— Ну, Ми-и-итька, — жалобно протянула я и тон Митьки смягчился:

— Нет, Зойка, это люди. Самые обычные люди.

— Но они нас не тронули, — напомнила я.

— Может быть, мы им не нужны были? — предположил Митька, — или они не знали, что мы здесь ночуем?

— Мить, как думаешь, а они днём могут прийти?

— Они всё могут, Зойка, — вздохнул Митька и более миролюбивым тоном сказал, — поэтому не советую далеко отходить. Будь всё время в поле моей видимости.

— Что, и в кустики нельзя отойти? — жалобно протянула я, — как же я буду? Мне очень надо.

— В кустики отойди, — разрешил Митька и тут же добавил, — только, недалеко, чтобы я слышал, если закричишь. Поняла?

Я кивнула.

— И сперва осмотрись хорошо.

После чая мы собрались и налегке пошли искать Аннушку. Рюкзак с палаткой и прочим барахлом оставили в балке. Только мешать будут.

Мы пошли в сторону, куда указывали носки следов, которые я обнаружила вчера вечером. За кустами багульника, где были следы, начиналось небольшое мшистое болотце, которое противно чвакало под сапогами. Обойти его никак было нельзя — слишком большой крюк пришлось бы делать. Да и там было не лучше. По сути пятьдесят восьмой ключевой участок находился, можно сказать, на небольшом «островке», сформированным наносами песка. Вокруг же были заросшие сфагнумом, кукушкиным льном, брусникой и багульником пополам с осоками, мшары.

Я прыгала с кочки на кочку и старалась не оступиться.

Иногда мы делали небольшой крюк, в тех местах, где виднелись берёзовые колки — Митька боялся, чтобы мы не порвали сапоги.

Постепенно мшары стали подсыхать, и вскоре под ногами зашуршала нормальная трава. Я нагнулась и сорвала рыжую купальницу. Она пахла мандаринами.

Я улыбнулась.

Митька, который шел рядом, буркнул:

— Чему радуешься?

— Цветочек красивый, — усмехнулась я, — мандаринами пахнет.

— Бля, Зойка, вот я тебе удивляюсь, — сумрачно сказал Митька, — вокруг чёрте-что происходит, а ты нюхаешь цветочки и улыбаешься. Ты, видать, слишком сильно тогда башкой ударилась.

— А что мне, по-твоему, упасть на землю и рыдать от ужаса? — огрызнулась я.

— Ну вот что ты всё время нагнетаешь? — разозлился Митька, — слова тебе не скажи! Сразу цепляешься!

— Митя, что с тобой? — я даже остановилась и смотрела на него до тех пор, пока он не остановился тоже.

— Что? — хмуро буркнул он.

— Ты уже второй день со мной скандалишь по непонятным поводам, — тихо сказала я, — я не думаю, что тебя взбесило то, что я по дороге сорвала цветок и понюхала. Так что случилось, Митя?

— Ничего не случилось! Что ты опять начинаешь… — попытался съехать он, но я не повелась, ибо задрало.

— Митя! — мой голос зазвенел статью.

— Понимаешь, Зоя, — печально вздохнул Митька и обезоруживающе улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, — я тебе не нужен. Такой как я никому из женщин не нужен.

Я промолчала.

— Ведь я же перекати-поле, — между тем продолжал Митька, — мало того, что работа у меня такая, что в любой момент можно парализованным инвалидом остаться. Я же сложнейшие трюки делаю.

— Прыжки с лошади? — равнодушно спросила я, лишь б поддержать разговор.

— И с лошади. И с автомобиля на ходу, — кивнул Митька, — и с крыши горящего дома. Да много всего. Но суть не в этом даже…

Он сделал паузу, явно ожидая, что я спрошу про суть, но я молчала. И тогда он явно начал злиться:

— Вот чего ты такая упёртая, Зойка, а? Ведь всё так хорошо начиналось!

Я продолжала молчать.

— Да ты сама пойми! У меня в каждом месте, где я бываю. А бываю я много где! Так вот, в каждом месте у меня есть баба! И все хотят, чтобы я с ними остался!

— Бедные бабы, — сказала я безэмоциональным тоном.

— Ну такой вот я! Такой! — воскликнул Митька, — так что и ты не жди от меня ничего такого! Ну не женюсь я на тебе, Зойка! Не женюсь!

Меня аж развернуло на месте:

— В смысле «не женюсь», Митя? — прошипела я.

— Я безалаберный, безответственный и шалопай! — явно процитировал чьи-то слова Митька, — в семейной жизни от меня толку не будет! Я рано или поздно загуляю, или уйду в запой. Или сломаю себе шею. Или подерусь с кем-то и меня посадят в тюрьму! Так что не ожидай от меня всего этого, Зоя! Я всем так говорю!

На меня словно ушат холодной воды вылили:

— А с чего ты взял, Митенька, что я за тебя замуж пошла бы? — напустив в голос как можно больше яду, фыркнула я, — Даже если бы ты умолял меня тут на коленях и обещал хрустальный дворец и золотые горы, я бы в жизни за тебя замуж не вышла. Придумал ещё!

— Почему бы не вышла? — в голосе Митьки было столько обиды, что моё настроение моментально подпрыгнуло вверх.

— Да ты на себя посмотри! — нанесла контрольный я, — это с тобой в тайге хорошо, романтика, дикие страсти, эмоции. А что с тобой таким в городе делать?

С этими словами я, довольная произведённым эффектом и вытянувшимся Митькиным лицом, рванула вперёд, оставив позади себя незадачливого жениха.

Я легко сбежала с холма, затем буквально взлетела вверх, продираясь сквозь кусты багульника и карликовой берёзки. Затем, мощным усилием выпутавшись из цепких веток, вылезла из кустов.

И ахнула.

На земле, скрючившись, спиной ко мне лежал человек.

— Митька! — закричала я.

Сзади послышался треск ломаемых сучьев.

— Зоя отойди! — закричал издалека Митька, стремительно приближаясь.

Но я не отошла. Я уже узнала, что это:

— Нина! Нина Васильевна! — ахнула я и подлетела к ней, упав рядом на колени и заглядывая ей в лицо.

На неё было страшно смотреть: лицо мертвенно-бледное, заострившееся. Губы искусаны до крови, синюшного цвета. Она лежала, свернувшись калачиком, в позе эмбриона, прижав колени почти к подбородку. Глаза её были закрыты. Губы дрожали и с груди вырывалось хриплое дыхание пополам со стонами.

— Нина Васильевна! — испуганно пролепетала я и легонечко дотронулась до её плеча.

— Зоя, отойди, я сказал! — к нам бежал Митька.

— Это Нина Васильевна! — крикнула ему я.

Нина Васильевна застонала и открыла мутные глаза с полопавшимися капиллярами.

Подбежал Митька и тоже упал рядом на колени:

— Нина! — сказал он, — Ты меня слышишь, Нина? Кивни.

Она посмотрела на него более осмысленно и попыталась что-то сказать. На губах запузырилась кровавая пена.

— Она ранена? — испуганно прошептала я.

И тут Нину Васильевну аж выгнуло от боли. Она хрипло закричала, и мы увидели, что она зажимает живот, который аж намок от крови.

— Тише, тише. Я сейчас, — шептал Митька, стянув с себя рубаху и пытаясь закрыть хлещущую фонтаном кровь.

— Ы… ут…ы… — прохрипела Нина Васильевна, взглянув на нас осмысленным взглядом, изо рта у нее хлынула кровь, — ут… ы….

— Что? — нагнулся к ней Митька.

— У-у-ы… — сказала Нина Васильевна и её взгляд остекленел.

— Она мертва, — с тяжелым вздохом сказал Митька и посмотрел на меня обалдевшим взглядом.

Я зажала руками рот, чтобы не заорать от ужаса.

— Вот только не ори, — моментально разгадал Митька моё состояние, — помоги лучше мне положить её прямо.

Осторожно мы с ним перевернули Нину Васильевну (в смысле её труп), пока тело окончательно не закоченело. Митька отвёл её руки от живота и задрал пропитанный кровью, которая уже начала сворачиваться, подол куртки.

— Смотри, — тихо сказал он.

Я глянула — всё было в крови.

— Кровь, — сказала я и с недоумением посмотрела на него.

— Да нет же! Вот пулевые ранения, смотри, — поправил меня Митька, — кто-то ей в живот по крайней мере раза три выстрелил. Она истекла кровью.

Я всхлипнула, ужасная смерть.

— Надо её как-то перетащить к балку, — сказал Митька, — там ледник, мужики для хранения продуктов в прошлый раз выкопали. Положим её туда. Только вот как нам её тащить?

— Мить, — сказала я, — но этого же нельзя делать…