кроме вас никто ничего не знает. Эля заподозрила, конечно, неладное, но подозрения держит при себе. Ни о чём не спрашивает.

— Прошло двое суток… И тишина. Ясно. Сейчас туда поедет опергруппа КГБ. Покажешь, но незаметно, не выходя из машины. Тебя там не было, ни сегодня, ни в субботу.

— Спецоперация КГБ. Спровоцировали конфликт в преступной среде, в результате чего члены бандформирования перестреляли друг друга, — догадался Егор. — Спасибо, Виктор Васильевич. По гроб жизни обязан.

— Да, обязан. И однажды я попрошу этот должок погасить. Вероятно — неприятным для тебя способом.

— А у меня есть выбор? Давайте вашу опергруппу.

Выехали на трёх машинах, первую «волгу» вёл Аркадий — с единственным пассажиром.

— Опять твои художества?

Егор сидел на переднем сиденье, натянув капюшон едва ли не нос. В 1983 году даже у тачек оперативного назначения стёкла не тонировали.