– Но ведь он нищий, – сказал Нико, неохотно беря свою долю, несмотря на голод. – Да еще и слепой!

– Тем лучше, он не знает, чего лишился, – честно ответил Иби. – К тому же его хлеб на вкус не хуже, чем у богачей.

Это заявление показалось Нико некоторым преувеличением. Даже в сумерках было видно, что хлеб уже заплесневел и кишел личинками. Он выковырял нескольких червячков, но потом оставил эту безнадежную затею и съел все в один присест.

Было темно, но народа на улицах было не меньше, чем днем. Улицы освещали огни жаровен и полная луна, висевшая над городскими стенами, как огромный золотой медальон. Несмотря на бытовавший в исламе строгий запрет на употребление алкоголя, в тавернах не было отбоя от клиентов, как и в расположенных по соседству домах терпимости.

– В Алжире одинаково любят и боль, и удовольствия, – сказал ему Иби. – Ты раб и христианин, но если у тебя будут деньги, то тебя встретят с теми же почестями, как уважаемого и правоверного мусульманина.

Они остановились в переулке неподалеку от одной из таверн. Иби сделал Нико знак спрятаться в дверном проеме и ждать. Мимо, распевая песни и хохоча, прошли солдаты. Туда-сюда сновали рабы, выполняя поручения хозяев. Через некоторое время из таверны вышел старик. Он едва держался на ногах и прислонился к стене, чтобы не упасть, справил нужду прямо на улице и нетвердой походкой пошел прямо на них. Иби выпрыгнул из темноты, сбил его с ног и затащил в темный проулок. Когда неудачливый гуляка оказался на земле, Иби выхватил у него кошелек и пустился бежать по улице. Нико замешкался от внезапности всего произошедшего. Мужчина перевернулся на бок и схватил Нико за штанину, но мальчик вырвался, перепрыгнул через него и бросился за Иби. Старик грозил им вслед кулаком и призывал кару Божию на головы своих обидчиков. Рабы смешались с толпой, завернули за угол и остановились отдышаться. Иби смеялся, но у Нико от стыда заболел живот. С момента похищения он обокрал женщину в трюме, слепого попрошайку, а теперь еще и пьяного старика. Нико вспомнил о виселицах, на которых в Биргу вешали рабов, потом о головах, украшавших пики на городской стене Алжира. Какие преступления совершили эти люди, он даже представить себе не мог. А тут речь шла о бессмертии его души. У него в ушах раздался разгневанный голос отца Сальваго.

– Иби, воровство – это грех! – воскликнул Нико. – И преступление! Вдруг нас кто-нибудь видел?

– А ты что, не заметил желтой повязки у него на рукаве? – фыркнул Иби. – Он обычный иудей, так что это не преступление. Днем он крадет у тебя на рынке. Ночью ты крадешь у него на улице. Эту договоренность соблюдают все, его никто не защитит. К тому же ты не в том положении, чтобы думать о таких вещах. Иногда ужин тебе подарит зажиточный торговец, а иногда – ребенок. Иногда придется лечь спать голодным, а иногда – будешь пировать, как султан. На прошлой неделе я съел целого цыпленка. Украл его у шлюхи, которая украла его у матроса, который украл его на рынке. У тебя есть выбор, мой юный друг: либо быстро повзрослеть и узнать этот мир, либо вообще не успеть повзрослеть!

К этому моменту Нико уже слишком проголодался, чтобы спорить с новым другом, да и уверенность в собственной правоте его покинула. Может быть, Иби прав. Если он не намерен просто сдаться и умереть, то от выученных дома правил придется отказаться – тут они не работают. Его этому научила сначала жизнь на корабле, потом происшествие с Бабá, а теперь и улицы Алжира. У него не было ничего, кроме мозгов. Чтобы выжить, придется научиться ими пользоваться, а с муками ада придется разбираться позже.

В кошельке еврея было всего несколько асперов, но их хватило на два шашлычка из баранины и горсть оливок. Сочное мясо само скользнуло с кедровой палочки Нико прямо в рот, и он чуть не заплакал от удовольствия. Доев мясо, он облизывал палочку, а потом жевал и обсасывал ее, пока она не треснула. Оливки ему хотелось распробовать и растянуть удовольствие, но голод победил, и он проглотил свою долю в один присест.

Той ночью, устроившись на постели из соломы, Нико думал о том, как Иби описал ему, что должен делать гарсон. Засунув руки в штаны, он прикоснулся к себе, но касаться там было особо нечего, так, фасолина. Писать сгодится, но вряд ли на что-то другое. Он никак не мог понять, что же в этом интересного. Потом засунул руку в штаны с другой стороны и потрогал себя там. Даже запихнул палец.

Нико долго не мог уснуть.

Нико проснулся от ударов по пяткам и, вскрикнув от боли, вскочил на ноги. В темноте стоял Мехмед с дубинкой в руках.

– Петухи уже прокукарекали, Аллах уже принял утреннее поклонение, а ты все дрыхнешь как труп! – прикрикнул он. – Иди за лепешками для хозяйки, да поторопись! – приказал Мехмед, всучив Нико несколько монет, кусок ткани, чтобы завернуть в нее лепешки, и объяснил, как пройти к пекарю. – Возвращайся прежде, чем восходящее солнце осветит минарет, а то пожалеешь, что на свет родился! Госпожа не любит холодный хлеб!

Нико в точности выполнил все указания Мехмеда, но пекаря там и в помине не оказалось. Он понял, что Мехмед обманул его, только когда оказался у городской стены рядом с кварталом Баб-эль-Уэд. Нико робко спросил у лавочника, как пройти к пекарю, и тот махнул рукой на узкий переулок. Нико побежал туда, но пекарни не нашел. Тогда он спросил дорогу у разносчика воды, который послал его туда, откуда он пришел. Квартал представлял собой удивительный лабиринт, где все улицы были похожи одна на другую как две капли воды. Нико перестал понимать, где находится. Он увидел, как солнце восходит над зубчатыми стенами касбы, и понял, что оно вот-вот озарит мечеть рядом с домом Фарука своими лучами. Нико растерялся, засмотрелся на вершину холма и случайно врезался в торговца специями, разложившего свои товары аккуратными рядами на одеяле. Торговец вскочил и принялся колотить глупого мальчишку. Нико вырвался и бросился бежать, но тут же чуть не попал под копыта верблюдов, следовавших с поклажей на мясной рынок. В животе все сжалось, на глаза навернулись слезы, и Нико в ярости смахнул их со щек. Я не ребенок! Он спрашивал дорогу у каждого встречного, пока наконец какой-то раб не сказал ему, куда идти.

Нико пришел так поздно, что лепешки уже остыли, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Он бежал наверх по склону холма, но никак не мог отогнать от себя аромат свежевыпеченного хлеба. Развернув салфетку, он перевернул лепешку, надеясь отщипнуть кусочек мякиша из-под корки, но понял, что это надо делать очень аккуратно, а времени у него нет, и побежал дальше. Это было единственное хорошее, что с ним случилось за тот день.

У ворот рядом с Аббасом его ждал Мехмед. Он оттаскал Нико за уши, выговаривая за лень и тупость, потом внимательно осмотрел лепешки и разразился гневной тирадой из-за того, что они успели остыть.

– Госпожа уже спрашивала, куда ты пропал! Пять ударов кнутом за опоздание! – вынес он вердикт, делая знак Аббасу.

Не успел Нико и глазом моргнуть, как с него сорвали рубашку и прижали к стене. Арап сделал все стремительно: удары оказались быстрыми, на спине вздулись кровавые следы. Нико заплакал. Отец бил его ремнем, но так больно не было никогда.

– Это плата Аллаху за нерасторопность, – хмыкнул Мехмед. – И перестань хныкать, а то поплатишься снова. Оденься и отнеси лепешки хозяйке! По дороге захвати на кухне мед и молоко! Живо!

Если Амиру и беспокоило его опоздание, то она не подала виду. Хозяйка еще не выходила из спальни и возлежала на подушках. Улыбнувшись, она сделала ему знак войти. Ощущая некоторую скованность, он подошел к ней и поставил поднос рядом с подушками. Каждое движение причиняло боль – рубашка терлась о спину.

– Что с тобой? – спросила она. – Ты нездоров?

– Ничего страшного, госпожа, – испуганно заверил ее Нико, – просто ударился спиной.

– Повернись-ка! – приказала Амира, заметив пятна крови на рубашке. – Сними рубашку!