Вадим кивнул и вышел из кузни. Время близилось к вечеру. Он с удивлением поймал себя на мысли, что всё больше понимал речь местных аборигенов, она словно фильтровалась в его мозгу, трансформируясь в привычные слова и понятия, а вот обратные процессы проходили пока достаточно сложно. Он время от времени оговаривался, вставляя в беседу неизвестные местным слова и обороты речи. Но это скоро пройдёт, наверное…

В трапезной его перехватил отец Анисим.

— Пойдём, отрок, к настоятелю. Митрич нам рассказал многое, но ты сам убил мертвяка, расскажешь лично. Надобно нам многое знать.

Вадим по своему обыкновению хотел пожать худыми плечами, но внезапно передумал.

— А может, сначала повечеряем?

— А ты разве голоден?

— Да, мы так бежали с Митричем, что я сразу похудел.

Отец Анисим невольно улыбнулся.

— И Митрич тоже бежал и худел?

— Да, он быстрее меня бежал!

Анисим весело хмыкнул себе в бороду и, поправив скуфью, потянул Вадима за собой. Вадик спорить не стал и последовал за ним. Что там они хотели услышать особого, он даже не задумывался. Ну, хотели и хотели. Вскоре они пришли в библиотечную келью. Анисим вышел и вернулся минут через десять вместе с настоятелем. Тот внимательно посмотрел на Вадима, неторопливо сел на единственный стул и начал разговор.

— Давно я хотел с тобой поговорить, отрок. Ты зовёшься Вадимом Белозёрцевым?

— Да.

— А отца твоего как звать — величать было?

— Анатолий Викторович.

— Анатолий? Редко имя у твоего отца. Ну, что же, необычных ты кровей, это понятно. Но где было твоё поместье?

Вадим лихорадочно соображал, что бы сказать такого, максимально правдивого. Для этого он даже представил в уме карту. Для геодезиста это было не очень сложно. Ничего подходящего на ум ему не шло, и он бахнул первое, что всплыло в голове.

— С Гомеля мы.

Оба монаха многозначительно переглянулись.

— Отец православный был?

— Да, а мамка нет, но она окрестилась уже здесь, когда замуж за отца вышла, — начал вдохновенно врать Вадим.

— Понятно тогда, почему ты молитв не знаешь и крестишься как басурманин, но видим, что ты уже перенимаешь наши правила. Это радует наши сердца и дух Господа нашего. А теперь расскажи, что ты знаешь о мертвяках? Почему не испугался его, как Митрич?

— Не знаю, не боюсь их и всё.

Вадим замолчал, молчали и оба монаха, выжидательно глядя на Вадима. Очевидно, его объяснения никак не удовлетворили их любопытство. И их красноречивое молчание только это подчёркивало.

— Мне их не жалко, — объяснил Вадим. — Они что-то вроде опасных тварей, которых надо безжалостно уничтожать. А если ты их не уничтожишь, они уничтожат тебя. Они не думают, не чувствуют, их цель только убивать. Они тупы и медлительны. Я их ненавижу, а не боюсь. Их нужно уничтожать, пока они не уничтожили нас.

— Ммм, неожиданно мудро для отрока. Сколько тебе лет, Вадим?

Вадиму было двадцать, но он постеснялся об этом говорить и решил скостить себе пару лет. Это в войну люди, чтобы попасть на фронт, добавляли пару годков, а здесь, чтобы не прослыть удивительным, нужно было уменьшить, а то больно лицо его по-детски выглядело.

— Восемнадцать мне годков осенью будет.

— Угу, здраво рассуждаешь. Да и отроком тебя называть уже и не сподручно, но молод ты покуда, чтобы величать по-другому. А что ещё знаешь о мертвяках?

— Бить их надо в голову или отсекать череп, а потом его раскалывать. Это не настоящая жизнь у них, а ложная. От дьявола они. Подняли их колдовской силою, а дьявол наслал их подобно чуме. Кусая, они заражают здоровых и передают дьявольскую болезнь дальше.

В библиотеке царил полумрак, который рассеивала горящая свеча, при словах Вадима пламя её дрогнуло и отклонилось вправо, как будто бы подул незримый ветерок.

— Не стоит упоминать врага человеческого в пору, когда он максимально силён. Он слышит, а нам того не надобно, — со вздохом сказал отец Анисим.

Настоятель строго посмотрел на Вадима и подтвердил.

— В святом доме не слышит он, сила веры у нас велика, но при каждом упоминании своего проклятого имени он беспокоится и ищет того, кто посмел назвать его. А пламя, что даёт жизнь и очищает, связано с ним тоже, как единство и борьба противоположных сущностей духовного мира. Но и в самом деле, не стоит сейчас произносить его имя. Мы поняли тебя, отрок. Ты, как ни странно, прав.

Вадим кивнул, а настоятель продолжил.

— Никто, наверное, не знает, как смогли они подняться от вечного сна, но то, что мертвяки, кусая, делают «бесноватых», мы знаем. Это сродни бешенству, что передают со своей слюною лисы и волки. А заражённые обращаются на второй день в ещё более коварные существа, только уже не такие медлительные, как изначальные монстры. Мы их назвали бесноватыми, это люди, но уже совсем другие. Весь их смысл и существо направлены на то, чтобы нападать на других, и конца и краю этому не видно. Как справляться с этой напастью, я не знаю. Но вера наша крепка, а руки сильны. Мы справимся. Есть ещё одни, коих мы называем «одержимыми», но о них мы практически ничего не ведаем.

Вадим слушал настоятеля молча, а его мысли уже бродили совсем далеко. Он задумался то том, почему мертвяки всегда нападают и хотят сожрать⁈ Видимо, дело было в усиленном метаболизме этих псевдоживых людей. Им нужна пища для своих внутренних потребностей и обеспечения существования, причем пища нужна животная и как можно больше. Белок, белок и ещё раз белок, его они, как в топку, кидали в себя. Что-то вроде животных реакторов. С настоятелем он был полностью согласен и солидарен, но на счёт веры и победы сильно сомневался.

— Отец Варфоломей, в деревне нас может застать всякое, и многим туда идти не следует. От мертвяков всего можно ожидать, да и разбойники, что напали, тоже неизвестно куда делись.

— На это не смотри, то нашего ума дело. Кузнец говорит, ты уже не раз мертвяков убивал. Парень ты пришлый, но умелый, пойдёшь с кузнецом и Анисимом, да два послушника вам в помощь пойдут. Впятером справитесь, но на сегодня накладываю на тебя епитимью молиться до полуночи. Благость на тебя должна снизойти, иначе колдовская зараза проникнет в тебя и поработит собою. Ты вчера уже соприкасался с тленом,Бог миловал, но скверна изворотлива и всегда неожиданна. Иди в церковь и молись, отрок, и тем спасёшь не токмо свою душу, но и наши.

Вадим вздохнул и поклонился, потому как спорить бесполезно, и они с отцом Анисимом вышли из библиотеки.

Вадим стоял на коленях перед алтарём и усердно молился. Делал он это не в одиночестве, рядом молились ещё два послушника, но только перед Вадимом лежал псалтырь. Естественно, а как иначе? Ведь послушники бормотали молитвы по памяти, а Вадим читал их вслух. Делал он это весьма коряво, то и дело сбиваясь или замолкая на полуслове.

В слабом свете немногочисленных свечей старославянские буквы расплывались и плясали, как тени вокруг алтаря. Неверный свет только мешал читать книгу. Вадим стоически терпел и пытался сойти за дисциплинированного послушника. Но оба присутствующих товарища то и дело оглядывались на него, молча удивляясь его косноязычию. Да и вообще, им было невдомёк, почему он вообще тут находится и при этом не знает самых простых молитв.

Время шло, все безостановочно молились, отбивая поклоны и постоянно крестясь. Вадим сначала чувствовал себя не в своей тарелке, стоя на коленях перед образами, затем свыкся, непрерывно бормоча вслух молитвы. Наконец, он вообще перестал понимать, что он бормочет. Буквы постепенно сливались в сплошное пятно, а глаза начали слипаться.

Очень хотелось спать. День получился длинным и насыщенным самыми разными событиями и разговорами. Было отчего устать, да и все дни казались один хлеще другого. Вадим находился в церкви уже, почитай, пятый час. Вечеряли они не позже шести вечера, а сейчас время неумолимо подбиралось к полуночи.

Бормоча вслух молитвы и даже почти запомнив парочку самых коротких из них, Вадим стал клевать носом, грозя читать Псалтырь уже им. А святость всё никак не посещала его, не приходила и всё тут. Одно радовало: он всё больше и больше проникался русским духом. Точнее, не чем-то национальным, а поистине духом времени, в которое он поневоле попал. Именно русским временем русского царства.