— Я со своей провел разъяснительную беседу, — первым нарушил тишину Ермаков.

— А я и не знал, что надо, — нахмурился Меншиков.

— Не переживай, ее Дарья просветит, — вставил свои пять копеек Юсупов, и присутствующие как-то синхронно хмыкнули.

— А я вот о чем подумал, — вдруг подал голос Лобачевский, — это ж Алексу второй раз скоро проставляться.

— Не понял? — приподнял брови я.

— Титул, — пояснил Андрей.

— Отсутствует, — констатировал я.

— Это ненадолго, — хором возразили присутствующие.

Я недовольно цокнул, вызвав недоумение у всех.

— Алекс думает, что его сожрут за то, что он слишком высоко и быстро взлетел, — пояснил Иван, с равнодушным видом потягивая алкоголь.

— Пф! — отмахнулся Меншиков. — С твоей репутацией даже если и будут так думать, то побоятся сказать вслух.

— Я — ладно, а Василиса? — раздраженно бросил я.

— Понимаешь, Алекс, — проговорил Меншиков, — титул — это не просто штампик в документах и земля в собственности. Это некоторые обязанности и привилегии. Обязанностей на тебе и так немало, судя по тому, что я знаю, а вот привилегий накаких. Даже наш любезный друг Распутин, уж до чего мерзотная падла был, никогда не позволял себе лишнего. Нельзя просто атаковать благородного, если Его Величество не разрешил войну родов.

— Это что-то сложное, — поморщился я. — Нельзя-можно… Вот нападать на императора было нельзя, да поди ж ты, оказалось можно.

— В семье не без урода, — недовольно проговорил Иван. — Но и этот непременно получит по законам Российской Империи, ни больше, ни меньше.

— Да? — удивился я. — А мне думается, погибнет при задержании.

— Ты что! Ни в коем случае! Только справедливый императорский суд! — оскалился цесаревич так, что стало понятно — если при задержании не погибнет, то упадет глазом на угол в одиночке.

В дверь постучали, и к нам заглянула Василиса:

— Мальчики, ужин готов!

— Мы тоже готовы, — бодро ответил Тугарин, направляясь на выход со стаканом.

Нахимов, правда, вышел первым, чтобы проверить свою избранницу. А уже за Кириллом потянулись и остальные. Я задержался, закрывая бутылку, и ко мне подошла Василиса.

— Ты как? — негромко спросила она.

— Все хорошо.

— Точно? Девочки говорили, что ребята после боев меняются… — негромко произнесла Корсакова. — А я возражаю, что ты у меня особенный, ты даже после КТО не изменился, хотя я чувствую, что там происходило что-то страшное.

— Война всегда страшная, малыш, — усмехнулся я и чмокнул невесту в носик. — Но хорошеньким девушкам не стоит об этом беспокоиться. Тебя это никогда не коснется.

— Надеюсь, — вздохнула Василиса и повернулась, чтобы идти на выход, но я ее удержал.

— Знаешь, я тут подумал, — обняв девушку за талию, медленно проговорил я. — И решил.

— М?

— Нам нужно выбрать дату свадьбы.

Москва, Анна Румянцева

— Как тебе вечер? — спросил Кирилл, выруливая с подземной парковки императорской высотки.

Девушка промолчала, рассматривая город за окном автомобиля. Следы мятежа исчезли так же стремительно, как и появились. Чистые улицы, вымытые едва ли не с шампунем, заново остекленные выбитые окна и витрины, свежие воткнутые столбы. Был бы приказ — расстелили бы новый газон прямо поверх сугробов.

— Анна? — вновь обратился к боярышне княжич.

С тех пор, как Кирилл забрал девушку из ее родового дома, Румянцева жила в одном из московских особняков князей Нахимовых. Так, конечно, было не принято, но репутация Румянцевой и без того была основательно потрепана, а безопасность младшеньких Анна ставила выше собственной гордости.

Да и, казалось бы, что ей с той репутации?

— Все хорошо, Кирилл, правда, — произнесла боярышня. — Василиса очень милая девочка. Немного наивная, но хваткая, как настоящая дочь купца. Княжна Демидова держалась холодно, но вежливо. Боярышня Нарышкина сама может похвастаться не слишком чистой историей до помолвки, и выступала медиатором. Ты хочешь узнать что-то конкретное?

Нахимов ответил не сразу.

Машина плавно катилась по городу, и чувствовалось, что княжич наслаждается процессом. Это был не тот спортивный автомобиль, который Анна привыкла видеть на Ходынке, а тяжелая машина представительского класса. Сразу видно, что у хозяина есть деньги, власть, влияние и в принципе жизнь удалась.

Светофор на перекрестке заморгал желтым и переключился на красный цвет. Княжич медленно подкатился к стоп-линии и повернулся к Румянцевой.

— Да, хочу узнать кое-что конкретное, — произнес юноша, пристально рассматривая свою пассажирку.

Анна внутренне напряглась — она знала этот взгляд у мужчин. Взгляд, когда они мысленно подводят черту, решая, как будут относиться к ней, какое место в пищевой цепочке ей отведут. Но когда Кирилл произнес следующую фразу, боярышне показалось, что она ослышалась.

Вообще все, что до этого она знала о мире и его иерархии, оказалось где-то на помойке. Потому что Румянцева думала, что никогда уже в своей жизни не услышит такие слова.

— Хочу убедиться, что мои друзья хорошо приняли мою невесту, — озвучил Кирилл. — Ты же выйдешь за меня?

На торпеду автомобиля легла маленькая коробочка с прехорошеньким помолвочным колечком.

Светофор переключился на зеленый, и сзади кто-то нетерпеливо нажал на клаксон. Княжич даже бровью не повел, лишь включил аварийку и продолжил молча смотреть на Анну.

Ждать ее ответа.

Москва, Главный военный клинический госпиталь имени Бурденко

— Может, все-таки перевезем тебя в Кремль? — осторожно спросила императрица, поглаживая тыльную сторону ладони у супруга.

— Ой, не начинай, а, — раздраженно цокнул государь.

Дмитрий Алексеевич проявлял просто чудеса несговорчивости для человека с полным магическим истощением. Не иначе как легендарная романовская упертость взыграла, иного объяснения Ольга Анатольевна такому поведению придумать просто не могла.

Ну в самом деле, зачем Его Величеству лежать в простой больничке, когда целое крыло Кремля готово облизывать его со всех стороны 24 часа в сутки семь дней в неделю?

Госпиталь Бурденко не был плохим, он был отличным, рассчитанным на настоящие боевые ранения. Но, как и всякое казенное заведение, имел вид несколько обшарпанный. Да и контингент тут находился разный. В одиночных палатах, конечно, лежали аристократы и высшие офицерские чины, но если спуститься на пару этажей вниз, посетитель попадал почти что в настоящую казарму.

— Ладно, — вздохнула женщина, решив про себя, что к одному и тому же вопросу можно подойти с разных сторон. — Я тут изо всех сил внушаю народу оптимизм. Езжу по больницам, заведениям, которым досталось от погромов.

— Тебе надо сидеть в палатах и вязать пинеточки, — нахмурился Дмитрий Алексеевич.

— Надо, — печально вздохнула Ольга Анатольевна. — Но пока никто не знает, я могу еще покататься.

— Мне это не нравится, — продолжил хмурить брови император.

— А мне не нравится, что ты здесь, так далеко от меня, — парировала супруга.

— Боже, женщина… — застонал Дмитрий Алексеевич, поняв, что хитрее и изворотливее женщины может быть только беременная женщина.

— Ну что⁈ — надула губки императрица. — Я там совершенно одна… Мне, может быть, страшно…

— Тебя охраняют самые верные бойцы.

— Гвардейцы тоже были нашими самыми верными бойцами, — покачала головой Ольга Анатольевна. — Но, как оказалось, далеко не все.

— Не все, — эхом повторил государь. — Однако верных больше, родная. Верных всегда больше.

— Так ты вернешься в Кремль? — состроив печальную мордашку, уточнила императрица.

— Я не могу, — вздохнул мужчина. — Во-первых, защитник из меня сейчас аховый. Во-вторых, это будет неправильно воспринято обществом, а нам сейчас никак нельзя лишаться поддержки простого населения. И в-третьих… Ты — сначала императрица, а потом уже жена, мать и беременная женщина. Соберись. Иначе сожрут.