— Отличная смерть! — восхитился Болли. — Парень, ты не берсерк часом? У нас есть пара придурков вроде тебя. Такие же больные на голову!

— Есть другие мысли? — спросил Святослав, поливая палубу из медного кувшина.

— Нет! — хищно оскалился Болли. — Но корабль я подожгу сам. Я не отдам тебе эту честь, мелкое отродье Локи.

— Фу! — Лаврик скривил нос, поливая дерево. — Ну, и вонь! Помогай, парни, они уже близко!

А императорский дромон был всего в сотне шагов. Капитан видел, что монера беззащитна, ведь обычных приготовлений никто не вел, и жуткая баллиста сиротливо опустила ствол вниз. И светловолосого мальчишки нет рядом, а значит, стрелять никто не будет. Святослав не догадывался, что стоило ему лишь нацелить ствол на корабль, как тот сбежал бы, испугавшись принять бой. Но такая простая мысль просто не пришла ему в голову…

Дромон догонял. Десять ударов сердца, и острый нос снесет весла по левому борту. И тогда конец…

Десять ударов! Восемь! Пять! Три! Два!

Кораблик заложил крутой вираж, уходя в сторону. Огромный неповоротливый дромон попытался повторить его маневр, но совсем скоро монера оказалась сзади. С ее борта полетели брошенные крепкой рукой крюки, которые намертво вцепились в дерево имперского корабля. Брандер подтянули к корме дромона, и он немедленно вспыхнул, словно свеча. Болли, у которого загорелась борода, прыгнул в воду последним и погреб в сторону берега. Тот был совсем недалеко. Ромеи с воплями рубили веревки, к которым крепились абордажные крючья, но было уже слишком поздно. Пламя жадно облизывало борт дромона.

— Убью засранца! — Самослав вцепился в камень стены, не замечая, что из-под ногтей засочилась кровь.

Князь видел все, что происходило, с самого начала и до конца, и он был в неописуемой ярости. Видел он и то, как трое мальчишек по очереди тащат четвертого. Тот явно был ранен.

Впрочем, и все остальные воины тоже это видели, и прямо сейчас восторженно орали, глядя на четыре костра, полыхающих в гавани Тергестума. Они не разделяли гнева своего повелителя, совсем наоборот.

Ворота города были распахнуты настежь. Княжеская охрана неспешно, словно делая привычную работу, перебила всех, кто остался у городских стен. Простой пехотинец не соперник закованному в доспех всаднику. Четвертая рота, визгливым аварским гиканьем подгоняя коней, колонной полилась из города. Мальчишки держали в руках луки. У них было ответственное дело. Слишком много ромеев выжило в огне пожаров и плыло к берегу, а великий князь приказал пленных не брать. Острые жала полетели в воинов, бросивших свое оружие, чтобы добраться до берега, и очень скоро десятки тел прибило к берегу ленивой волной, драгоценным камнем переливающейся в лучах полуденного солнышка. Виттерих был прав. День сегодня был необыкновенно хорош.

— Кто из вас знает воинский Устав? — князь прохаживался вдоль строя сияющих, словно медный таз мальчишек из четвертой роты. Герои стояли, выпятив грудь и задрав носы. Их весь прошлый вечер пьяные в дым воины на руках носили, и у пацанов от чувства собственной значимости слегка закружилась голова. Довольно сильно закружилась, надо признать.

— Все до единого Устав наизусть знают, княже! — обиженно ответил ротный, непонимающе глядя на государя. Тот был единственным, кто не разделял всеобщего восторга. — Да кого хочешь спроси!

— Вот ты! — князь наугад ткнул пальцем в строй. — Два шага вперед!

— Есть! — мальчишка вышел и ударил кулаком в грудь. — Воин Бертари, княже.

— А скажи мне, воин Бертари, — князь пристально посмотрел в лицо мальчишке — сироте. Тот, судя по имени, был из народа лангобардов. — Какое наказание положено, если воин без разрешения командира свое место в строю бросит?

— Смерть позорная положена! — мальчишка побледнел и сглотнул набежавшую слюну. Но он собрался и отчеканил. — Глава вторая воинского Устава, пункт первый. Повесят того воина, как труса, а тело без погребения достойного оставят, великий государь.

— Во-о-от! — князь продолжил ходить вдоль строя, который медленно накрывало облако ужаса. Особенно быстро все осознали четыре героя, которые даже как будто меньше ростом стали. В армии такими вещами никогда не шутили. Воинский Устав был освящен богами. Князь бросил взгляд на мальчишку, стоявшего впереди. — Встать в строй!

— Итак, — продолжил князь, — кто зачинщик?

— Я! — Святослав, смотрящий исподлобья, сделал шаг вперед.

— Я!

— Я!

— Я! — последним, кривясь от боли, из строя вышел Айсын, который наотрез отказался лежать, как ему было велено, и стоял в строю вместе со всеми. Он все же разбередил ногу, из которой вырезали стрелу, и повязка промокла от крови.

— Ясно! — хмуро посмотрел на них князь, и повернулся к ротному и взводному командирам, которые стояли рядом, напоминая цветом лиц полотно. — Что делать будем, Некрас?

— Живота прошу, княже! — выдавил из себя ротный. — Мальчишки же совсем! Меня казни вместо них! Мой недосмотр был. Они ж отличились как… Спасли нас всех…

— Отличились, не спорю, — князь задумчиво смотрел на строй сирот, в глазах которых читал немую мольбу. — Но закон есть закон, и никому не дозволено его нарушать. Наказание за проступок — смерть, а наградой за подвиг будет жизнь. Награды еще больше у меня для вас нет. Встать в строй!

Ребята стукнули кулаком в грудь и шагнули назад. В их глазах стояли слезы обиды. Как же так? Вчера их героями называли, а сегодня чуть не повесили, как последних трусов, которые с поля боя бегут. Это в их головах не укладывалось никак.

— Вы четверо, зарубите себе на носу, — пристально посмотрел князь на мальчишек, — воинский труд — это дисциплина. Нет дисциплины — нет армии. Без дисциплины армия — это просто сброд.

— Так как же нам поступить нужно было? — выкрикнул Лаврик, напрочь позабыв о субординации. Он втянул голову в плечи и смотрел на своего государя отчаянно смело, словно загнанный в угол зверек.

— Кто таков? — спросил князь.

— Воин Лавр, великий князь! — Лаврик ударил кулаком в грудь. Он знал, что делает глупость, но его уже несло вовсю. Обида затуманила его разум. Ведь если бы он хоть немного подумал, то и сам ответил бы на свой вопрос. Воинская дисциплина в Сотне вбивалась с первого года.

— Плохо же тебя учили, воин Лавр, раз такие глупые вопросы задаешь, — терпеливо пояснил Самослав, — Если тебе дельная мысль в голову пришла, то ты о ней должен командиру доложить, и по его команде действовать.

— А если командир не поймет? Если я прав окажусь, а не он? — дерзко посмотрел него мальчишка.

— Он командир, ему виднее, — ответил Самослав. — Если ты себя умнее своего командира считаешь, то поскорее сам командиром становись. Но если будешь устав нарушать, то не станешь им никогда. И друзья твои тоже не станут. Это я тебе обещаю. Еще одна выходка, и пойдете в глухую весь, подпасками работать. Вопросы есть?

— Никак нет! — хором ответила рота.

— Разойтись!

Мальчишки разбежались, ведь дел было по горло. Надо коней напоить и почистить, копыта проверить, оружие и упряжь. Рота скоро в обратный путь пойдет, тут мелочей не бывает. И только Святослав сидел на коновязи, безучастно глядя куда-то вдаль. Ему было невыносимо больно и стыдно, словно его при всех помоями облили.

— Ты чего это расклеился, брат? — Вячко сел рядом и приобнял его за плечи. — Дурни мы распоследние, и поступили по-дурацки. Государь ведь кругом прав.

— Как это прав? — вскинулся Святослав, посмотрев на друга так, словно видел его впервые. — Ты чего такое плетешь? Мы же три корабля сожгли! А он нас чуть на виселицу не отправил! Да как это вообще…? Нас же вчера воины на руках носили…

— Прав он, ты не прав, — веско сказал друг. — А это все он сделал, чтобы ты понял. Это ведь все из-за тебя было, Дражко. Ну, или кто ты там на самом деле.

— Ты это о чем? — побледнел Святослав.

— Я никому не скажу, клянусь, — серьезно посмотрел на него друг. — Но и ты его тоже пойми. Он ведь все верно сказал, до последнего слова, и ты это когда-нибудь поймешь, и не раз за эту науку спасибо ему скажешь. Помнишь, как нас учили?