— Так что же, Святой? — Ее нижняя губа дрогнула. — Ты хочешь, чтобы я осталась? Или хочешь, чтобы я ушла? Хочешь, чтобы я воспитывала нашего ребенка одна?

— Конечно, нет.

— Потому что я буду. Клянусь Богом, буду. Если я и наш ребенок будем для тебя лишь обузой, я с радостью уйду из твоей жизни, и тебе больше никогда не придется нас видеть.

— Не будь смешной, Мила.

— Смешной? — Она подняла бровь. — Смешно то, что я позволила себе думать, что ты действительно можешь меня любить.

— Люблю.

— Чушь. Ты слишком поглощен ненавистью к своему отцу, чтобы быть способным любить кого-то еще. Все твое чертово существование основано на том, чтобы разрушить отца. Неужели ты не понимаешь, насколько это хреново? У нас будет ребенок, мы принесем в этот мир жизнь, а теперь я узнаю, что это всего лишь еще один кирпичик на твоем пути к тому, чтобы твой отец пострадал за то, что он сделал с тобой.

Я сжал челюсть.

— Господи, Мила. Это не… этот ребенок не был частью плана.

— Тогда скажи мне, что это ни разу не приходило тебе в голову после того, как ты узнал о дополнительном пункте в завещании моего отца. Скажи, что мою беременность, чтобы получить в свои руки эти акции, ты никогда не рассматривал.

Я зашипел и втянул воздух сквозь зубы.

— Не загоняй меня в долбаный угол.

Она насмешливо хмыкнула.

— Если ты считаешь правду чертовым углом…

— Прекрати, — предупредил я, указывая на нее разъяренным пальцем, который я должен был направить на себя. — Я дал тебе шанс уйти на хрен.

— Но по какой-то необъяснимой причине я все еще здесь. — Она широко развела руки. — Прошлой ночью, после твоего признания под воздействием алкоголя, я сто раз думала о том, чтобы уйти, черт возьми.

— Тогда почему ты этого не сделала? — Прорычал я. — Почему ты, блядь, не ушла?

— Потому что каждый раз, когда я думала о том, чтобы выйти за эту гребаную дверь, мне казалось, что каждая косточка в моем теле ломается пополам. — Жесткость в ее голосе полностью противоречила боли в ее глазах. По ее губам текли слезы. — Каждый раз, когда я думала о том, что не могу быть с тобой, мне было так больно, что я не могла дышать, Святой. Я не могла этого сделать. Даже после всего, что ты сделал, — ее губы дрожали, а глаза блестели, — я просто не могу уйти от тебя.

Я бросился вперед, схватил ее за руки и притянул к себе. Мой рот набросился на ее губы, вбирая в себя все сожаления, которые поглощали меня. Я хотел стереть свое предательство одним этим поцелуем, позволить ее боли поглотить меня, а не разрушить ее.

Ее тихий всхлип столкнулся с соленым запахом ее печали, проникшим в наш поцелуй, но это лишь заставило меня целовать ее крепче. Это придало мне еще больше решимости вложить все свои силы в этот простой акт страсти.

Она не колебалась. Не сделала ни одной попытки остановить меня. Ее губы разошлись и приняли мой язык, приняли мой натиск, несмотря на то что ее мир рушился… из-за меня. Из-за того, что я вторгся в ее жизнь, перевернул ее с ног на голову и разрушил каждый дюйм прочной опоры, которая у нее была. Чувство вины заставляло мои мысли метаться, подсчитывая каждую провинность, которую я совершил по отношению к ней. Но пока ее вкус взрывался у меня во рту, мне было все равно. Мне было наплевать на все, кроме того, что я должен владеть ею целиком и полностью.

Я обхватил ее за талию, мои руки скользнули вниз, чтобы обхватить ее задницу, сильнее прижимая ее к себе.

— Я ненавижу тебя, — прошептала она мне в губы.

— Скажи это еще раз.

Она схватила мою рубашку и сжала ткань в кулак, словно хотела оттолкнуть меня… но не оттолкнула. Вместо этого она сильнее притянула меня к себе.

— Я так тебя ненавижу, черт возьми.

Мой член больно уперся в брюки, и я сильно толкнулся в ее тело.

— Скажи это еще раз. — Я прикусил ее нижнюю губу и поднял руку между нами, зажав ее челюсть между пальцами. — Скажи мне, как сильно ты меня ненавидишь. — Я повернул ее лицо в сторону, на щеках блестели затянувшиеся слезы, а ее тело покачивалось на моем. — Скажи мне.

— Сейчас я ненавижу тебя больше, чем когда-либо. — В ее голосе звучала убежденность, но ее тело покорно прижималось к моему. Это было чертовски красиво — наблюдать за войной, которая бушевала внутри нее. Ее разум против ее тела. Ее сердце против души. И я пристрастился наблюдать, как ее тело управляет ее разумом, как ее сердце с готовностью жертвует душой ради меня. Мужчины, который требовал от нее так много. И мужчины, которому она с такой готовностью отдавала все. Я должен был бы ненавидеть себя за то, что позволил ей разорвать себя на части из-за меня. Но я этого не делал. Более того, я наслаждался ее мучениями, когда она постоянно боролась с тем, что чувствовала ко мне.

Я прикусил нижнюю губу, наблюдая за тем, как солнечные лучи танцуют по блеску слез на ее щеке. Даже ее боль была чертовски красивой. Мои пальцы впились в ее бедро, я рывком развернул ее и притянул к себе, ее задница дала моему члену необходимое трение, чтобы немного ослабить боль, которая владела каждой мышцей.

Я склонился над ее плечом, и ее рука поднялась, а ладонь задержалась на моей шее.

— Ты ненавидишь меня, но твое тело горит по мне. — Я ухватился за ткань ее платья и уверенными пальцами потянул его вверх по ее бедрам, и изысканный звук ее тяжелого дыхания запел в моей крови. — Как ты думаешь, почему?

— Хотела бы я знать, — прошептала она сквозь затрудненное дыхание, — потому что тогда я бы знала, как это остановить.

Я ухмыльнулся.

— И почему ты думаешь, что я позволю тебе это сделать?

— Скорее всего, не позволишь. — Она впилась ногтями в кожу моей шеи. — Но, по крайней мере, я не буду делать это так чертовски легко для тебя.

Я крепче сжал ее горло и запустил руку в трусики, накрыв ладонью ее киску. Простой, но смелый ход, который вызвал у меня тяжелый стон с ее губ, сменившийся стоном с моих, когда я почувствовал ее жар и то, какая чертовски мокрая она была для меня. Это должно было быть похоже на ад, развязанный для ее души, когда ее тело противоречило всему, что она чувствовала. Ее похоть была сильнее ее боли. Ее потребность была сильнее ее разбитого сердца.

Одним движением руки я откинул ее голову в сторону и провел языком по шее, пробуя на вкус ее кожу и жаждая насыщения.

— Я буду честен с тобой, Мила. — Я потянулся вниз и легко просунул в нее палец. — Каждую ночь я лежал без сна и думал о том, как стать лучшим мужчиной… для тебя. — Мой палец двигался внутри и снаружи по ее влажному теплу. — Каждое решение, которое я принимал за последние несколько недель, я останавливал и думал: а как бы Мила хотела, чтобы я поступил? — Я приник к ее уху и провел языком по изгибу, ее попка сильнее прижалась ко мне. — Прошлой ночью я пытался поступить правильно. Я хотел быть менее эгоистичным. Но вот в чем дело, Мила. — Положив пальцы на ее челюсть, я рывком приблизил ее лицо к своему, пригвоздив свой взгляд к ее. — Я ненавидел это. — Нащупав большим пальцем ее клитор, я слегка надавил на него, и ее тело содрогнулось от прикосновения к моему. — Я ненавидел пытаться быть лучшим мужчиной. Ненавидел, что не поступил эгоистично, трахнув тебя через этот чертов туалетный столик, наблюдая за твоим выражением лица в разбитом зеркале. — Ее глаза закрылись, а рот сложился в идеальную букву "О", пока я нажимал на ее клитор ровными кругами. — И посмотри, к чему это привело, Мила. Посмотри, чем это закончилось.

Ее губы разошлись.

— Ты сделал мне больно.

— Я знаю. Но спроси себя вот о чем. — Я уперся членом в ее задницу. — Когда я причинил тебе больше всего боли? В тот день, когда я взял тебя, — я ввел в нее второй палец, и она застонала, — или прошлой ночью, когда я пытался быть лучшим мужчиной?

Ее бедра покачивались, и мне уже не нужно было двигать пальцами внутри нее, так как она начала трахать их по собственной воле.

— Я так и думал. — Я прижался губами к ее губам и поцеловал ее так, словно это было в последний раз. Как будто я никогда больше не смогу почувствовать ее вкус. Наши тела двигались как одно целое, и ей так чертовски хотелось потереться задницей о мой пульсирующий член. Мы оба рвались к краю, стремясь к разрядке. Ее стоны становились все громче, когда я все сильнее давил на этот чувствительный бутон, заставляя ее терять все запреты. — Понимаешь, Мила, — прошептал я ей в рот, — мне не нужно становиться лучшим мужчиной. Тебе просто нужно принять тот факт, что ты жаждешь во мне плохого, кайфуешь от того, что между нами все так хреново… и что ты влюбилась в дьявола.