Проходили секунды. Или минуты? Часы? Пока его взгляд завораживал меня, я теряла всякое чувство времени вместе со своими запретами. И посмотрите, к чему это привело. Я оказалась в ловушке принудительного брака и залетела.

Я обхватила пальцами его запястье и попыталась ослабить хватку, но он не сдвинулся с места. На секунду он крепко зажмурился — просто демонстрация доминирования. Владения. Голубые глаза светились весельем. Ему нравилось, что он все еще может запугивать меня. Но еще больше ему нравилась моя борьба.

Я вырвала лицо из его рук.

— Знаешь, можно подумать, что раз у тебя была такая яркая сексуальная жизнь до того, как ты похитил меня и совершил такой кощунственный поступок перед Богом, заставив меня выйти за тебя замуж, то ты должен быть немного более осведомлен о том… не знаю, — я пожала плечами, — как сделать так, чтобы женщина не залетела.

Прошла секунда молчания, в течение которой я жалела о каждом слове, только что сорвавшемся с моих губ, не зная, какими будут последствия. Но затем из его горла вырвался низкий, грохочущий смех.

— Ты серьезно?

Я выдохнула.

— Да.

— Можно было подумать, что молодая женщина, выросшая на улицах Нью-Йорка, будет более осведомлена о… ну, не знаю, — передразнил он, — контроле над рождаемостью.

Я посмотрела на него через плечо.

— Сколько тебе, двенадцать?

Его пальцы резко впились в мою шею, и я затаила дыхание от боли, когда он притянул меня к себе, и его губы накрыли мои, прежде чем я успела сделать вдох. Его язык проник в мой рот, демонстрируя доминирующее владение, и он забрал каждую унцию кислорода из моих легких.

Моя спина едва коснулась сиденья, когда его рука скользнула по моему бедру, и он легко подхватил меня, заставив сесть на него, упираясь коленями в дорогую кожу сиденья. Его поцелуй не ослабевал, когда он сжал в кулак волосы на моем затылке, притягивая меня ближе, и наши губы сомкнулись в отчаянном объятии, словно мы стояли на грани того, чтобы поглотить друг друга. Но по тому, как его язык захватывал каждый уголок моего рта, как его поцелуй имел привкус похоти и жадности, я поняла, что скоро от меня ничего не останется.

— У тебя умный ротик. — Его голос стал хриплым, едва он оторвал свои губы от моих. — Иногда я не могу решить, хочу ли я поцеловать его или трахнуть.

Я обвила руками его шею, и битва была уже проиграна, так как я поддалась без единого колебания.

— Ты отлично справляешься и с тем, и с другим.

Он рывком откинул мою голову назад, и я задохнулась: его жаркий поцелуй превратился в обжигающую ласку языком по моему горлу.

— Я провел несколько часов в полете, думая о сотне разных способов, которыми я хочу тебя трахнуть. — Он потянулся между нами, и звук пряжки его ремня стал лишь отголоском того греха, который мы так жаждали совершить. — Каждый раз, когда ты скрещивала и раздвигала свои красивые ножки, мой член жаждал раздвинуть их.

Слова, вырывавшиеся из его уст, были пропитаны соблазном, жидким ядом, уничтожающим все запреты.

— Я сбился со счета, когда мне приходилось удерживать себя от того, чтобы не потащить твою задницу в ванную, чтобы привязать тебя к душевой кабине и смотреть, как ты задыхаешься, когда вода каскадами стекает по твоему лицу. Я бы трахал тебя так жестко, что ты бы не смогла закрыть свой умный ротик, и ты бы не могла думать ни о чем другом, кроме моего члена, пока ты так охотно тонула бы для меня.

— Господи Иисусе, — пробормотала я, и его образ показался мне просто дьявольским. Но тьма во мне жаждала этого. Любила это. Желала этого. И когда я почувствовала, как его рука скользнула по моему бедру, оттягивая в сторону ткань моего комбинезона, каждый мускул в моем теле напрягся от предвкушения. По щелчку его запястья я услышала, как рвется ткань, когда его пальцы без труда разорвали мои трусики. В этот момент я поняла, что меня уже не спасти. Ни от его поцелуя, ни от его прикосновений, ни от этой извращенной похоти, которая так сильно сжимала мое тело, что я бы разорвалась пополам, если бы он не сделал этого. Я примирилась с темнотой, с тем, что не могу с ней бороться. Марчелло Сэйнт Руссо разрушил меня, и я ничего не могла сделать, чтобы изменить это. Ни… когда его руки ласкали мою кожу, ни… когда его губы обжигали мою душу, ни… когда его тело требовало покорности от моего.

Сэйнт прижался к моему входу, проводя пальцем по моей влажной коже, и с его губ сорвался благодарный стон, когда он почувствовал мое явное возбуждение.

— Я никогда не устану от того, что ты всегда готова ко мне, Мила. Это одновременно и благословение, и проклятие: знать, что каждую минуту каждого дня я могу иметь тебя, когда захочу.

Я склонила голову набок, пока он продолжал ласкать чувствительную кожу моей шеи.

— Почему проклятие?

Он просунул в меня палец, и мое тело затряслось от долгожданного вторжения.

— Потому что теперь мой разум застрял в самых темных ямах ада, постоянно думая о том, как заставить тебя сломаться ради меня. — Он двинул бедрами и обхватил меня за талию, ткань его брюк задевала мои бедра. Вытащив свой член, он без труда поднял меня на весу. — Я — дьявол, Segreto. И ты — единственная душа, которую я хочу мучить, пока Бог не обрушит на меня свой суд.

Его пальцы впились в мое плечо, и он потянул меня вниз, не оставляя моему телу иного выбора, кроме как принять его всего одним жестким и глубоким толчком. Тупое давление между бедер было восхитительным, и волны, прокатившиеся по позвоночнику, вызвали непреодолимый импульс к движению. Мне захотелось прижаться к нему всем телом, покачать бедрами и получить удовольствие. Но он удерживал меня на месте, обхватив обеими руками за спину и крепко прижимая к себе, чтобы я не могла сдвинуться ни на дюйм.

— Не двигайся, — предупредил он, приковав свой взгляд к моему. — Я хочу посмотреть, как ты будешь бороться с этим.

— С чем бороться?

— С твоим биологическим желанием трахаться.

Я застонала и закрыла глаза. Заставляя себя сохранять неподвижность, я чувствовала каждый дюйм его внутри себя. Его длину, толщину, то, как он растягивается и заполняет меня. Каждый мускул моего тела был напряжен, вены пылали огнем, который грозил сжечь меня дотла. Мои ноги начали дрожать, и я вцепилась в его плечи, впиваясь ногтями в его плоть, борясь с болью, от которой мои внутренности завязывались и скручивались, а тело было на грани разрыва.

— Святой, не делай этого.

— Ш-ш-ш, Мила. — Он поднял руку, чтобы смахнуть с моего лица кудри. — Я хочу, чтобы ты знала, каково это. — Он просунул руку между нами, и его большой палец нашел мой клитор, дразня меня нежным прикосновением. — Я хочу, чтобы ты испытала напряжение и агонию от невозможности расщепить свой путь к получению удовольствия, которого требует все твое гребаное существование.

Мое тело дрожало. Сердце заколотилось в груди. Сердцебиение участилось, и я едва могла сделать вдох.

— Мне нужно двигаться. — Мои бедра сдвинулись всего на дюйм, и я почувствовала, как он всей своей длиной упирается в мои внутренние стенки, ощущение было настолько сильным, что стон вырвался из моего горла и пронесся мимо губ.

Внезапно Сэйнт схватил меня за талию, больно впиваясь пальцами в мою плоть.

— Ты играешь не по правилам.

— Ты прав. Я ненавижу твои гребаные правила. — Я стиснула зубы, желание быстро переросло в яростную похоть.

Я еще глубже впилась ногтями в его плечо, решив получить свое чертово удовольствие. Но его вторая рука опустилась вниз, и он обхватил мою талию так крепко, что стало больно, и заставил меня не шевелиться, наши глаза были прикованы друг к другу.

— Я всегда устанавливаю правила, Мила. Ты уже должна это знать.

— Глупой я была, когда думала, что мы уже прошли тот этап, когда тебе нужны правила только для того, чтобы ты мог поехать в какую-то поездку за властью.

Быстрым движением руки он схватил меня за волосы и потянул мою голову в сторону. Боль пронзила мой скальп, и я зашипела в агонии.