– Не будем тратить время. Помните, что я вам сказал. У нас воздуха, воды и энергии на сорок восемь часов, и все. Не рассчитывайте ни на какие добавки. Воды может хватить чуть дольше, чем остального, но чтобы оставаться в живых, нужно и остальное. Постарайтесь работать не очень напряженно. Чем медленнее у вас обмен веществ, тем лучше справятся системы переработки. Если найдем туннель, сможем там поесть немного, если, конечно, туннель не тронут и не нагревался за последние несколько сотен тысяч лет. Иначе даже не думайте о еде. И забудьте о сне: когда запустим сверла, попробуем прилечь ненадолго, но…

– А кто это тратит время? Вы все это мне уже говорили. – Но голос ее по-прежнему звучал жизнерадостно.

Мы забрались в иглу и принялись за работу.

Прежде всего нужно было убрать породу, которая начала накапливаться, как только мы запустили буровую установку. Обычно в таком случае полагается изменять направление движения сверл, чтобы они выбрасывали породу. Но мы не могли тратить время на это: это означало бы на какой-то период прекращать бурение. Пришлось делать это трудным путем, то есть вручную.

Да, было трудно. Прежде всего неудобно работать в скафандрах. Когда приходится в них работать, они ужасны. А когда работа тяжелая, а в иглу, кроме нас двоих, находится еще работающий бур, это почти невозможно.

Тем не менее мы справились.

Коченор не обманул меня насчет Дорри. Она оказалась партнером не хуже любого мужчины. Вопрос в том, достаточно ли этого. С каждой минутой меня все больше беспокоил другой вопрос: достаточно ли хорош я сам.

Бог видит, как плохо я себя чувствовал. Голова раскалывалась, а когда приходилось двигаться резко, я едва не терял сознание. Все удивительно совпадало с прогнозом, который сделали в знахарской. Конечно, мне обещали три недели до отказа печени, но ведь они не знали, что мне предстоит такая тяжелая работа. Очевидно, она сократит срок.

Не очень приятные мысли.

Особенно когда прошли первые десять часов… и я понял, что шахта опустилась ниже отметок туннеля хичи… а никакого голубого свечения не видно.

Мы копаем сухой колодец.

Конечно, если бы у нас было достаточно времени и самолет поблизости, это воспринималось бы всего лишь как небольшая досадная помеха. Может, и большая, но не катастрофа. Пришлось бы возвращаться в самолет, вымыться, хорошо выспаться ночью, позавтракать и проверить заново рисунок. Вероятно, мы просто копаем не в том месте. Хорошо. Следующим шагом были бы раскопки в правильном месте. Изучать местность, выбрать пункт, поставить новое иглу, пустить в ход сверла и попытаться заново.

Так нужно было бы поступить.

Но ни одной из этих возможностей у нас не было. Не было самолета. Не было еды и возможности хорошо выспаться. Не было нового иглу. Даже невозможно проверять рисунок: наше время истекает, и с каждой минутой я чувствовал себя все хуже.

Я выбрался из иглу, сел под защитой от ветра и посмотрел на желто-зеленое небо.

Должен существовать какой-то выход. Нужно только до него додуматься.

Я приказал себе думать.

Посмотрим, сказал я себе. Могу ли я, например, передвинуть иглу и начать в другом месте?

Нет. Ничего не получится. Я могу с помощью сверл снять иглу, но как только это будет сделано, ветер подхватит его, и прощай, Чарли. Я больше никогда не увижу это иглу. К тому же не удастся снова сделать его герметичным.

Ладно. Как насчет сверления без иглу?

Возможно, решил я. Но бессмысленно. Допустим, нам повезет и мы докопаемся. Без иглу, отгораживающего от девяноста тысяч миллибар горячего разрушительного воздуха, мы уничтожим все в туннеле, прежде чем сумеем взглянуть на него.

Я почувствовал толчок в плечо и обнаружил, что рядом со мной сидит Дорри. Она ни о чем не спрашивала и вообще ничего не говорила. Я думаю, все и так было ясно.

По часам моего скафандра прошло тринадцать часов. Оставалось тридцать с небольшим до возвращения Коченора. Я не видел смысла в том, чтобы праздно просидеть все это время.

Но, с другой стороны, не видел и смысла делать что-нибудь.

Конечно, подумал я, можно поспать немного… тут я проснулся и понял, что именно это и делал.

Дорри свернулась рядом со мной, она тоже спала.

Вы, возможно, удивляетесь, как можно спать в такой жаре. Это совсем нетрудно. Для этого нужно только быть абсолютно измученным и впасть в отчаяние. Сон не распутывает ваш клубок проблем, но позволяет отгородиться от мира, когда на него не хочется смотреть. Как на наш мир.

Но Венера, возможно, последнее прибежище пуританской этики. На Венере нужно работать. Те, кто считает иначе, отсеиваются в самом начале, потому что просто не выживают.

Конечно, это безумие. По любым логичным оценкам я знал, что все равно что мертв, но чувствовал, что нужно что-то делать. Я отодвинулся от Дорри, проверил, закреплен ли ее пояс за кольцо иглу, и встал.

Чтобы встать, потребовалась огромная сосредоточенность усилий. Но это правильно. Почти так же хорошо, как уснуть и ни о чем не думать.

Мне пришло в голову – конечно, как нечто меня не касающееся, постороннее, – что, пока мы с Дорри спали, могло произойти что-то хорошее. Что-нибудь вроде… ну, скажем, где-нибудь в туннеле обнаружились восемь-десять живых хичи… они услышали, как мы стучимся, и открыли дно нашей шахты. Поэтому я заполз в иглу, чтобы проверить, так ли это.

Ничего подобного. Не открыли. Я всмотрелся в шахту, чтобы убедиться в этом, но там по-прежнему только слепая дыра, которая исчезает в грязной темноте на краю действия моего фонаря. Я выругал негостеприимных хичи – вероятно, за то, что они не существуют, – и пнул на их отсутствующие головы породу с края шахты.

Но пуританская этика продолжала грызть меня. Я подумал, что же еще должен сделать. У меня не очень большой выбор. Умереть? Конечно, но я и так на пути к этому. Нет ли чего-нибудь более конструктивного?

Пуританская этика напомнила мне, что место нужно оставлять таким же, каким застал его, поэтому я с помощью лебедки вытащил сверла и оставил их висеть, потом принялся сбрасывать породу в бесполезную дыру. Когда расчистилось достаточно места, я сел и принялся думать.

Я думал, что мы сделали неправильно, – не с тем, чтобы сделать правильно, поймите меня, а просто как думают над старой шахматной задачей. Как получилось, что мы не смогли найти туннель?

После нескольких минут туманных рассуждений я подумал, что нашел ответ.

Дело в том, что такое звуковая разведка. Люди с опытом Дорри и Коченора считают, что сейсмические схемы похожи на подземные карты Далласа, на которых показаны все стоки, и отстойники, и водопроводные трубы, и проходы, и все так обозначено, что, когда попадаешь внутрь, достаточно посмотреть на карте, где что расположено, и там и найдешь.

На самом деле не так. Схемы отражают вероятность. Они строятся на основе приблизительных оценок. Они составляются минута за минутой по эху, которое приходит от взрыва искателей. И следы эти похожи на тень от паутины, они гораздо шире самих туннелей и на краях совсем расплываются. Когда смотришь на эту тень, знаешь, что внизу есть нечто такое, что способно оставить такую тень. Может, это скальное вкрапление или карман гравия. Можно надеяться и на то, что это раскопки хичи. То есть там что-то есть, но что именно, вы не знаете. Если туннель достигает десяти метров в ширину – это достаточная оценка для соединительных туннелей хичи, – след паутины занимает не менее пятидесяти, а может занять и сто.

В таком случае где же копать?

Вот тут на первый план выступает искусство старателя. Вы должны сделать предположение на основе информации.

Возможно, вы будете копать точно в геометрическом центре – если знаете, где этот центр. Это самый простой путь. Или будете копать там, где тень самая густая, как поступает большинство старателей. Это не хуже других способов.

Но все это недостаточно хорошо для умного и умелого старины Оди Уолтерса. Я иду своим путем. Я пытаюсь рассуждать как хичи. Я смотрю на всю карту и пытаюсь догадаться, какие пункты могли захотеть соединить хичи. Потом я прокладываю воображаемый курс между этими пунктами, где я проложил бы туннель, будь я старшим инженером хичи на строительстве, и копаю там, где прежде всего разместил бы этот туннель.