Тогда меня осенило. Святой тоже должен был это почувствовать, задаваясь вопросом, как он может быть хорошим отцом, если так сильно ненавидит своего собственного. В его выражении лица перед уходом не было злости или обиды. Это был страх. Страх перед неизвестностью. Страх иметь ребенка, когда его собственное детство все еще преследовало его.

В его глазах был взгляд человека, столкнувшегося с собственной слабостью после того, как он всю жизнь строил вокруг себя крепость силы.

— Миссис Руссо?

Я посмотрела на Джеймса, стоящего у двери.

— Да.

— Мистер Руссо просил передать вам это. — Он подошел и протянул мне лист бумаги.

— Спасибо. — Он кивнул и вышел.

Мои руки дрожали, когда я разворачивала белую бумагу, уже зная, что должна бояться написанных слов. Гигантская дыра внутри моего нутра стала еще больше, когда я начала читать записку.

Мила

Я должен был отпустить тебя сразу, когда ты убежала от меня,

Я больше не повторю ту же ошибку

Сэйнт.

Я затаила дыхание, и листок бумаги выскользнул из моих пальцев, а его слова пронзили мою грудь — клеймо, раскалившее вены. Я могла не знать человека, который вышел из дома десять минут назад, но я знала, что означает его письмо. Послание было громким и ясным, оно кричало мне между строк.

Он хотел, чтобы я бежала. Святой хотел, чтобы я ушла и знала, что он не последует за мной. Что он не придет за мной. Не в этот раз.

Он отпускал меня. Он освобождал меня.

— Миссис Руссо?

Я посмотрела на Джеймса.

— Мне поручено отвезти вас туда, куда вы захотите.

— Где он? — Я подавила слезы. — Где он?

— Мне очень жаль, миссис Руссо. Но я не могу…

— Где он? — Я схватила листок бумаги и вскочила на ноги. — Где мой муж?

Джеймс заложил руки за спину и просто стоял, молча глядя на меня, выполняя приказ.

— Где он, Джеймс? — Потребовала я и бросилась в его сторону. Но он даже не вздрогнул, выражение его лица было лишено каких-либо эмоций.

Я ткнула записку ему в грудь, гнев прорвался сквозь слезы.

— Передай моему мужу, что если он хочет избавиться от меня, то пусть сам придет и сделает это.

6

СВЯТОЙ

Я наблюдал, как лед закручивается в бокале, утопая в янтарной жидкости. Бурбон всегда был моим ядом. Я искал ответы на дне бутылки больше раз, чем мог сосчитать. Сегодняшний вечер ничем не отличался от других. Только на этот раз я не искал ответов, потому что уже знал, каков ответ на самый ублюдочный из всех вопросов.

Могу ли я стать отцом?

Конечно, нет. Я провел большую часть своей жизни, ненавидя своего. С восемнадцати лет на моих руках была кровь, и я зарабатывал деньги такими способами, за которые меня посадили бы в тюрьму до последнего вздоха. Не было причин думать, что я буду хорошим отцом. Хорошим мужем. Особенно если учесть одну вещь, которую я скрывал от Милы с того самого дня, когда Джеймс обнаружил последнее завещание ее отца. Завещание, о котором никто из нас не знал.

Но как бы отчаянно я ни старался скрыть от нее этот секрет, это был лишь вопрос времени, когда она узнает. Я ничего не мог с этим поделать, даже со всеми чертовыми деньгами мира. Время раскроет мой секрет, и неизвестно, что произойдет после того, как Мила узнает, что я от нее скрывал. Поэтому, как мне казалось, нужно было освободить ее сейчас. Пусть бежит, потому что в конце концов я потеряю ее в любом случае.

Прошло несколько часов с тех пор, как я вошел в бар отеля, решив пить до тех пор, пока не почувствую себя никем. Я хотел выплеснуть все эти гребаные чувства из своего организма, выпивая по стакану бурбона за раз. Проблема была в том, что это ни хрена не помогало. Я не мог перестать думать об УЗИ. О той крошечной штучке с сердцебиением, которая расколола мою чертову душу. Это был звук новой жизни… жизни, которую мы с Милой создали. Забавно, как это сработало. Я знал, что она беременна. Я знал, что Мила носит моего ребенка. Но только когда я услышал этот быстрый, ритмичный пульс, до меня дошло. Я понял, что все это чертовски реально.

Я собираюсь стать отцом. Я буду нести ответственность за крошечное человеческое существо. Как это все произошло? Когда судьба решила, что моей жизни нужно сделать полный разворот?

Еще несколько месяцев назад моя жизнь представляла собой дорогу в один конец, ведущую к разрушению моего отца. Мила была не более чем именем в списке. Сопутствующий ущерб в войне, которая бушевала годами. Теперь она стала моей женой — не потому, что у нее не было выбора, а потому, что где-то на пути к мести я влюбился. Линии размылись, и мое зрение испортилось от перспективы почувствовать что-то еще, кроме ненависти и презрения.

А теперь она была беременна. Самый большой момент в моей жизни.

Бармен поставил передо мной новый напиток на салфетке.

— Плохой день?

Я поднял бокал.

— Ты спрашиваешь, потому что я выгляжу как дерьмо? Или потому, что я похож на человека, с которым можно просто завязать случайный разговор, полагая, что я подумаю дважды, прежде чем врезать твое лицо в эту гребаную мраморную столешницу?

— Господи Иисусе. Расслабься, чувак.

Я выхватил бутылку бурбона из его рук.

— Эй. — Бармен потянулся за бутылкой, но я бросил на стойку несколько стодолларовых купюр и одарил его наглой ухмылкой, а также взглядом, способным пробить гранит.

— Ладно, — согласился он и сунул деньги в карман, прежде чем уйти.

Я отпил большой глоток бурбона и наполнил бокал, когда краем глаза заметил женщину, занявшую место рядом со мной.

— Мартини, пожалуйста, — услышал я ее слова, а затем украдкой взглянул на нее.

Светлая кожа. Светлые волосы. Худая. Слишком худая. Но, полагаю, большинство мужчин предпочитают, чтобы их женщины были миниатюрными и стройными. А я, с другой стороны? Мне нравились женщины с сексуальными изгибами, которые я мог взять в ладонь и почувствовать, как их плоть горит для меня.

Мой взгляд упал на ее платье. Красное, мать его, платье. Я закатил глаза и сосредоточился на напитке перед собой. Неужели в Нью-Йорке нет платьев других цветов, или это просто вселенная решила подколоть меня?

— Я тебя здесь не видела. — Ее голос был легким. Дружелюбным. И все же я поднял взгляд к потолку. Вселенная определенно издевалась надо мной.

— Просто переехал в этот район. — Я улыбнулся ей, как мог, и наклонил бокал в ее сторону, прежде чем сделать глоток.

— Акцент, — продолжила она, — итальянский?

Я вздохнул, не в настроении вести светскую беседу.

— Да. Я из Италии.

— У меня был один из лучших отпусков в Милане несколько лет назад.

Я вздохнул. Несмотря на то, что сегодня я был не самой лучшей компанией, я решил не быть придурком и повернулся к ней, протягивая руку.

— Сэйнт Руссо.

— Лилиан Уолтерс. — Ее темно-шоколадные глаза сверкнули под мягким светом бара, когда она взяла мою руку. — Сэйнт, означает Святой. Интересное имя.

— Не совсем. — Я повернулся на своем месте.

— Бизнес или удовольствие?

Я взглянул на нее, вздернув бровь.

Она улыбнулась, ее полные губы были подчеркнуты вишнево-красной помадой.

— Ты в городе по делам или для удовольствия?

Я вертел бокал в руках, изучая ее, уже зная ее игру. Как она сидела со скрещенными ногами, задрав короткое красное платье, чтобы обнажить бока бедер. То, как она каждые десять секунд отводила светлые волосы с лица, поджав губы, а затем откидывала их на плечи, чтобы привлечь внимание к обнаженной шее и безупречной коже. Эта женщина кричала о позднем ночном свидании и бессмысленном сексе. От нее практически несло перегаром и ароматом дорогих духов. Крупные серьги-обручи и золотые наручные часы Cartier в сочетании с очевидной молодостью выдавали в ней богатую нью-йоркскую светскую львицу. Ее уверенность в себе, с которой она подошла ко мне и начала разговор, не будучи абсолютно уверенной в том, что я отвечу, свидетельствовала о том, что маленькая принцесса привыкла получать то, что хочет. И сейчас, когда ее проницательный взгляд остановился на мне, было ясно, что ей нужен итальянец, чей костюм от Армани и часы "Ролекс" выдавали размер его банковского счета.