Их обоих.

Я догоняю Изабеллу, мы далеко от ворот, теперь, когда я перестаю оглядываться, чтобы посмотреть, не гонятся ли за нами какие-нибудь ублюдки, мне не нужно стрелять, и я просто бегу. Работают так, словно от этого зависит наша жизнь, потому что так оно и есть.

В поле зрения появляется место, где я спрятал байк за валунами и кустарником, как раз в тот момент, когда я слышу крики, доносящиеся со стороны дома Хавьера.

— Я запущу его! — Кричу я Изабелле. — Прыгай как можно быстрее!

Я бросаюсь вперед, засовываю пистолет за пояс спортивных штанов, которые мне дали надеть, хватаю мотоцикл, выравниваю его и завожу двигатель. Грохот этого наполняет воздух, предупреждая всех, кто находится достаточно близко, чтобы услышать, что происходит, но сейчас мы уже не беспокоимся об этом. Точно так же, как мы перестали беспокоиться о том, что у нас есть время надеть шлем, или о том, что на мне нет никакой гребаной обуви. Дорожный гравий разорвет мне ноги, но это лучше, чем снова попасться и умереть.

Слава богу, у меня хватило предусмотрительности оставить ключи здесь, а кошелек в седельной сумке. Это был риск, кто-то мог случайно наткнуться на это и украсть мотоцикл и мои деньги, но альтернативой был бы риск потерять и то, и другое, если бы меня поймали на территории комплекса…что я и сделал. Я сделал ставку на то, что буду достаточно далеко, чтобы никто не нашел мотоцикл, и оказался прав.

Изабелле удается вскарабкаться на мотоцикл позади меня, ее руки доверчиво обнимают меня за талию. Это заставляет меня вспомнить о том, как той ночью, когда мы выехали в пустыню, она больше не боялась мотоцикла, но у меня нет времени думать об этом. Я нажимаю на газ, мотоцикл заносит, колеса вязнут в песке, когда я вывожу нас обратно на шоссе, разгоняя его быстрее, чем когда-либо прежде, с Изабеллой на спине. Я слышу выстрелы, люди Хавьера с дальнобойными винтовками, которые могли бы поразить нас, но я не смотрю. Я не останавливаюсь. Я ничего не делаю, только гоню изо всех сил, потому что это наш единственный шанс. Я не могу бороться со всеми ними в одиночку.

Я чувствую жар Изабеллы, прижимающейся ко мне, ее руки и тело прижимаются к дюжине почти свежих ран, но что-то во мне трепещет. Я должен быть в неописуемой ярости на нее, готовый поднять ад в споре, когда у нас появляется шанс поговорить по-настоящему. И все же, кажется, я не могу собраться с духом прямо сейчас. Может быть, и вовсе нет. Все, что я могу чувствовать, это облегчение оттого, что она здесь, со мной, что мы удаляемся от Хавьера и его ужаса перед крепостью, что мы, блядь, можем просто выжить.

Мы… все трое.

Мой пульс не начинает выравниваться, пока мы не выезжаем из каньонов, направляясь к городу дальше. Я не собираюсь возвращаться к ее отцу, Диего ожидает, что я отвезу ее обратно к Рикардо. На данный момент я надеюсь, что он не подозревает, что план состоит в том, чтобы вывезти ее в Штаты, поэтому я не собираюсь возвращаться, просто увезу нас как можно дальше. Как только мы где-нибудь устроимся на достаточно долгое время, чтобы я мог связаться с Лиамом, я придумаю, на какой аэродром нам нужно отправиться, чтобы убраться отсюда к чертовой матери.

При каждом звуке двигателя мой пульс снова учащается, я задаюсь вопросом, не гонятся ли за нами люди Диего, но, похоже, в данный момент мы их потеряли. Я выбрался из каньона боковым маршрутом, несколько раз меняя дороги и стараясь, чтобы наш путь не был как можно более линейным. Похоже, это окупилось, даже если я не попадал в такое количество ситуаций с погонями, как некоторые из мужчин, с которыми я работал на протяжении многих лет.

Я также не останавливаюсь в первом попавшемся городе. Я продолжаю проезжать мимо пары из них, пока не замечаю, что уровень моего бензина падает, а солнце приближается к закату. Я направляюсь к следующему городу, который появляется вдалеке, и уже почти наступают сумерки, когда я подъезжаю к небольшому ресторанчику на главной улице.

— Нам нужно немного покормить тебя, — говорю я Изабелле. — Меня тоже надо поесть, но я больше беспокоюсь о тебе. Давай.

— Они не подумают, что что-то не так? Просто посмотри на нас. — Она показывает жестом на нас двоих, на мое покрытое синяками и опухшее лицо, на ее исцарапанные руки и разбитую челюсть, на нас обоих грязная от дорожной пыли одежда, а на мне босые ноги.

Я не уверен, что в таком отдаленном месте в пустыне действует правило "без обуви — без обслуживания", но в ее словах есть смысл. Последнее, что нам нужно, это вызвать местную полицию.

— Я зайду и закажу нам что-нибудь поесть, — предлагает Изабелла. Она выглядит изможденной, как будто ей с трудом удается говорить, но ее голос спокоен, и это меня впечатляет. Многие женщины были бы сейчас в затруднительном положении, черт возьми, и многие мужчины тоже. Но она твердо стоит на ногах, пытается помочь мне обдумать наши следующие шаги, и это заставляет меня чувствовать то, чего я не ожидал почувствовать к ней после того, через что мы прошли.

Я знал женщин с большим опытом работы в таком мире и большим стажем, чем у Изабеллы, которые не смогли бы выдержать событий прошлой недели и при этом проявить такую выдержку. Это была бы та женщина, которая вам нужна, если бы вы собирались остепениться. Та, которая не вздрагивает и не падает в обморок. Это было то, что привлекло меня в Сирше, помимо ее красоты и нашего взаимопонимания, ее прагматизм и сила перед лицом невзгод и разочарований. Но она тоже была чертовски упряма, и это в конечном итоге привело к краху всего, чем мы могли бы стать. Изабелла, может быть, и молода, и непокорна, но она не кажется мне особенно упрямой. Сирша бы уперлась и отказалась подчиняться Диего или Хавьеру, независимо от последствий, я знаю это наверняка. Но Изабелла увидела, что борьба больше не имеет смысла, и приняла последствия, чтобы попытаться спасти хоть кого-то, что она сделала. Это произвело на меня огромное впечатление.

— Хорошо, — уступаю я, выуживая несколько купюр из своего кошелька и вкладывая их ей в руку. — Мне все равно, что ты возьмешь, главное, чтобы это было горячим. Я позабочусь о комнате и смене одежды для нас обоих. Я встречу тебя здесь примерно через двадцать минут, не уходи отсюда. Я не хочу, чтобы ты бродила по незнакомому городу одна, не в таком виде и не в твоем состоянии.

Изабелла слегка краснеет при упоминании своего состояния. Я вижу проблеск замешательства на ее лице, вероятно, она хочет спросить, имею ли я в виду ребенка или ее синяки, но она ничего не говорит, просто кивает, берет деньги и исчезает в маленьком ресторанчике.

19

НАЙЛ

Остальное зависит от меня. Я колеблюсь между тем, повезет ли мне больше с одеждой или с условиями в комнате, и решаю выбрать одежду. Продавщица в маленьком магазинчике рядом с отелем выглядит крайне встревоженной моим появлением. Я одариваю ее самой очаровательной улыбкой, на какую только способен, пытаясь успокоить ее.

— Попал в небольшую аварию по дороге сюда, — говорю я ей, тщательно следя за тем, чтобы моя одежда не сдвинулась так, чтобы был виден пистолет. — Мне просто нужна свежая одежда для меня и моей жены.

Мне кажется странным произносить это слово вслух, называть Изабеллу своей женой. Я чуть было не сказал "подружки", хотя это тоже неправда, но я подумал, что это может заставить меня казаться немного более заслуживающим доверия мужчиной, который ходит по магазинам для своей жены. И, кажется, это работает, потому что лицо девушки слегка смягчается, на нем появляется намек на сочувствие вместо подозрения, которое я видел раньше.

— Какие размеры у вашей жены? — Быстро спрашивает она. — Я посмотрю, что я могу помочь вам найти для нее.

Ясно, что она все еще хочет выпроводить меня как можно быстрее, тот, кто выглядит так, как я сейчас, не может быть полезен для бизнеса, но она помогает мне найти кое-что для Изабеллы: длинную черную хлопчатобумажную юбку с разрезом на одной стороне и свободную блузку с красивой вышивкой спереди. Мне удается найти пару джинсов, пару ботинок и черную льняную рубашку на пуговицах, которые сослужат мне хорошую службу, по крайней мере, придадут мне потрепанный, но презентабельный вид, а не праведный беспорядок.