— Не иначе из Ада выбрались мертвецы, а проваливался ты в преисподнюю, адовы эти деньги! — и кузнец дернулся, чтобы выбросить рубль в огонь.

— Чертям деньги не нужны, — парировал Вадим. — Отдай обратно, Елизар. Чертям души нужны, а не золото да серебро. Видно, там кто-то до нас неизвестный погиб. Мастер был редкостный, да кошель прорвал и рассыпал деньгу, вот и попала она ко мне вместе с болотной жижей.

— Лады, бери обратно, но интересная монетка. Не стоит её показывать каждому встречному. Здесь она тебе не пригодится, вот в Москве али в Новгороде можешь, как диковинку, и продать заморскому купцу. То может быть. А тут одна морока с ней будет. Лучше спрячь, целее будет, и она, и твоя голова, послушай меня…

— Спасибо, я так и сделаю.

— Добро. Иди к Серафиму, отдай ему железные пластины, а наконечник пусть здесь пока полежит. Тебе всё равно надо с копьём тренироваться, так лучше это делать без наконечника. А то неча всё ломать.

Вадим кивнул и, взяв злополучные пластины, отправился к Серафиму. Тот корпел, сидя за столом и аккуратно выводя буквы на листе пергамента.

— Пришёл⁈ Что принёс? — запищал он своим странным фальцетом.

— Пластины принёс.

— Угу. Ложь вон на полку. Нет тебе пока работы, тренируйся по буквицам на песке и добывай остальное. Вон возьми кувшин под мёд, — и Серафим снова склонился над пергаментом, выписывая пером буквицы.

Вадим хмыкнул, но про себя, молча забрал небольшой кувшин и тут же вышел. Остаток дня он тренировался чертить на песке буквы, и в принципе быстро набил руку, а к вечеру подошёл к Митричу.

Митрич, благообразный старичок с длиннющей бородой и крепкими хваткими руками, прищурил глаза и хитро взглянул на кувшинчик.

— Это тебя Серафимушка послал? Вот уж подколодный, от всего найдёт уход. Работает с книгами, помогает только по церкви, на поле не ходок, а гонору-то, гонору… Нет у меня мёду, пчёлы ещё борти не наполнили. Весна поздняя была, холодно, пчёлы поздно проснулись, надо идти диких искать.

— Так они злые, дикие-то! Закусают!

Вадим знал, о чём говорил, вернее, боялся.

— А то ж! У тебя бы мёд отнимали, и ты бы грызанул за милую душу. Пойдёшь завтра со мной?

— Пойду. Мне ещё чернильных орешков набрать надобно, да древко для сулицы выломать.

— Ха, я так и понял, тогда завтра на весь день пойдём. Одному щас опасно ходить. А вдвоём мы и спрячемся, и в четыре глаза, и в четыре уха слышать и видеть будем. У тебя молодые глаза, а у меня старые. Возьмёшь дубинку, на всякий ужас, а я топорик, да пчелиные вещи. Справимся, чай. Сегодня с вечора заступишь до полуночи. Как луна взойдёт, пойдёшь, Акима разбудишь, а сам ляжешь почивать. А с утра я за тобой зайду, пойдём по утренней зорьке искать. Пока пчёлы спят… Знаю я, где они жили, но может, перелетели или погибли, а то и хозяин леса разорил. Всякое бывает. Иди, вечеряй, и на колокольню, караулить.

Вадим кивнул и ушёл. На колокольне стало свежо. Ветер быстро нагнал тучи, и они полностью заволокли небо. Быстро сгустилась тьма, заморосил мелкий дождь, завыл ветер. Постепенно внутри периметра монастыря жизнь замирала. Немногочисленные его обитатели спешили завершить все дела и укрыться в своих кельях. И тут он услышал, как по лестнице кто-то взбирается, вернее, догадался, потому как видел маленькую фигурку в белом платочке, что вошла в дверь звонницы.

— Тебе чего, Агафья?

Девочка, пыхтя, влезла на звонницу.

— А ты тута⁈

— Тута! Чего пришла?

— А мне скучно. Разрешили с тобой побыть. Мы же с тобою вместе пришли!

— Ну, побудь, пока не стемнело, а потом сразу спать.

— Ага, а расскажи мне что-нибудь?

— Что?

— Жутко интересное!

— Сказку что ли?

— Да!

Вадим почесал затылок и начал по памяти рассказывать про путешествия Синдбада-морехода.

— И вот, могучая птица Рух…

— А у нас тоже есть могучие птицы, — дослушав рассказ, сказала девочка. — Это филин и беркут, они служат колдуну. Мне дед баял о том.

— Злой колдун-то?

— Нет, он не злой, он недобрый. Дед говорил, что он живёт в заповедном лесу, поклоняется колесу и не любит людей. Он сильный очень, но в мирские дела не лезет и найти его непросто, но кто захочет, завсегда его найдёт, если надо.

— И что он может?

— Многое, но никому не помогает, насмерть изводит. Если кто согласится выполнить его желания. Он хочет мести!

— Агафья!!! — долетел снизу голос монахини.

— Бегу! — сунулась со звонницы девочка и скатилась вниз по лестнице, оставив Вадима одного.

— И откуда она знает такие истории? — сам себе задал Вадим вопрос, наблюдая за тем, как стремительно замирает жизнь в монастыре. Первыми скрылись женщины, потом ушёл кузнец и трудники, последними исчезли в домах монахи. Наступила тишина.

— Оуу, воуууу! — раздался откуда-то с востока волчий вой. Вадим вздрогнул. — Оууу, — послышалось гораздо ближе. И вскоре Вадим различил еле видимую тень, что неслась сквозь лес, а за ней бежали пара волков, преследуя добычу. Они быстро пронеслись мимо и вскоре догнали жертву. Послышалось жалобное блеянье, шум борьбы, переходящий в предсмертное хрипение, и тут же все смолкло.

Звуки в ночной тиши, несмотря на дождь, разносились далеко. Вадим поморщился. Стало противно, накатила тоска, пополам с печалью. А где-то кто-то жрёт тушёнку и лапает Снежану. А мама уже, наверное, с отцом сидят на кухне и пьют чай, просматривая телевизор. Отец, как обычно, материт всех чиновников, мать только хмыкает. А он тут… Они даже не знают, что он исчез из их мира.

Да, его будут искать, приедут волонтёры, подключат милицию и МЧС, но ничего не найдут. Ведь он бесследно исчез в болоте. Шёл, шёл и внезапно утоп. Только следы найдут, да и то, старые. Вадим вздохнул, вот тебе и фунт лиха, повёлся на одно, а получил совсем другое.

А кто виноват? Он сам! Самому и из всего теперь выплывать надо. И здесь есть свои Снежаны, да может и лучше прежней, и еда есть, экологичнее той. Да много чего есть, вот только того, что он потерял, здесь не будет никогда. Да и выжить — та ещё задача, есть над чем задуматься. И мысли не сильно его радовали. Может попытаться найти этого колдуна?

От этих дум Вадим на глазах мрачнел, черты его лица заострялись, а глаза смурнели. Время шло, взошла луна, и Вадим спустился вниз, чтобы разбудить Акима.

— Вставай, тебе караулить.

Но Аким продолжал храпеть во всю мочь своей глотки или делал вид, что крепко спит и храпит. Вадим пожал плечами, взял глиняную кружку, зачерпнул из широкого кувшина воды и влил в раскрытый рот Акима.

— А? Что? Брхллл! Ты сдурел, малый, совсем? Вот я табе!!! — Аким замахнулся кулаком.

— Караулить пора.

— Да я тебя щас как…

Вадим отпрыгнул.

— Митрич сказал, что тебе дежурить следующему, звать его, али как?

— Хрен с тобой. Ещё раз воду зальёшь, придушу! — пригрозил кулаком Аким и, собравшись, ушёл на колокольню.

Митрич ожидаемо встал пораньше и пришёл будить Вадима.

— Вставай, лежебока, пора в путь.

Вадим вздрогнул, резко проснувшись, и открыл глаза. Перед ним стоял Митрич, выделяясь на фоне темноты белым пятном седой бороды. Мозг, затуманенный сном, нехотя вспоминал события прошлого дня. Надо вставать.

— Угум!

Кряхтя, как старый дед, Вадим скатился с лежанки, натянул свой камуфляж, сунул ноги в лапти. Выйдя на улицу, он зябко поёжился от влажного ночного холода и побрёл умываться. Плеснув в лицо ледяной воды из деревянной бочки, вытерся рукавом куртки и направился вслед за Митричем.

Вместе они дошли до ворот, где их ждал послушник. Он быстро стянул запор с ворот и распахнул одну из створок, приглашая на выход. Вадим переложил на плечо небольшую дубинку и подхватил мешок Митрича, который был больше, чем у Вадима, а кроме того, тот ещё держал в руках топорик довольно угрожающего вида.

— Ну что, отрок? Пойдёмо потихоньку, да по холодку.