Четыре часа, вторая половина дня, мы едем в магазин. Еще утром я получил деньги за работу, к которой не приступал. Везет меня уже знакомый мне шофер. В су­пермаркет, или, как меня уже просветили, "джаблот", что значит "яма" - магазин для негров и советских диплома­тов. Машина движется очень мягко, почти вплотную к другим автомобилям, что идут в одном направлении, попадись между ними комар - раздавят. И мне кажется, что не едем, а плывем по огромной реке. Водители не только уступают друг другу дорогу, но еше и обменива­ются благодарностями, когда разъезжаются. Одним сло­вом, на дороге царит дух дружбы и коллективизма - социализм, а может, и коммунизм.

Машины самых разных марок, но все они, на мой взгляд, какие-то тяжеловатые, будто беременные, груз­ные, основательные.

- Суть особенности американского характера, - по­ясняют мне, - любят все, что имеет вес. Автомобиль - главный показатель благополучия американца, в неко­ем роде его лицо.

И я, начиная более внимательно всматриваться в это лицо, стремлюсь увидеть, почувствовать, чем оно отли­чается от лица моего соседа по лестничной клетке в Бела­руси. Все мы дети одной матери, все мы только пассажи­ры на борту космического корабля Земли. И понимание меж нами и самих себя - главное, чего нам не хватает.

Не сегодня-завтра я ведь предстану перед ними, перед всем миром в ООН. И мне очень не хочется потерять собственное лицо. Человек среди людей - это нечто со­всем иное, нежели он же в собственном доме. А мы вынужены все чаще и чаще выходить из своих изб и даже навсегда порой отрекаться от них. Так как же нам сохра­ниться при этом, остаться людьми в любом количестве и не только при родном заборе на завалинке родной хаты. Может, как раз ООН и позволит нам понять друг друга, не потеряться, не рассеяться атомами во Вселенной, по­тому что мы жаждем одного: людьми зваться.

И сегодня я уже был в ООН. Меня провели в зал, где происходила процедура закрытия очередной сессии ООН. Как часто мы обманываемся в своих ожиданиях и пред­ставлениях! Так произошло и здесь, в ООН. ООН ведь. И ожидалось чего-то необычного, возвышенного. А все вопросы, проблемы, как здесь говорят, шли "под моло­ток": будничными голосами рутинно зачитывалось по­становление. Взлетал и падал молоток: решение приня­то. И так одиннадцать раз. И сессия ООН опять же, следуя дипломатическому сленгу, была похоронена.

Конечно, Нью-Йорк без небоскребов невозможен. Под сто и больше этажей. Но небоскребы не кажутся инородными городу, не угнетают и не принижают чело­века.

Индустриальность Нью-Йорка - это нечто больше очевидного. Это образ его жизни, дух, смысл существо­вания. Энергия, информативность, движение - вот что больше всего поражает в Нью-Йорке. На его улицах, ста­рых кварталах, у заброшенных, преимущественно серого или красного цвета строений и новых - ослепительно сверкающих - безостановочно что-то переделывается, ремонтируется, рушится и возводится вновь. Повсюду сугробы строительного песка, кружева лесов. Это напо­минает наши новые микрорайоны, где быт еще не отла­жен, хотя сами здания уже возведены, дорожники успе­ли положить и асфальт. Но следом за ними идут связисты - асфальт взрывают. Снова кладут асфальт и снова взры­вают, потому что пришли трубоукладчики. И так до бес­конечности. Что-то похожее происходит и здесь. Но не хочется думать, что все это так же бессмысленно, как и у нас. И действительно, смысл в этом есть, хотя и не со­всем понятный нам: вполне жизнеспособные малоэтажки сносятся - экономия земли, площади, - на их месте возводятся высотные дома. А к этому еще добавьте аме­риканское понимание престижности. Твой дом по всем параметрам должен превосходить дом соседа.

В бесконечном потоке машин, увлекшем и нас, зап­лываем на мост Куинсборо, высоченный - многоэтаж­ный, таких я еще не видел. Он ровесник века. И неволь­но: так же стремительно и сталисто входили в двадцатый век и мы. Где же, на каком из его поворотов, изгибов, вывихов времени мы потерялись... Не случись этого - давно уже были бы в далеком космосе. Такой же мост - стартовую площадку к Млечному Пути - возвели в том космосе, опоясали бы им мироздание. И сегодня бы не жучки-легковушки ползали, а приставали и уходили к новым планетам космолеты...

Припарковываемся возле супермаркета "Вестерн-Биф". Внешне - огромный сарай, животноводческий комплекс, если не с витринной стороны. Но парадный вход - это впечатление сглаживает. Коляски для товара также при­зывают к уважению, они, как и мост Куинсборо, не толь­ко большие, но и многоэтажные.

- Зачем такие огромные? - спрашиваю у своих ги­дов.

- Поймешь позже.

И чуть позже, в супермаркете, его плодоносящем и изобильном чреве, я в самом деле начинаю что-то пони­мать, прощаюсь со своим местечковым представлением об Америке. Негры, мулаты, белые толкают перед собой коляски, как Эльбрус или Арарат можно только толкать. Мясо - грудами, пластами, тушами. Свинина, говядина, баранина аж сверкает, слепит глаза. Нашим универсамам, чтобы заполучить все это, надо пожелать бессмертия. И едва ли оно пойдет во благо покупателям. Играет музы­ка, поскрипывают резиновыми колесами тележки, слов-но в музее, снуют люди. Припрыгивают, пританцовыва­ют, будто на дискотеке, на своих прикассовых возвыше­ниях кассиры, пританцовывают, окончательно упаковы­вая товар, мальчишки-негры.

И вдруг все это обездвиживается, немеет, глохнет. В винный отдел супермаркета врывается вспотевший, го­лый до пояса мулат. Глаз нет - одни только зрачки, зубы то ли выбиты, то ли сами искрошились, лицо сизое. Ре­шительным шагом приближается к витрине с винами. Взмах руки, развернутой в пружину ладони, трещит и осыпается стекло. Ладонь, видимо, стальная, стекло не менее сантиметра толщиной - и вдребезги. Тренирован­ный мулат, торс спортсмена, мышцы аж перекатывают­ся, играют, как у хорошо вскормленного выездного же­ребца. Слышны крики.

-Полиция, полиция!

Мулат, довольно улыбаясь, ступает за порог, откры­вает дверцу красного цвета спортивной машины, следом за ним бежит служащий магазина, но не трогает и не останавливает мулата. А тот бросает на сиденье бутылки со спиртным и только после этого снисходит до служа­щего, начинает, похоже, что-то соображать. Покидает машину, идет снова в магазин, где все еще царит тишина и затаенность. Лезет в карман, выгребает несколько мя­тых долларов, бросает их на прилавок.

- Вы что, думаете, что я даром? Вот - плачу. Но если мало - возьмите еще. И я возьму.

Кассирша безразлична к деньгам мужчины и к нему самому. Но безразличие это деланное:

- Полиция, полиция! - кричит она в телефонную трубку.

Мулат опять покидает магазин, и люди молча рассту­паются перед ним. Он появляется в магазине с огромным кинжалом, мечом, пластиковым, игрушечным, размахи­вает им, роняет его на пол. Бродит по супермаркету, выбирает закуску, несет к машине, но не уезжает, снует среди замерших на стоянке машин. Порушенный, утра­ченный на некоторое время пульс завода-магазина при­обретает свой обычный ритм. Стрекочут кассовые аппа­раты, играет веселая музыка. Я стою в очереди в кассу. Стою уже давно, где-то не менее часа. Жажду поскорее из рая на улицу. Мой восторг перед изобилием супер­маркета несколько подвял, и что-то человеческое подвяло в душе. Не радует даже очевидность того, что и в Аме­рике существуют очереди, и еще какие. Сначала я со своим гидом пытался подшучивать над этим, а сейчас молчу.

Подошла как раз моя очередь рассчитываться. Как раз в ту минуту, когда кассирша взяла у меня двадцатидолларовую бумажку и начала выстукивать на аппарате, сколь­ко мне надо сдачи, что-то с этим аппаратом американс­ким приключилось. Его, по-русски говоря, заклинило. И девочка растерялась, прекратила свои танцы, стала разма­хивать руками, просить помощи. Аппарат настраивали минут десять. И все это время я стоял подле него, стояли мои товарищи, американские братья. Мне объяснили - устного счета молодые американцы не знают, а о нашем компьютере - бухгалтерских счетах - понятия не имеют. Так что мы не такие уж дураки, как можно подумать. У нас тоже может пропасть электричество, но мы при этом не пропадем. Хотя, как стало известно позже, напраслину возводят и на американцев. Они также способны выжить вместе с нами. По дороге домой наши женщины подсчи­тали, что их в джаблоте обманули в целом где-то на двад­цать долларов. Так что клевещет тот, кто говорит, будто американцы не обучены устному счету.