Я повернулся и снова начал разглядывать рисунок на экране, потому что больше делать было нечего. Рисунок ясен как никогда и совершенно пуст. Он покрывал достаточно большую площадь, и я ясно видел, что и из-за привлекательных на первый взгляд царапин на краю тоже не стоит приходить в возбуждение. Мы их уже проверяли. Это призраки.

Никакого немедленного спасения здесь нет.

Как ни странно, но я успокоился. Есть что-то успокаивающее в сознании, что вам терять нечего. Начинаешь видеть мир в иной перспективе.

Не хочу сказать, что я сдался. Кое-что еще я могу сделать. Конечно, это ненамного продлит мне жизнь – приходилось с этим смириться, но вкус во рту и боль в кишках все равно не давали мне наслаждаться жизнью.

Прежде всего нужно расстаться с добрым старым Оди Уолтерсом. Так как только чудо теперь может спасти меня от полного отказа печени через одну-две недели, надо признать, что долго я не проживу. И поэтому использовать оставшееся время на что-то иное.

Что еще? Ну, Дорри неплохая девочка. Я мог бы вернуться в Веретено, передать Коченора жандармам и потратить последние дни жизни, знакомя Дорри с людьми, которые смогут помочь ей. Может быть, помогут ей Вастра или БиДжи. Она даже сможет заняться проституцией или рэкетом. Скоро появятся туристы с Земли, а она вполне может успешно продавать им в любом киоске молитвенные веера и другие сувениры хичи.

Конечно, это немного, на чей-то взгляд. Но капитан «Юрия Гагарина», безусловно, не повезет ее назад в Цинциннати даром, а мелкое воровство в Веретене помогает не умереть с голоду. Иногда.

А может, и мне не стоит еще сдаваться? Я немного подумал об этом. Я могу отдаться на милость знахарской. Возможно, они мне дадут новую печень в долг. Почему бы и нет?

А вот почему: они так никогда не делают.

Я могу открыть топливные клапаны, позволить топливу смешиваться минут десять, а потом включить зажигание. Взрыв мало что оставит от самолета – и от нас, и ничего не останется от наших многочисленных проблем.

Или…

Я вздохнул.

– К дьяволу, – сказал я. – Подбодритесь, Коченор. С нами еще не покончено.

Он взглянул на меня, не спятил ли я. Потом потрепал Дорри по плечу и отстранил ее, достаточно мягко.

– Сейчас. Прости, Дорри. И простите насчет вашего чека, Уолтерс. Я знаю, вам нужны деньги.

– Вы понятия не имеете, как нужны.

Он с некоторым трудом сказал:

– Хотите, чтобы я объяснил?

– Не вижу, какая в этом разница. Но ладно, – согласился я, – из чистого любопытства.

Ему не понадобилось много времени. Говорил он сжато и четко и ничего важного не упустил, хотя я уже и так о многом догадался. (Но не вовремя. Угадать заранее было бы гораздо лучше.)

Главное заключалось в том, что человек в возрасте Коченора должен быть одним из двух. Либо очень-очень богат, либо мертв. Беда Коченора в том, что он оказался недостаточно богат. Ему приходилось тратить огромные деньги на трансплантаты и лечение, на кальцифилаксы и протезы, на регулировку протеина, на подавление холестерола, миллион сюда, миллион туда, сто тысяч в месяц на это… и так далее. Он пытался по-прежнему эффективно руководить своими предприятиями, откуда приходилось брать много денег. Все это мне было понятно.

– Вы представления не имеете, – сказал он, не жалобно, а просто констатируя факт, – сколько стоит поддерживать жизнь столетнего человека, пока сами не попробуете.

Мне это не придется делать, сказал я, но про себя. И дал ему возможность продолжать рассказывать, как заволновались акционеры, как вцепились в него федеральные инспекторы… и потому он сбежал с Земли, чтобы составить себе новое состояние на Венере.

Но к концу его рассказа я слушал уже не так внимательно. Даже не обратил внимания на то, что он солгал насчет своего возраста. Представляете себе такое тщеславие! Он решил, лучше сказать, что ему девяносто!

У меня были более важные дела, чем заставлять еще корчиться Коченора. Не слушая, я стал писать на обороте навигационного бланка. Закончив, я протянул листок Коченору.

– Подписывайте.

– Что это?

– Какая разница? Насколько я понимаю, у вас нет выбора. Это отмена некоторых пунктов нашего соглашения. Вы признаете, что соглашение недействительно, что у вас нет ко мне никаких претензий, что ваш чек недействителен и что вы добровольно передаете мне права на все, что мы можем найти.

Он хмурился.

– А вот это в конце что такое?

– Я согласен выделить вам десять процентов от моей доли в том, что мы найдем, если мы найдем что-либо ценное.

– Это милосердно, – сказал он, глядя на меня. Но уже подписывая. – Не возражаю против небольшой подачки, особенно, как вы заметили, поскольку у меня нет выбора. Но я не хуже вас читаю этот рисунок, Уолтерс. Здесь нечего находить.

– Конечно, – согласился я, складывая бумагу и пряча ее в карман. – Эта местность так же пуста, как ваш счет. Но мы не будем тут копать. Возвращаемся в район С и покопаем там.

Я закурил еще одну сигарету – рак легких был тогда самым незначительным из моих опасений – и подумал еще с минуту, а они ждали, глядя на меня. Я думал, сколько можно им рассказать из того, что я узнал за пять лет поисков. Конечно, я был уверен, что мои слова ничего не изменят. Но сказывалась многолетняя привычка. Слова сами не хотели произноситься.

Мне потребовалось большое усилие, чтобы начать.

– Помните Сабхаша Вастру, хозяина забегаловки, где мы встретились? Саб прилетел на Венеру, когда служил в армии. Он специалист по оружию. Но гражданской карьеры специалист по оружию не сделает, особенно на Венере, поэтому ему пришлось заняться кафе, и на это ушли почти все его средства, полученные по окончании контракта. Потом он послал за своими женами и всем семейством. Но на службе он считался лучшим специалистом по оружию.

– О чем вы говорите, Оди? – спросила Дорри. – Я никогда не слыхала об оружии хичи.

– Еще бы. Никто никогда не находил оружие хичи. Но Саб считает, что были обнаружены их цели.

Следующую часть мне было просто физически трудно рассказывать. Тем не менее я продолжил:

– Ну, Саб Вастра считал, что это цели. Он сказал, что начальство ему не поверило, и мне кажется, дело это забыто. Нашли треугольные пластины из голубого, испускающего свет металла – того самого, которым выложены стены туннелей. Пластин много десятков. На всех рисунок из расходящихся от центра линий. Сабу они показались похожими на цели. И в них были дыры. Края отверстий словно посыпаны порошком талька. Кстати, вы не знаете, отчего такое может случиться с металлом хичи?

Дорри собиралась сказать, что не знает, но Коченор опередил ее.

– Это невозможно, – заявил он.

– Верно, так и сказали начальники Сабу Вастре. Они решили, что отверстия сделаны в процессе изготовления – для чего-то, что мы никогда не узнаем. Вастра с этим не согласился. Вастра говорит, что это то же самое, что бумажные цели, которые используют солдаты в тире. Отверстия расположены в разных местах. А линии ему показались похожими на определители точности попадания. Вот и все доказательство правоты Вастры. Никаких доказательств. Даже Вастра не считает это доказательством. Но это какое-то свидетельство.

– И вы считаете, что можете найти оружие, которое проделало эти отверстия, в районе С? – спросил Коченор.

Я колебался.

– Я бы не стал говорить так определенно. Назовем это надеждой. Может, очень слабой надеждой. Но есть кое-что еще.

Эти цели, или чем бы они ни были, обнаружил старатель около сорока лет назад. Тогда здесь не было никакой военной закрытой зоны. Старатель попытался продать находку, но никто ею особенно не заинтересовался. Тогда он отправился искать что-нибудь поинтереснее и вскоре был убит. Так тогда часто случалось. Никто на эти штуки не обращал внимания, пока они не попались на глаза какому-то военному, и кому-то пришла в голову та же мысль, что и Вастре годы спустя. Тут к этому отнеслись серьезно. Определили район, где старатель сделал находку. Вблизи Южного полюса. На тысячу километров вокруг застолбили и объявили закрытой зоной. И начали копать. Отыскали с десяток туннелей хичи, но все пустые или затопленные и растрескавшиеся. Ничего похожего на оружие не нашли.