Когда звезда Мехмеда стала меркнуть, в постель Амиры попал и он. Он запрыгнул к госпоже без тени сомнений и начал льстиво угождать и удовлетворять все ее прихоти. Между ласками Мехмед рассказывал ей все, что знал о хозяине и об остальных обитателях дома. Амира презирала его. Однако он был умелым любовником, притворялся, что наслаждается проведенными вместе вечерами, и ревностно хранил тайны хозяйки. Она спала с ним, поскольку он знал все ее секреты, но выдать их теперь мог лишь ценой собственной жизни.

Она видела, как Мехмед постоянно пытается навредить Нико. Ложь и манипуляции Мехмеда были шиты белыми нитками – он пытался сохранить свое положение в доме. Квасцы в маколик – типичный грубый ход в его духе; Мехмед, как всегда, перестарался.

Вне зависимости от того, насколько хорошо ему удавалось скрывать свое отчаяние, Мехмед становился опасным. Амира подумывала приказать Аббасу задушить его шелковым шнуром, но боялась разгневать мужа, который все еще был неравнодушен к умениям Мехмеда, но уже не так, как раньше. Госпожа полагала, что не за горами тот день, когда Эль-Хаджи Фарук задушит Мехмеда в приступе ярости или продаст его бею, вкус которого не столь изыскан. А уж она по юноше плакать точно не собиралась.

Неудивительно, что Мехмед постоянно строил козни против Нико. Мальчик обладал незаурядной внешностью, чистой и нежной кожей, чувственно изогнутыми длинными ресницами, за которыми скрывался еще невинный взгляд. Ему было совершенно несвойственно коварство, к тому же природа наделила его блестящим умом. Пересказывая услышанные на базаре истории, он запоминал все до малейших подробностей, до тончайших интонаций, которые использовали опытные сказочники, поэтому, даже когда он не понимал смысла того, что говорил, казалось, что эту историю придумал он сам. Амира радовалась, глядя, как растет Нико. Этот ребенок уже скоро превратится в прекрасного юношу.

Госпожа редко интересовалась рабами – не более, чем бегавшими в переулках петухами, – и обычно не разделяла увлечения мужа мальчиками. Однако Нико был настолько привлекателен, что она начала лучше понимать супруга. Ей хотелось заботиться о нем, защищать и воспитывать. После происшествия с подсыпанными в еду квасцами Амира сказала Нико, что он не должен позволять так с собой обращаться.

– Ты умнее всех, кого я знаю, но Мехмед всегда перехитрит тебя. Ты должен найти способ оказываться умнее таких мужчин, как он, или они всегда будут превосходить тебя.

Но помимо того, что Амире хотелось защитить Нико, с самого первого момента знакомства с ним у нее появилась и другая идея, настолько же мучительно-сладкая, насколько и опасная. Она хотела заполучить Нико раньше, чем это сделает ее супруг. Она бесконечно дразнила его и испытывала все большее возбуждение каждый раз, когда он краснел или смущенно отворачивался. У нее никогда не было любовников моложе пятнадцати-шестнадцати лет, и она задумалась, можно ли научить Нико владеть телом так же виртуозно, как он владел своим умом. Амира решила выяснить это любой ценой.

Как-то раз, когда все жены отправились в мечеть совершать еженедельный джума-намаз, Амира сказалась больной и осталась дома. Мехмеду она приказала следить, чтобы после завтрака ее никто не беспокоил.

Госпожа была в своей личной ванной комнате и вытиралась пушистым полотенцем, когда послышалось тихое шуршание ковров, а потом до нее донесся аромат свежих лепешек и меда – это означало, что в спальню вошел Нико. Наверняка сидит под дверью и терпеливо ждет госпожу. Амира нанесла пудру и духи, надела прозрачную сорочку, а поверх нее шелковый халат чуть поплотнее, вплела в волосы ленты, отодвинула висевший в дверном проеме занавес и вошла в спальню.

Нико тут же вскочил на ноги и улыбнулся, почтительно приветствуя хозяйку. Халат был слегка распахнут спереди. Амира прекрасно понимала, что сквозь прозрачный материал проступают плавные очертания ее груди, и даже не думала прикрываться. Нико смущенно отвел взгляд, переминаясь с ноги на ногу.

– Я голодна, Нико, – сказала она, опускаясь на подушки и опираясь на локоть, и Нико скромно подошел к ней с подносом в руках в напряжении оттого, что здесь явно что-то не так. – Присядь, – произнесла госпожа, показывая на подушку рядом с собой.

По уже заведенному у них обычаю Нико разрезал лепешку и аккуратно намазал ее медом, налил в чашку подогретое козье молоко и обеими руками протянул ей. Амира взяла чашку и поставила ее рядом с собой, даже не притронувшись. Медленно, не сводя с него глаз, она взяла руку Нико и поднесла к щеке. Он напрягся и перестал дышать. Она улыбнулась, замечая его неопытность. Нико держал руку совершенно неподвижно, чтобы не оскорбить хозяйку неловким движением. Пальцы были еще теплыми от молока, и их прикосновение показалось ей очень приятным. Прикрыв глаза, она медленно, чувственно поцеловала его пальцы один за другим.

Приоткрыв глаза, Амира заметила, что глаза Нико открыты и он смотрит не на нее, а в потолок, пребывая в глубокой задумчивости.

– О чем ты думаешь, Нико? – ласково спросила она.

– О модели корабля, госпожа! – тут же ответил он. – Мастер Леонардус рассказал мне, что в Венеции сначала делают модель корабля, а потом уже строят сам корабль. А еще я думал, что ваша лепешка остывает. Хотите кусочек?

Он выпалил все это настолько по-детски, что очарование момента тут же пропало и глаза женщины вдруг наполнились слезами. Она выпустила его руку и вытерла глаза. Он же просто раб. Почему он так на меня влияет?

– Я разозлил вас, госпожа? Простите меня, я не хотел! Что мне сделать?

– Оставь меня одну, – прошептала она, плотнее запахивая халат.

В ту ночь Нико лежал без сна, тревожась о том, что его подвергли проверке, а он провалил ее еще до того, как все началось. Он понимал, что все это как-то связано с сексом. Хотел разбудить Иби, рассказать ему, что произошло, и спросить совета, но ему стало стыдно собственной глупости. Больше всего его беспокоило, что такое невежество в этих вопросах помешает ему хорошо служить хозяину, с которым, как прекрасно понимал Нико, ему предстоит подобная встреча. И тогда, думал он, хозяин будет недоволен мной, а если Эль-Хаджи Фарук кем-то недоволен, то тут до смерти рукой подать.

Когда хозяин подвергнет его такой проверке, было совершенно неизвестно. Поговаривали, что Эль-Хаджи Фарук неожиданно покинул Тунис и уехал в Венецию. Такие внезапные изменения планов случались нередко, и в данном случае это означало, что у Нико в запасе еще несколько месяцев.

А вдруг удастся сбежать до его возвращения? Леонардус наверняка захочет попытать счастья еще раз. На следующий день, как только Нико остался с мастером наедине, он тут же заговорил с ним об этом:

– Как вы думаете, мастер, не стоит ли нам начать планировать побег?

– Мм… возможно, что и так, – ответил он.

Нико уже достаточно хорошо узнал Леонардуса, чтобы у него зародились подозрения. Он заговаривал с Леонардусом о побеге уже в четвертый или пятый раз, и тот всегда замолкал и делал вид, что ему все равно, хотя, вообще-то, Леонардус был не из тихих и молчаливых. Это окончательно убедило Нико в том, что корабельных дел мастер что-то замышляет. Нико продолжал крутиться на верфях, смотреть в оба глаза и слушать в оба уха, но не замечал ни малейшего признака того, что у Леонардуса есть намерение сбежать и не провести остаток своих дней в плену у алжирцев.

Мальчик в одиночку лазил по скалам Гоцо, свисая на веревке примерно в двухстах футах над линией прибоя, пенившегося на острых скалах далеко внизу. Сверху веревка была привязана к дереву, а на другом конце сделана скользящая петля, благодаря чему мальчик поднимался и спускался, ловко завязывая целые серии сложных узлов.

Ему были известные все секреты известняковых скал. Днем он искал хорошо спрятанные от хищных птиц голубиные гнезда. Он ждал, пока взрослые особи начнут летать туда-сюда, и замечал месторасположение гнезд. Когда птицы улетали, он натягивал свернутую сеть над углублением, где находилось гнездо, находил себе удобное место для ночлега неподалеку и привязывал себя веревкой. После наступления темноты, когда птицы залетали внутрь, он разворачивал сеть, а на следующее утро поднимал сеть с добычей: яйцами и мясом. Это было опасное занятие, и многие смельчаки погибали, лазая по скалам таким образом, но мальчик жил на скалах с шести лет и пользовался веревкой ловко и бесстрашно.