Попытался взять я себя в руки. Но сделать это было сложно, ведь там — на свободе, бурлила жизнь. Жизнь, в которую меня звали и манили, обещая блага, а я, как полный кретин, оказывался в неё вернуться.

И неспроста. Тень возможной тюремной камеры меня вновь останавливала от такого без башенного возвращения.

А потому я вновь и вновь отказывался от всех разумных предложений стараясь подвести собеседников к нужной мне идее. А они — отцы командиры, всё время заводили разговор в какую-то не ту сторону.

Поэтому мне тоже постоянно приходилось твердить им одно и то же.

— А я говорю, что не поеду, ибо творить можно не только там, но и везде, где есть творец.

— Но ты не можешь тут творить! Ты же зарываешь свой талант в землю!

— А на мой взгляд — нет! — в который уже раз категорически отмёл я некорректные доводы. — На мой взгляд — вариант нормальный. Меня и в тюрьму не упекут, и для блага страны я кое-чего сделать смогу.

Последние слова явно удивили всех присутствующих. Я заметил смятение, а вскоре и понимание того, что я им говорю.

Это не могло не порадовать. Но я,на всякий случай, вновь повторил большими буквами: — ЗДЕСЬ, смогу помочь Стране! — перевёл взгляд на побледневшего от моих слов полковника Зайцева и, разведя руки, подвёл черту:

— Так что, мужайтесь, товарищ командир, теперича, я у Вас тута буду пару лет жить.

В мои слова первым въехал командир части. И, когда осознал всю их глубину, тут же, замотав головой в отрицании, прошептал:

— Может не надо? Ведь страна у нас большая, есть и более хорошие воинские части. Может быть лучше Вам проходить службу там?

Петров, Кравцов и Мячиков вопросительно посмотрели на меня.

Я понял их взгляды и ответил однозначно:

— Нет.

— Но почему?

— А потому, что мне тут нравится. Дедовщины нет. Оркестр есть. Кормят хорошо. До дома далеко. Командиры хорошие. Поэтому, если и служить, то только здесь!

После моих слов полковник Зайцев тяжело вздохнул и поник. Я его понимал. Такой известный и беспокойный клиент как я, это потенциальная проблема. Но, к сожалению, ничем помочь я ему не мог. Переводиться в другую часть, это заново обживаться и тем самым терять время. Да и не соврал я в своём ответе. Зайцев, замполит, ребята из оркестра, действительно были адекватными людьми, и я к ним даже привыкнуть уже успел. Так зачем мне менять устоявшийся уклад жизни на неизвестность? Вот и я говорю: не надо мне другой воинской части.

Когда я для себя уже всё решил, Зайцев неожиданно воспарял духом и, победоносно посмотрев на коллег, радостно, словно бы хватаясь за спасительную соломинку, торжественно произнёс:

— Но Вы не можете служить в моей части. Вы же Васин, а не Кравцов!

— Да, кстати, — согласился с ним Мячиков, и посмотрев на Петрова. — О том, что в военкомате ЧП случилось, и путаница произошла, Вы мне, в общих чертах, рассказали. Но я, признаться, так и не понял, а где настоящий Кравцов?

Генерал-майор поморщился и нехотя ответил:

— Сейчас следствие идёт. Устанавливаются все детали произошедшего. Но уже ясно, что при эвакуации, которая началась после задымления, все призывники, когда оказались на улице, разбрелись кто куда. Часть уже нашли, но другая их часть где-то всё ещё бродит. Дело осложняется тем, что архив при пожаре сгорел. Именно этим, в том числе, объясняется тот факт, что Саша оказался тут под чужой фамилией. Настоящий же Кравцов пока не найден. Есть информация, что он уехал к родственникам в Иркутск, — Петров посмотрел на КГБшника и спросил: — У тебя, случаем, там родственников нет?

— В Иркутске? Э-э, есть, — неожиданно ответил Кравцов. — Троюродный младший брат с семьёй живёт.

— Так может этот Иннокентий Кравцов родственник твоему брату? Сын, например?

— Да нет. Нет у него такого сына. У него две дочери. Елизавета и Марина.

— А у них есть сыновья.

— У одной нет. А у другой, хоть и разведена, есть малыши — Кешка и Машка. Но они маленькие, — ответил комитетчик, в который уже раз за свою жизнь пожалев, что у него нет ни сыновей, ни внуков. Кроме Васина конечно.

Генерал-майор с другими коллегами задумались над словами моего куратора, а я, понимая, что кто-то что-то не понимает, аккуратно поинтересовался:

— А вот твой внук Кешка, дядя Лёша, не может случайно быть Иннокентием? Насколько он маленький?

От такого невиданного откровения все военные впали в ступор.

Минуту они обдумывали сие открытие, а затем генерал спросил Кравцова:

— Полковник, а ты давно своих троюродных внуков видел? Может они выросли уже?

— Гм, может, — задумчиво кивнул тот. — Они близнецы. Пятьдесят девятого года рождения.

— Погоди, тогда, что получается? Ему девятнадцать, или восемнадцать? Так? Тогда он может быть пригоден.

— Может. Только не может.

— Не понял. Поясни, — потребовал генерал.

— Так призыв же из Москвы был. А мои в Иркутске живут. Как он мог в Москве-то оказаться? — словно бы оправдываясь, пояснил комитетчик.

— Так может они переехали сюда? Вот и прописку сменили.

— Я, признаться, давно с ними не общался. Уже года три. Всё как-то не складывалось встретиться, — обалдел тот и встал. — Я сейчас же поеду в Мурманск и позвоню в Иркутск. У меня номер есть.

— Отставить, — махнул рукой Петров. — Потом позвонишь. Садись. Сейчас давай мы с Васиным разберёмся, а потом с Кешкой твоим. Итак, — генерал посмотрел на меня, — раз ты тут не числишься, но был призван, значит, мы тебя сюда по документам переведём — это первое. Кравцова младшего, — он покосился на КГБшника, — не важно, родственник он или нет, когда тот появится, переведём в Москву. Там будет служить — под присмотром. Это второе. Что же касается тебя, Васин…

— То я живу и работаю здесь! — нарушив всякую субординацию, не культурно перебил я старшего по званию.

— Но как? Тут же нет всего необходимого, — влез в разговор замминистра, очевидно окончательно въехав в мою идею.

— Есть свет, вода и еда. И это главное. А остальное — мелочи. Всё можно сюда привезти.

— Ну, киноаппаратуру — это понятно. А актёров куда девать? В казармах расселить?

— А почему бы и нет? Я, например, в этом кабинете как минимум одну актрису разместить могу.

— Ха, это ясно, — усмехнулся тот, задумчиво покачав головой. А потом сделался более серьёзным и продолжил: — Но ты не сможешь снять в этих условиях так, как это сможешь сделать на «Мосфильм» или на нашей новой киностудии «Знамя мира».

— А её строительство разве уже закончилось? Её уже сдали в эксплуатацию? Приняли?

— И сдали, и приняли! Вот! Специально тебе привёз почитать.

С этими словами Мячиков вытащил из портфеля свёрнутую вдвое газету, развернул её, чуть разгладил ладонью и протянул мне.

— Сегодняшний утренний выпуск.

Газета называлась «Труд». Заголовок её второй полосы гласил: «Советская киношкола делает ещё один шаг вперёд!»

Чёрно-белая фотография зданий и всё той же спасённой мной трубы, говорила о том, что строительные леса, коими были опоясаны строения, когда я их видел в последний раз, убраны, а значит ремонт, реконструкция и модернизация автобазы и кирпичного завода, после которых весь ансамбль строений стал киностудией, закончены. В статье же, которую я быстренько пробежал глазами, говорилось о том же самом.

Построили, сдали, открыли. Мячиков утверждён генеральным директором новой киностудии. В общем, все счастливы.

Я, собственно, как только начал читать, тоже обрадовался. Моё детище, наконец, ожило. И суть этого проекта была не в том, чтобы появилась ещё одно предприятие по изготовке фильмов. Отнюдь. Таких предприятий в СССР этого времени много. Так что одним больше, одним меньше, это ни как бы, по большому счёту, не сказалось бы на жизни страны. Но радость моя заключалось в другом. Ведь в данном случае, наше новое предприятие отличалось от других киностудий как минимум двумя важными особенностями.