Легче, проще, естественнее.
Ни тяжелых воспоминаний, ни разрывающих черепную коробку эмоций. Только голый адреналин.
Как будто впервые хватаешь девчонку в объятия.
Выжимаешь педаль газа до упора по пустой дороге.
Возвращаешь свой отряд с задания полным составом.
Чистый. Неконтролируемый. Восторг.
Я развеял воздушную технику и резко рухнул на землю, приземлившись на ноги и присев на корточки. От удара моих подошв в разные стороны разошлись волны — воздушная и земляная.
Пока противники осознавали, сдаюсь я или это хитрая атака, я дополнил воздух водой, а землю огнем. Воздушная волна несла в себе крошево острых льдинок, что могут просто поцарапать, а могут и покромсать кожу в лоскуты до самой кости. А огонь, пробивающийся под ногами, готов был затащить аристократов если не в ад, то в близкое к нему состояние.
Девчонка закрыла лицо ладонями и завалилась на землю, спасая свою красоту, забыв о любой защитной технике. Один парнишка упал навзничь, и земля под ним мягко просела, подпаливая одежду. Студент крутился волчком, пытаясь потушить себя, но не догадывался применить водяную технику, а лишь еще больше разгорался.
Дети. Привыкли, что техники сталкиваются лоб в лоб на безопасном расстоянии. А тут оказались в штыковой атаке, и хорошо, что в учебной, а не настоящей.
Ветер придает мне ускорение, и я мечусь влево, вправо, влево, вправо, на ходу швыряя атаки. Огненные шары с ледяной сердцевиной, короткие каменные клинки с раскаленным паром внутри, поддержание раскаленной земли и ледяной метели.
Эффект матрешки дает результат, и еще двое вылетают с поединка: парень, что потушил огонь, но получил в лоб куском льда, и второй, который раскрошил каменные клинки и обжегся о скрытый в них пар.
Оставшаяся парочка смотрела на меня волками, но держалась рядом. То ли жених и невеста, то ли просто сработавшаяся команда. Они синхронно вскинули руки, чтобы обрушить на меня какую-то наверняка мощную технику, но…
Кто бы им рассказал, что кучковаться плохая идея?
Магия бурлила, магия пьянила, магия требовала совершить что-нибудь эдакое.
Гульнуть на всю зарплату.
Я замер в шаге от колдующей парочки и, усмехнувшись, щелкнул пальцами. А в следующее мгновение вокруг них образовался ледяной куб с полуметровыми стенами.
Тишина полигона, наблюдавшего за нами, как-то резко надавила на уши.
— Это считается или надо их все-таки уложить? — уточнил я, обернувшись на Разумовского.
Стоящая рядом с ним Ирочка выглядела так, как будто они с моим тренером на месячный оклад поспорили, или зажевала целый лимон одним махом. В общем, радости на лице у женщины не было никакой.
— Дима, — прошипела Ирочка.
Разумовский молчал и задумчиво рассматривал не меня, а ледяную конструкцию за моим плечом.
— Дима! — голос женщины приобрел какие-то истерические нотки.
— М? — Дмитрий Евгеньевич повернулся к Ирочке. — А. Да… Достаточно, Мирный. На сегодня все, свободен.
— Эй! — возмутилась его коллега, — а развеять технику⁈
— А ты на что? — усмехнулся мужчина и, проигнорировав визгливые возгласы Ирочки, отошел дрессировать Ивана с Василисой.
Женщина перевела на меня хищный взгляд, но кто я такой, чтобы оспаривать решение своего тренера?
— Только через Дмитрия Евгеньевича, — заявил я, не дожидаясь требований развеять технику, и покинул полигон.
Если у этой парочки и были какие-то старые терки, то Разумовский моими руками только что втоптал Ирочку в дерьмо. И я не был уверен, что дамочка ему простит такой выверт.
С другой стороны, она тренирует детей аристократов, а некоторые их ровесники недавно выходили на улицу, чтобы защитить столицу своей Родины в настоящем бою. А в реальной жизни никто не скажет «достаточно». И если детки этого, возможно, еще не осознали, то вот Ирочка прониклась по полной программе.
Особняк боярского рода, Евгений Олегович Шереметьев
Боярин Шереметьев был в той стадии отчаяния, когда хуже быть уже не может и ничего тебе не страшно.
Ну, так он думал, по крайней мере.
До тех пор, пока к нему в кабинет без приглашения и стука не вошел незваный гость. Гость, от которого ничего хорошего можно было не ждать. Гость, имя которого в определенных кругах старались не произносить. Тот, кто одним махом пресек не просто карьеры — жизни нескольких промедливших во время мятежа генералов, кто ел с государевых рук и был предан императору, как самая верная псина.
— Привет, Женя, — произнес боярин Нарышкин, закрывая за собой дверь и ставя воздушную технику от прослушки на кабинет.
— Зд-дравствуйте, Виктор Сергеевич… — отозвался боярин.
— Я человек занятой, времени у меня мало, — вольготно развалившись в гостевом кресле, сказал Нарышкин. — Так что давай сразу к сути.
Шереметьев не знал, готов ли он переходить сразу к сути, но точно понимал, что раздражать такого посетителя себе дороже. Евгений Олегович не был замечен ни в чем криминальном, разве что небольшие махинации, но кто не без греха? Там не такие деньги, чтобы аж целый начальник внутренней безопасности явился по его душу.
Нарышкин тем временем раскрыл кожаную папку без знаков различия, которую принес с собой, и заговорил:
— Вот твои закладные, — произнес гость, выкладывая перед боярином стопку документов. — Это долговые расписки частного характера, — продолжил он, положив рядом еще несколько документов. — А это право собственности на ваш завод, и к нему один выигранный тендер.
Боярин Шереметьев несколько секунд смотрел на бумаги, осознавая, что ему фактически возвращают все, что он потерял за последние годы.
— Что я буду за это должен?
— Это — приданое, — будто не услышав собеседника, продолжил Нарышкин, выкладывая папку поверх прошлых подарков.
— А…
— Слушай меня внимательно, Женя, — объявил Виктор Сергеевич. — Твоя дочь одобрена императорской семьей в качестве невесты Его Высочества Ивана Дмитриевича. А невеста цесаревича не может выглядеть нищей. Поэтому ты принимаешь все, что здесь лежит. А взамен забываешь, что дочь у тебя есть. С этого момента ни слова, ни шага со стороны Шереметьевых в сторону Анастасии быть не должно. Можешь считать, что ты ее продал. За долги. Ясно?
— Ясно.
— Будешь вести себя правильно, и жить будешь хорошо, хлеб с маслицем кушать. Поведешь неправильно… — Нарышкин сделал красноречивую паузу. — Ну, думаю, сам понимаешь, не тот у нас император, чтобы его мнением пренебрегать.
Шереметьев понятливо кивнул. Даже если бы Виктор Сергеевич сказал, что его дочку продают турецкому султану в гарем, за такие бабки Евгений Олегович бы сам отвел ее в мечеть поменять веру.
— Когда придет договор? — услужливо спросил Шереметьев.
— Договор? — не понял Нарышкин.
— Ну, да. Договор… — немного растерялся хозяин кабинета. — Брачный. Я же должен буду, как глава рода, его подписать.
Последнюю фразу он сказал полуутвердительно, потому что под взглядом Нарышкина ему и самому показалось, что он несет сущую околесицу.
Виктор Сергеевич громко рассмеялся.
— А ты затейник, Женя, — заявил боярин. — Кто ж тебе его покажет?
— Но как же⁈ — взволновался мужчина, не понимая, что его больше беспокоит — что он не сможет наложить лапу на договор с Романовыми, или что неправильно оформленные документы могут лишить его таких денег. — Как же без брачного договора? Это же противоречит законам Российской Империи…
— Император — есть закон, — процедил Нарышкин, и Шереметьева распластало в его кресле. — И не тебе, паскуде, собственных детей не ценящей, его нарушать. Я понятно выражаюсь?
— Да… — тут же ответил Шереметьев, но ответ его больше походил на жалостливый писк.
— Вот и молодец, — поднимаясь на ноги, произнес Нарышкин. — Приятно иметь с тобой дело, Женя. Не заставляй меня думать иначе.
Когда Нарышкин вышел из его кабинета, боярин Шереметьев еще долго сидел, пялясь в пространство, укладывая в голове произошедшее. Потом быстренько перепроверил оставленные бумаги. Осознав, что вернули ему все без обмана, позвал прислугу.
